Лиля Пальвелева
Лексика, к которой сейчас прибегают российские средства массовой информации, не слишком отличается от неформальной сферы. Те же или почти те же слова в ходу и в устном приватном общении, и в социальных сетях: бандеровцы и бандерлоги, майданутые и правосеки. Новые киевские власти кличут «хунтой» (привет Пиночету!). Противоположный лагерь тоже делает успехи в словотворчестве. Оппоненты для них – это колорады, путиноиды, титушки, валенки и ватники. Вот где исчезли границы между Украиной и Россией – на поле словесной брани.
Раскол страны на враждующие стороны, да еще и со стрельбой, – всегда национальная трагедия, независимо от того, кто прав и кто виноват. Россия однажды пережила драму, подобную украинской. Однако события 1993 года, завершившиеся расстрелом Белого дома, запомнились чем угодно, только не словесной перебранкой. Надпись в подворотне «Банду Ельцина под суд!» по сегодняшним меркам вполне вегетарианская.
Язык политики – в сфере научных интересов доктора филологических наук Гасана Гусейнова. По его мнению, для того чтобы понять, отчего столь многие вдруг остервенились, а иными словами, для анализа перемены в речевом поведении, нужно иметь в виду несколько измерений:
– Одно измерение касается вообще оскорблений как явления, того оскорбительного потока, в котором мы живем. В конце 80-х и в начале 90-х годов довольно многие оскорбительные выражения (к примеру, «красно-коричневые») воспринимались гораздо более болезненно, чем сейчас воспринимаются даже более грубые слова. Дело в том, что чувствительность к этим словам в
обществе была воспитана несколькими десятилетиями. Язык, если можно так выразиться, был свободен от брани искусственно.
Это одно измерение. Другое, очень важное, состоит в том, что в русском политическом обиходе (я сейчас не говорю об Украине, а именно о русском советском и постсоветском языке) используется очень много украинских слов, употребляющихся с уничижительным и принижающим значением. Обратите внимание, как часто употребляется иронически «незалежность». Получается, что это какая-то мнимая независимость государства, которое даже не заслуживает этой независимости. Другой пример: русское слово «держава» – это вроде бы нормальное слово. Применительно к России – «великая держава». По-украински это просто «государство», но когда по-русски говорят об украинской державе или украинский язык называют «мовой» («у них там самостийная мова»), то произносят это иронически. В таком духе русский политический язык воспитывал население на протяжении многих десятилетий. Дескать, мы, говоря так, считаем, что Украина – это не совсем полноценное общество. И язык у них такой вот, видите! И с этим языком дозволяется обращаться вот так. Пренебрежение ко всему немножко другому было заложено очень давно.
– Неужели ничтожно мало людей, у которых это вызывает отторжение? Неужели нет тяги к простой норме?
– Я как исследователь собираю язык сквернословия и, что греха таить, иногда сам с удовольствием готов употребить хорошо найденное слово или фразу. Но верно, что мы должны выбрать какую-то среднюю линию, что мы не можем поддерживать проявления национализма ни с какой стороны, если мы культурные, интеллигентные и политически корректные люди. Это все верно. Однако верно и другое: доминирующая колониальная держава, которой была Россия внутри Советского Союза, воспитывала в людях пренебрежение к другим языкам, особенно к другим славянским языкам как к младшим и менее ценным. Отсюда такая установка. Но это ударило бумерангом. Почти всюду в ходу русское матерное сквернословие. Отсюда и брань такая, и склонность высказываться гораздо резче, чем ты на самом деле потом можешь своим поведением оправдать. Доминирующий стиль политической речи на протяжении уже почти четверти века – это речи Жириновского. Правда, в связи с недавним инцидентом он попытался оправдаться, что был под воздействием препарата циркадина или, как сейчас шутят, «ЦиркаДвая» или «ЦиркаТрия», но это дела не меняет. Много лет всенародно известный политик постоянно сквернословил, постоянно пользовался отвратительным площадным языком, и это въелось в сознание людей. Такого массового сквернословия, как в России, я думаю, сейчас нет ни в одной стране, сопоставимой по ее значению на мировой арене. Это следствие такого массового воспитания и речевой разнузданности, пришедшей на смену собственно политике.
– Какие в этих обстоятельствах можно дать рекомендации обычным людям, которые, допустим, ведут полемику на страницах социальных сетей?
– Никаких нельзя дать. Тут есть еще одна составляющая. Основная проблема в том, что в Российской Федерации в том поле, где должна быть политика, господствуют речи, которые постоянно искажают данную нам в ощущениях действительность. То есть это постоянная активная фальсификация событий и создание событий, которых на самом деле нет. Это приписывание политическим противникам придуманных свойств. Это произнесение фраз и обвинений, которые ни на чем не основаны – всякие «фашисты», «бандерлоги» и тому подобное. Вот человек обвинил кого-то в преступлениях или назвал кого-то фашистом, а его никто не останавливает и не переспрашивает, а что это ты, дорогой, вдруг такие высказывания себе позволяешь? Кто ты? Потому в обществе просто повторяется эта схема. Общество знает и чувствует, что ему врут на каждом шагу, оно сначала это даже не воспринимает как наносимое ему оскорбление, но компенсирует его страшной бранью и внутривидовым насилием. У нас сквернословие, брань – это плата за деполитизацию общества. За то, что есть небольшой слой людей, относительно небольшая политическая группировка, которая просто узурпировала право на политику. Поэтому она не может требовать от людей, чтобы те выражались прилично. Так что этот язык сейчас и есть настоящая политическая культура. Она станет другой только в тот момент, когда появится политический диалог, когда
появится сменяемость власти, когда начнутся нормальные выборы. Вот тогда будет все нормально. Но путь туда очень долог. И это путь через внутренние конфликты. Бог даст, они не будут слишком насильственными, но я боюсь, что это путь через большое насилие. В первую очередь, потому, что молодые люди, которые сейчас живут в этой совершенно безумной атмосфере, не готовы многое понять и принять. В их головах постоянно и каждый день вспыхивает какой-то когнитивный диссонанс, когда они видят одно, слышат другое, а говорить им предлагается третье. Да еще и некоторые из них выясняют: из-за криков некоторых маргиналов о том, что надо помогать братьям в Донецке или в Луганске, надо еще и жизнь свою там оставлять.
– Как вы уже отметили, сейчас подрастает поколение, которое практически на этом слое лексики и воспитывается. Для них агрессия – это норма. Стало быть, такой процесс будет бесконечно долгим? Буквально на днях в московском троллейбусе я видела группу нетрезвых отроков, которые сначала орали «Слава России!», а после пообещали уехать в Украину убивать американцев. Неужели будущее за людьми с такими промытыми мозгами?
– До какого-то момента так и будет. Я просто не знаю, когда это остановится, потому что пока нет общезначимого политического языка, который приводит к здравым последствиям. То есть когда люди говорят что-то и определенным образом настраивают своих избирателей, а потом этот избиратель на основании этого настроя голосует, кого-то выбирает, кого-то нет. Пока эта схема не возникнет, люди будут жить с отравленными языками. Пока у нас словесные бранные баталии подменяют политику. По-своему сейчас интересное новое время. Это все надо изучать и по возможности обмениваться с коллегами опытом изучения.
– Стало быть, дело специалистов – пока фиксировать?
– Да. И думать над отдельными словами, над цепочками слов, над последствиями разных речей. Разбор полетов еще далеко впереди. А примеров очень много. Самый страшный из них – это демонизация и сквернословное сопровождение политического процесса в Украине, издевательство над Украиной и всем украинским. Одно утешение, что и Украина в значительной степени является русскоязычным государством, и живущие там люди, по моим наблюдениям, пользуются гораздо более спокойным языком. Не таким агрессивным и чудовищным. Но это и понятно. Это не Украина оккупировала чужую территорию, а Россия аннексировала Крым и Севастополь. Не Украина посылает головорезов на территорию России, а Россия посылает их в сопредельное государство, – считает Гасан Гусейнов.
Радио Свобода
Лексика, к которой сейчас прибегают российские средства массовой информации, не слишком отличается от неформальной сферы. Те же или почти те же слова в ходу и в устном приватном общении, и в социальных сетях: бандеровцы и бандерлоги, майданутые и правосеки. Новые киевские власти кличут «хунтой» (привет Пиночету!). Противоположный лагерь тоже делает успехи в словотворчестве. Оппоненты для них – это колорады, путиноиды, титушки, валенки и ватники. Вот где исчезли границы между Украиной и Россией – на поле словесной брани.
Раскол страны на враждующие стороны, да еще и со стрельбой, – всегда национальная трагедия, независимо от того, кто прав и кто виноват. Россия однажды пережила драму, подобную украинской. Однако события 1993 года, завершившиеся расстрелом Белого дома, запомнились чем угодно, только не словесной перебранкой. Надпись в подворотне «Банду Ельцина под суд!» по сегодняшним меркам вполне вегетарианская.
Язык политики – в сфере научных интересов доктора филологических наук Гасана Гусейнова. По его мнению, для того чтобы понять, отчего столь многие вдруг остервенились, а иными словами, для анализа перемены в речевом поведении, нужно иметь в виду несколько измерений:
– Одно измерение касается вообще оскорблений как явления, того оскорбительного потока, в котором мы живем. В конце 80-х и в начале 90-х годов довольно многие оскорбительные выражения (к примеру, «красно-коричневые») воспринимались гораздо более болезненно, чем сейчас воспринимаются даже более грубые слова. Дело в том, что чувствительность к этим словам в
В конце 80-х и в начале 90-х годов довольно многие оскорбительные выражения воспринимались гораздо более болезненно, чем сейчас воспринимаются даже более грубые слова
Это одно измерение. Другое, очень важное, состоит в том, что в русском политическом обиходе (я сейчас не говорю об Украине, а именно о русском советском и постсоветском языке) используется очень много украинских слов, употребляющихся с уничижительным и принижающим значением. Обратите внимание, как часто употребляется иронически «незалежность». Получается, что это какая-то мнимая независимость государства, которое даже не заслуживает этой независимости. Другой пример: русское слово «держава» – это вроде бы нормальное слово. Применительно к России – «великая держава». По-украински это просто «государство», но когда по-русски говорят об украинской державе или украинский язык называют «мовой» («у них там самостийная мова»), то произносят это иронически. В таком духе русский политический язык воспитывал население на протяжении многих десятилетий. Дескать, мы, говоря так, считаем, что Украина – это не совсем полноценное общество. И язык у них такой вот, видите! И с этим языком дозволяется обращаться вот так. Пренебрежение ко всему немножко другому было заложено очень давно.
– Неужели ничтожно мало людей, у которых это вызывает отторжение? Неужели нет тяги к простой норме?
– Я как исследователь собираю язык сквернословия и, что греха таить, иногда сам с удовольствием готов употребить хорошо найденное слово или фразу. Но верно, что мы должны выбрать какую-то среднюю линию, что мы не можем поддерживать проявления национализма ни с какой стороны, если мы культурные, интеллигентные и политически корректные люди. Это все верно. Однако верно и другое: доминирующая колониальная держава, которой была Россия внутри Советского Союза, воспитывала в людях пренебрежение к другим языкам, особенно к другим славянским языкам как к младшим и менее ценным. Отсюда такая установка. Но это ударило бумерангом. Почти всюду в ходу русское матерное сквернословие. Отсюда и брань такая, и склонность высказываться гораздо резче, чем ты на самом деле потом можешь своим поведением оправдать. Доминирующий стиль политической речи на протяжении уже почти четверти века – это речи Жириновского. Правда, в связи с недавним инцидентом он попытался оправдаться, что был под воздействием препарата циркадина или, как сейчас шутят, «ЦиркаДвая» или «ЦиркаТрия», но это дела не меняет. Много лет всенародно известный политик постоянно сквернословил, постоянно пользовался отвратительным площадным языком, и это въелось в сознание людей. Такого массового сквернословия, как в России, я думаю, сейчас нет ни в одной стране, сопоставимой по ее значению на мировой арене. Это следствие такого массового воспитания и речевой разнузданности, пришедшей на смену собственно политике.
– Какие в этих обстоятельствах можно дать рекомендации обычным людям, которые, допустим, ведут полемику на страницах социальных сетей?
– Никаких нельзя дать. Тут есть еще одна составляющая. Основная проблема в том, что в Российской Федерации в том поле, где должна быть политика, господствуют речи, которые постоянно искажают данную нам в ощущениях действительность. То есть это постоянная активная фальсификация событий и создание событий, которых на самом деле нет. Это приписывание политическим противникам придуманных свойств. Это произнесение фраз и обвинений, которые ни на чем не основаны – всякие «фашисты», «бандерлоги» и тому подобное. Вот человек обвинил кого-то в преступлениях или назвал кого-то фашистом, а его никто не останавливает и не переспрашивает, а что это ты, дорогой, вдруг такие высказывания себе позволяешь? Кто ты? Потому в обществе просто повторяется эта схема. Общество знает и чувствует, что ему врут на каждом шагу, оно сначала это даже не воспринимает как наносимое ему оскорбление, но компенсирует его страшной бранью и внутривидовым насилием. У нас сквернословие, брань – это плата за деполитизацию общества. За то, что есть небольшой слой людей, относительно небольшая политическая группировка, которая просто узурпировала право на политику. Поэтому она не может требовать от людей, чтобы те выражались прилично. Так что этот язык сейчас и есть настоящая политическая культура. Она станет другой только в тот момент, когда появится политический диалог, когда
Украина в значительной степени является русскоязычным государством, и живущие там люди, по моим наблюдениям, пользуются гораздо более спокойным языком
– Как вы уже отметили, сейчас подрастает поколение, которое практически на этом слое лексики и воспитывается. Для них агрессия – это норма. Стало быть, такой процесс будет бесконечно долгим? Буквально на днях в московском троллейбусе я видела группу нетрезвых отроков, которые сначала орали «Слава России!», а после пообещали уехать в Украину убивать американцев. Неужели будущее за людьми с такими промытыми мозгами?
– До какого-то момента так и будет. Я просто не знаю, когда это остановится, потому что пока нет общезначимого политического языка, который приводит к здравым последствиям. То есть когда люди говорят что-то и определенным образом настраивают своих избирателей, а потом этот избиратель на основании этого настроя голосует, кого-то выбирает, кого-то нет. Пока эта схема не возникнет, люди будут жить с отравленными языками. Пока у нас словесные бранные баталии подменяют политику. По-своему сейчас интересное новое время. Это все надо изучать и по возможности обмениваться с коллегами опытом изучения.
– Стало быть, дело специалистов – пока фиксировать?
– Да. И думать над отдельными словами, над цепочками слов, над последствиями разных речей. Разбор полетов еще далеко впереди. А примеров очень много. Самый страшный из них – это демонизация и сквернословное сопровождение политического процесса в Украине, издевательство над Украиной и всем украинским. Одно утешение, что и Украина в значительной степени является русскоязычным государством, и живущие там люди, по моим наблюдениям, пользуются гораздо более спокойным языком. Не таким агрессивным и чудовищным. Но это и понятно. Это не Украина оккупировала чужую территорию, а Россия аннексировала Крым и Севастополь. Не Украина посылает головорезов на территорию России, а Россия посылает их в сопредельное государство, – считает Гасан Гусейнов.
Радио Свобода
