После Сочи. Имеретинская низменность

Сергей Добрынин
Когда издали смотришь на огороженные тройным кольцом заборов купола стадионов Олимпийского парка в Сочи, быстро забываешь, что это пространство спортивных состязаний и символ успеха новой России. На ум приходят разбитые яичные скорлупки. Теперь омлет, кажется, съеден до последней крошки, и корреспондент Радио Свобода, побывав в Сочи, в полной мере ощутил послевкусие.

Я приехал в Сочи на двухэтажном поезде, этот состав, курсирующий по маршруту Москва – Адлер, специально пустили к Олимпийским играм. Добраться на юг на нем можно и теперь, причем ровно за те же деньги, что из Москвы до Санкт-Петербурга, несмотря на двукратно большее расстояние. Выйдя из комфортабельного вагона, в котором я мог по пути пользоваться пусть и медленно, но все же работающим беспроводным интернетом, я не поверил, что нахожусь в России. По одну сторону – морская набережная за цепочкой пальм. По другую – огромное, блестящее здание вокзала в форме крыла. А вдалеке за ним – снежные горные вершины.

В специальном автомате я приобрел билет на электричку “Ласточка” до станции “Олимпийская деревня” за 17 рублей. Через несколько минут бесшумный вагон фирмы Siemens вез меня навстречу постолимпийскому Сочи.

ПОСЕЛОК МИРНЫЙ – СОВХОЗ “РОССИЯ”

Я остановился в поселке Мирный – одном из пригородов Адлера на территории Имеретинской низменности, окружающих Олимпийский парк. Мирный отделяют от моря новенькие олимпийские объекты, а значит, и с десяток заборов трехметровой высоты. Аккуратные заборы – из досок, металлической сетки, колючей проволоки – вот первое, что бросается в глаза. “Забористый край”, – шутят местные. Время еще раннее, около 9 утра, и на улицах почти нет ​ прохожих. Изредка встречаются люди, скорее напоминающие приезжих рабочих, чем местных жителей или туристов. Пару раз вижу женщин с колясками. В тени симпатичных деревянных оград, одинаковых по всему поселку, отдыхают собаки – непонятно, домашние или бездомные. Все строения недавно отремонтированы, каждое третье построено буквально год-два назад. Крыши большинства домов одного и того же буро-красного цвета. На многих воротах табличка: “Продается”.

Мы встречаемся с Виктором Кобылиным, инициативным местным жителем, общественным представителем одного из кварталов поселка Мирный. Виктор – крупный русый мужчина, похожий скорее на сибиряка, чем на сочинца. Оказывается, он родился на Дальнем Востоке, учился в Омске, а здесь живет только последние десять лет.

Я делюсь с Кобылиным первыми, вполне благоприятными впечатлениями.

– Согласен, вот хотя бы дороги построили отличные. Газ, наверное, все же со временем дадут. Построили ТЭЦ в Адлере – проблемы с электричеством почти прекратились. Поселок стал намного чище, хотя до начала стройки он и был зеленее. Осталось убрать разные черные штришки. У администрации должна закончиться эйфория, что их не разогнали, и они должны заняться нашими проблемами.

Мимо проезжает поливальная машина, смывающая пыль с асфальтовой дорожки. Представить себе такое в поселке еще несколько лет назад было невозможно, да и мыть особенно было нечего.

Кобылин явно оптимист, причем оптимист деятельный. Черных штришков, как оказывается, предостаточно, просто одни из них прячутся за новенькими заборами, а другие буквально зарыты в землю. Еще в начале олимпийской стройки поселку, который готовился принять полчища гостей Игр, были обещаны канализация и газ. Газовые трубы подведены, они торчат из земли почти у каждого дома. Вот только газа в них нет. “Газовщиков торопили, и в результате труба просто была неправильно уложена, – объясняет Кобылин. – Когда дали тестовое давление, труба начала выравниваться и от вибрации всплывать. В некоторых местах она находится на глубине 20-30 сантиметров от поверхности дороги, а по стандарту должна быть заглублена почти на два метра. Поэтому нам газ и не дают – они не понимают, как это будет работать. На нашу распределительную станцию в поселке газ приходит, но дальше не идет, потому что это просто опасно.”

Теперь Кобылин ожидает, что “умные люди подумают, как это исправить”, и, можно надеяться, местные жители смогут отапливать свои дома не только дровами, соляркой и электрическими обогревателями. Кстати, непосредственно во время Олимпийских игр топить дровами запрещали, чтобы идущий из труб дым не портил благопристойную картинку. А вот отсутствие канализации могло испортить разве что атмосферу: в Мирном и теперь местами стоит специфический запах. В отличие от газовых труб, канализационные проложены не были вовсе.

– Изначальный проект готовила организация из Ростова, которая какими-то нанотехнологиями занимается, – рассказывает Кобылин. – Хотели делать какую-то особую вакуумную канализацию, потому что мы находимся на низменности, ниже уровня моря. Долго считали, потом поняли, что денег на это в бюджете не хватит. В итоге год назад проект окончательно закрыли. Что теперь – не знаю, может быть, на бумаге канализация есть, может быть, куда-то доложено, что она построена. Я даже не сомневаюсь, что так оно и есть.

С точки зрения Кобылина, проблема даже не в том, что обещанной канализации нет. Куда больше его злит, что жителей Мирного до самого последнего момента кормили обещаниями. Люди строили большие дома, гостиницы на 3-4 этажа. Обслуживать такие без центральной канализации просто невозможно: единственная разумная альтернатива – септик – требует тщательного контроля за сливом, в который не должны попадать моющие средства и туалетная бумага. Как добиться такой аккуратности от жильцов гостиницы? В итоге большинство хозяев сливают грязную воду прямо в дренажную систему; так, видимо, делают и в моей гостинице, судя по амбре, распространяющемуся из зачем-то открытого люка тут же на углу. Из дренажа стоки попадают в находящиеся неподалеку озера – места зимовки перелетных птиц, – а оттуда в Черное море. Сама по себе такая система не является чем-то невиданным для российских приморских курортов, но Кобылин объясняет, что в Имеретинской низменности, находящейся на четыре метра ниже уровня моря, она особенно опасна: “Дренажные трубы засоряются и перестают впускать грунтовые воды. Через три-четыре года, после хорошего ливня, поселок Мирный просто утонет. Конечно, руководство скажет: гадили в дренаж, значит, сами виноваты. А куда еще гадить? Тревогу нужно бить уже сейчас. А кто станет это делать, если уже все закончилось, все отчитались и с вертолета картинка красивая?”

Бить тревогу – этого энергичному Кобылину было бы слишком мало. Глядя из собственного окна на улицу в конце 2012 года, он заметил, что газовые трубы уже положили, под канализационные ничего не выкапывают и при этом собираются укладывать асфальт. Он понял, что вакуумная ростовская наноканализация готовится разделить судьбу многих других инновационных проектов и остаться в лучшем случае красивым чертежом, и отправил запрос в местную администрацию. Ответ пришел предельно циничный: канализации по таким-то причинам не будет, а коли хотите, так стройте сами.

На мое хмыканье Кобылин отвечает: “А чего вы смеетесь? Именно так мы и сделали”.

Договорившись с хозяевами домов в своей части Мирного, Виктор при помощи бывшего сокурсника по омскому автодорожному институту сделал проект канализационной сети, и в течение нескольких месяцев “открывая рогом”, по его собственному выражению, двери кабинетов, получил многочисленные согласования. В итоге за лето и часть осени 2013 года жители проложили у себя частную канализационную сеть. Уже поверх нее был уложен плановый олимпийский асфальт, и теперь в правой, если смотреть от моря, половине Мирного воздух намного свежее, чем в левой.

Я разглядываю фотографии, на которых подробно запечатлена хроника строительства. Этот фотоальбом Кобылин, который на некоторых снимках стоит собственной персоной на дне канавы с лопатой в руках, судя по всему, постоянно возит в машине. Гордиться, действительно, есть чем. Спрашиваю, насколько справедливо, что часть поселка оказалась теперь в лучшем положении. “Если бы нас раньше предупредили, что канализации не будет, мы бы и со всем поселком договорились, сами бы построили сеть на всех. Теперь мы готовы нашу канализацию администрации продать, чтобы они ее дальше уже на всех достраивали, по цене, по которой она нам обошлась – это точно дешевле, чем если бы они сами ее строили. Но пока таких разговоров с нами никто не ведет”.

Строительство обошлось каждому из кооператоров примерно в 185 тысяч рублей. Большие деньги, но здесь многие, видимо, благодаря курортному сезону и замечательному климату, позволяющему снимать по три урожая овощей в год, могли себе это позволить. “Здесь люди имеют возможность жить немного лучше, чем во многих других местах в России, – говорит Кобылин. – И у нас появляется немножко больше времени задуматься о том, как мы живем, и как можно эту нашу жизнь сделать лучше". Для него Олимпийские игры означают возможность перемен, которой стоит воспользоваться, не обращая внимания на некомпетентную власть. “Я своим ребятам так и сказал на собрании: если бы Олимпиады не было, Мирный бы никогда не стал таким красивым. Снаружи красивым. Внутри – это вопрос уже другой. Внутри нужно многое менять. И мы будем менять, и начнем делать это снизу. В наших головах должны случиться перемены, а потом будем давить на руководство и добиваться от них того, что нам нужно”.

Совхоз “Россия” – еще один поселок в Имеретинской низменности, он находится за Олимпийским парком, прямо на берегу моря неподалеку от границы с Абхазией. В отличие от Мирного, у “России” есть собственный участок пляжа, и вместе с ним – свои проблемы.

Здесь мы встречаемся с местным экологом и общественной активисткой Натальей Калиновской. Я отрываю Наталью от разговора с человеком в комбинезоне – это представитель ответственной хозяйственной службы приехал по требованию Калиновской осмотреть засоренные ливнестоки. Калиновская заставляет его наклоняться прямо к дренажным отверстиям, показывает набившиеся под решеткой листья, фантики и пустые пластиковые бутылки. У нее громкий и энергичный голос человека, уверенного в своей правоте и привыкшего отстаивать свое мнение. Засоренные стоки могут привести к наводнению – самой пугающей и самой вероятной катастрофе здесь, в низменности. Разделавшись с водоканалом, Калиновская заскакивает в дом за внушительной пачкой документов и ведет меня на экскурсию по поселку. Почти все, что попадается на глаза, удостаивается критики: вот уже знакомые мне газовые трубы, в которых нет газа (Калиновская утверждает, что и олимпийский огонь горел “из баллона”, хотя я склонен думать, что это местный миф). Вот деревянные столбы, поставленные вместо старых железобетонных. Вот засыхающие кипарисы, вплотную к стволам которых положен новый асфальт. Вот желтеющие пальмы, воткнутые, как объясняет эколог, прямо в двухметровый слой щебня и песка, которым засыпали низменность под строительство олимпийских объектов. Судя по рассказу, почти за каждое дерево, за каждую клумбу и кусок тротуара, Калиновская во главе группы местных жителей билась не на жизнь, а на смерть, и порой эта борьба заканчивалась победой. Здесь, как и в Мирном, на первый взгляд очень чисто и уютно, заметить недочеты у меня получается только после подсказки. Впрочем, я догадываюсь, что именно ради этого первого положительного впечатления все и делалось.

Мы выходим на центральную площадь. Вокруг новенького, но неработающего фонтана, бегают друг за другом подростки с игрушечными пистолетами. На лавочке сидят пожилые женщины.

– Фонтаном любуетесь? – окликает их Калиновская, которая знает, кажется, всех без исключения местных жителей.
– Да, Наташа, мы хотели как раз про него с тобой поговорить. Приходим сюда каждый божий день, а он не работает. Ну хоть бы раз посмотреть!
– А это нам подарок от губернатора, поющий и танцующий фонтан, стоит восемь миллионов рублей. Чтобы его включить – вон специальная будка – должны приехать хлопчики из Краснодара, у нас тут таких умных нет. Нажмут на кнопку, он и заработает. Это если праздник, или кто-то важный приедет. Очень красиво, кстати!
– Ну вот, а мы никак не попадаем на этих мальчиков, – расстраиваются женщины.

К краснодарцам здесь вообще сложилось особое отношение: по местным представлениям, во всех бедах виновата не столько далекая московская власть, сколько среднее звено, чаще всего на уровне администрации Краснодарского края. Сложилась мифология, согласно которой где-то там, в Краснодаре, разошлась на орошение карманов чиновников и бизнесменов полноводная финансовая олимпийская Амударья, так и не добравшись до Имеретинской низменности.

Узнав, что я журналист, бабушки немедленно сообщают, что кто-то поработал на строительстве стадионов и построил здесь в совхозе “два двухэтажных и один четырехэтажный”. Этот “кто-то”, разумеется, из залетных, у местных же остались одни долги – люди брали в банках кредиты, чтобы получить за 200-300 тысяч рублей гостиничную лицензию, а гостей на Олимпиаду приехало намного меньше, чем рассчитывали.

– А сезон-то был последние годы? – спрашиваю я.
– Уже четыре года, как не было.
– А в этом году будет?
– Вы вообще телевизор включали в последнее время? Там всех в Крым отправляют, а у нас в Сочи все якобы очень дорого, все для богатых.

Ровно это же заявил во время недавней прямой линии Владимир Путин: “Ведь вы сами сказали, что в Сочи построены гостиницы мирового класса и уровня. Это означает, что в Крыму и Сочи будут разные категории отдыхающих. В Крыму инфраструктура рассчитана на людей с небольшими доходами, они не смогут себе позволить шикарные гостиницы Сочи”. Слова президента укладываются в стереотип, из-за которого многие россияне даже всерьез не задумывались поехать на домашнюю Олимпиаду. При этом жители Мирного и совхоза “Россия” убеждали меня, что во время Олимпийских игр здесь без проблем можно было остановиться за довольно скромную сумму от 500 до 1500 рублей в сутки на человека. В обычный летний сезон можно переночевать и за 250.

Коротко обсудив проблему газа (бабушки слышали по телевизору, что его дадут летом, но Калиновская в это верить отказывается), мы прощаемся и идем на набережную.

По моим представлениям, слово “набережная” больше соответствует городскому берегу Невы или Москвы-реки. Морскую набережную я могу представить в Одессе или в Ницце. В приморском совхозе “Россия” рассчитываешь увидеть пляж. Однако пляжа здесь больше нет.

Узкая полоска – метров в пять шириной – гальки и камней отделяет море от пологого бетонного откоса. Поверху идет пешеходная дорога со скамеечками и фонарями, вдоль нее размечена красная велодорожка. На всей этой жаркой даже в апрельские 22 градуса каменной конструкции нет ни одного дерева.

– А вот тут у нас был стометровый пляж, – иронически указывает на бетонную горку Калиновская.
– А это зачем построили? Для красоты?
– Вот эту красоту у нас каждый раз морем размывает. Когда идет шторм, здесь все в камнях, эти вот лавочки вон на тех деревьях висят, а МЧС потом в поселке воду откачивает.
– А где теперь люди-то будут отдыхать?
– По набережной прогуливаться
– А зонтики, лежаки куда же поставить?
– А вот все. Гуляйте или на бетоне лежите в 37 градусов в тени.

Чистый галечный пляж был конкурентным преимуществом “России”, выделявшим поселок среди большинства курортов побережья. Если в Сочи почти вся береговая линия поделена между отелями и санаториями, то Имеретинское побережье, от устья Мзымты до пограничной реки Псоу, славилось общедоступным широким пляжем, ради которого многие туристы останавливались именно здесь, в тридцати километрах от искушений большого города. Набережную на бетонном надолбе, впрочем, воздвигли не только в декоративных целях: построенный в устье Мзымты грузовой порт, обслуживавший строительство объектов Олимпийского парка, остановил намывание на береговую линию речной гальки. Без этого естественного процесса, вся Имеретинская низменность, а вместе с ней и стадионы, рисковала быть смытой в море. Многокилометровая набережная должна служить защитой от штормовых волн, но справляется с этой функцией, по словам Калиновской, неважно. Альтернативные проекты, использующие мировой опыт строительства подобных сооружений, уверена эколог, могли бы сохранить пляж и обеспечить низменности надежную защиту. “Мы же не против красоты, мы – нормальные адекватные люди. Мы просто говорим, что это можно было сделать по-другому. Оставить пляж на его ширину и дальше сделать двухъярусное террасирование. Это было бы дешевле, и никого бы не смывало – ни людей, ни набережную. Понимаете, памятник природы мирового значения, охраняемый ЮНЕСКО – вот он, залит бетоном. Но нас никто не слушает, мы же местные, мы же дураки”.

– Губы мы красить умеем, – подводит итог Наталья. – Я сразу говорила – медведей с цыганами нагонят, на балалайке сыграют, икрой угостят и водки нальют. Так и получилось. Правильно говорят по телевизору, езжайте, люди, в Крым, пока там не загадили. Они сейчас там радуются, а потом, как и мы, будут года три или четыре жить на стройке.

Солнце стремительно скатывается в море, крики отдыхающей на узкой каменистой полоске у самого берега молодежи становятся все громче, раздается звон битого стекла. Калиновская решительно достает телефон и набирает номер участкового:

– Дорогой, ты на пляже давно был? Заедь-ка, а то тут наша прекрасная молодежь расшалилась.

Я спрашиваю, не слишком ли она строга: вечер пятницы, юг, море, да и вроде пока никто не дерется.

– Это пока не дерутся, и не топят еще никого. И пусть как минимум убирают за собой, берегут хоть то хорошее, что пока осталось.

Калиновская твердой походкой отправляется домой, попутно здороваясь со всеми встречными и обсуждая, в чьих карманах мог осесть поселковый газ. Я решаю пройти прямо по набережной к Олимпийскому парку, чтобы увидеть наконец не через забор знакомые по спортивным трансляциям стадионы. Вокруг довольно людно: редкие межсезонные туристы, местные рыбаки, спешащие на велосипедах на пирс к вечернему клеву, спортсмены (видимо, проходящие здесь какие-то сборы) на вечернем джоггинге. Я миную пирс, постепенно прохожих становится все меньше, справа вырастает до отвращения знакомый трехметровый забор. Вскоре за ним появляются олимпийские объекты. Я надеюсь, что в этом заборе где-то будет калитка или ворота, ведущие в желанный Олимпийский парк, иду километр, другой и упираюсь в тупик: прямо передо мной такой же забор пересекает набережную и уходит в море. Слева бьются о камни волны Черного моря, справа, за высокой оградой танцует под вальс Чайковского знаменитый олимпийский фонтан. Я разворачиваюсь и бреду обратно вдоль аллеи воткнутых в пыльный гравий полувысохших пальм, пока вдали снова не показывается подсвеченный рыбацкими фонариками, как елка новогодней гирляндой, пирс.