Где заканчивается Украина?

Помню, как после бегства Януковича оказался в эфире одного из киевских телеканалов. Ехал туда для разговора об угрозах территориальной целостности Украины и России. Вместо этого все отведенные полчаса я объяснял, почему Украине надо срочно принять второй государственный язык. В Крыму тогда даже не пахло никаким референдумом, юго-восток был послушен и растерян. Со мной – который до этого был убежденным сторонником государственного моноязычия – после эфира перестали общаться двое друзей.

Меня спровоцировал вопрос ведущей о том, почему Крым не поддержал украинский протест. Я пытался объяснить, что для русских в Украине важно иметь перспективу участия в госпроекте без отказа от собственной идентичности. Что всегда любые «партии регионов» спекулировали на теме языка, а Майдану важно перехватить повестку и доказать тем, кто его боится, что это история не против юго-востока, а против «золотого батона». Твердил, что если половина участников Майдана была русскоязычными, то русофония не угроза Украине, а ее ресурс. В комментариях к видео на сайте телеканала меня окрестили «путинским троллем».

Тогда Москва еще не успела потребовать от новых украинских властей двуязычия. В те дни столь нестандартный шаг мог бы стать только и исключительно доброй волей Киева, а не уступкой северо-восточному давлению. Тогда был шанс сделать эту повестку своей – а не сливать ее внешним «доброжелателям». Но через день стало известно, что Рада отменила языковой закон Кивалова-Колесниченко. Спилила никому доселе не важную звезду на здании парламента. Через три недели испуганный Крым радостно встречал «зеленых человечков». Спустя месяц юго-восток запестрел российскими триколорами.

Сейчас все соцсети забиты рассказами о том, что происходящее на Донбассе – дело рук приезжих военных. Что именно они захватывают здания, арсеналы, а напуганные обыватели – всего лишь массовка в чужом сценарии. И я не собираюсь с этим спорить. Я понимаю, что процессы на юго-востоке и события на Майдане не тождественны. Что не было у протестующих в Киеве автоматического оружия, что они не вели себя во время столкновений с силовиками как прекрасно обученные профессионалы. Главный вопрос в другом – почему обыватель из восточных регионов, так или иначе, поддерживает происходящее. Ответ кроется в том самом недоумении, с которым киевская телеведущая восприняла полтора месяца назад идею о двух государственных языках.

Мы 23 года знали, что страна раздроблена. Что есть русифицированный индустриальный юго-восток, что есть национально-ориенитрованный запад. Что между ними – центр, в котором идет процесс диффузии украиноцентричных ценностей. Майдан родился из-за отказа Януковича идти в Европу – на улицы вышли сотни тысяч людей с протестом против власти, которая не считается с мнением граждан. Но если победа Майдана означает победу одного из двух векторов, то почему мы ждали, что восток примет эту самую победу?

На грядущих выборах президента главная интрига в том, кто именно из двух прозападных кандидатов – Тимошенко или Порошенко – одержит победу. Чтобы понять чувства юго-востока, представьте, что Янукович усидел, и в 2015 году во втором туре выборов сошлись не на жизнь, а на смерть действующий президент и какой-нибудь Петр Симоненко. Представили? Понравилось? Думаю, что нет. Так почему юго-восток, который ощущает себя проигравшим по итогам украинской зимы, должен быть лоялен новому положению дел?

Сложилась вполне однозначная ситуация – страна сломала старый тренд сидения на двух стульях. После аннексии Крыма Украина никогда не будет прежней. Рано или поздно встанет вопрос о сближении с НАТО, единой поместной церкви и окончательного ухода под зонтик европейских структур. За эту трансформацию придется заплатить издержками, в числе которых – отказ от старой промышленности юго-востока, ориентированной на российский рынок. Будет новая реальность. Одна Украина этой реальности хочет. Другая – нет.

Допустим, Киеву удалось одержать верх над «зелеными человечками» и вернуть контроль над административными зданиями. Допустим, Москва не смогла сорвать президентские выборы и Украина получила нового главу государства. Допустим, что олигархи юго-востока присягнули на верность новым властям и снизили собственные аппетиты. Дальше что?

Как быть с теми, для кого майдан – это «скопище фашистов», которых они боятся и ненавидят? Как проводить непопулярные реформы там, где любое урезание «социалки» воспримут как сознательную месть за «русскую весну»? Где граница компромиссов, на которые готовы идти новые власти? И есть ли вообще пространство для компромиссов?

Это ведь не праздные вопросы – с людьми, которые носят к захваченным на юго-востоке зданиям домашние закатки, придется как-то уживаться. Более того – с ними придется как-то договариваться. Они уже сегодня прогоняют Добкиных и Кернесов, не признавая за теми право выступать от их имени. Скоро они перестанут признавать Ахметова и уж точно не примут Таруту. С этим регионом попросту некому будет разговаривать – еще несколько недель и впору объявлять конкурс на замещение вакантной должности представителя Донбасса в украинском политикуме.

Можно, конечно, назвать всех жителей восточных областей мятежниками и сепаратистами, прислать туда добровольцев и регулярную армию, можно даже устроить маленькую гражданскую войну разной степени победоносности. Но решения это не заменит. Да и есть ли оно – решение?

Нация – это не единство территории, языка или взглядов на историю. В первую очередь, нация – это схожесть картинки желаемого будущего. А есть ли общая картинка желаемого будущего у всей Украины? Чувствует ли юго-восток, что его готов кто-то слушать и слышать? Да, он напуган, да он боится будущего, да, во многом страхи ложные. Но ведь раз за разом вторая Украина эти страхи лишь невольно подтверждает.

И я понимаю, что федерализация Украины – это шаг к ее феодализации. Именно поэтому полтора месяца назад я и говорил о русском языке только потому, что он мог стать сигналом всей Украине: победа Майдана – это победа всей страны. В которой язык не является фактором сепаратизма. В которой русофоны не остаются за рамками национального строительства. В конце концов, это могло бы стать лучшим проявлением лояльности по отношению к напуганному и дезориентированному юго-востоку. Но, чтобы пойти на такой шаг, в украинском парламенте должно было найтись как минимум триста вилли брандтов. Способных совершать поступки с большой буквы. Их не нашлось.

В конце той программы телеведущая сказала, что, по данным соцопросов, вопрос языка находится на 27-й позиции в перечне проблем, которые волнуют украинцев. Тех самых соцопросов, которые проводились в мирное время и без ежедневной истерии насчет «бесчинствующих фашистов». Я ответил, что мы очень скоро увидим, насколько релевантны эти опросы.

Приятного просмотра.

Павел Казарин, крымский обозреватель

Мнения, высказанные в рубрике «Мнение», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции