В марте 1845 года американский мыслитель Генри Дэвид Торо, поклонник Руссо и его теории опрощения, удалился в лес, построил там хижину и прожил в уединении два года. В его образе жизни не было никаких излишеств. Он питался плодами с собственного огорода, остатки продавал, а на вырученные деньги покупал припасы, которые не мог вырастить, изготовить или добыть сам: рис, патоку, ржаную и кукурузную муку, масло для лампы, домашнюю утварь. Верхнее платье он носил, покуда оно не обветшает окончательно. Спустя восемь месяцев Торо подвел баланс. Расходы составили 61 доллар 99 центов – в нынешних ценах это примерно 1433 доллара. При этом он отнюдь не трудился от зари до зари – работа, утверждал он, отнимала у него шесть недель в году. Остальное время Торо посвящал размышлениям.
Идея дауншифтинга – сознательного отказа от благ цивилизации, погони за призрачным успехом и престижем – привлекательна для многих. В Америке наследником Торо стал философ Ричард Грегг, проповедник "добровольной простоты". А в 1991 году литератор Сара Бан-Бреннок опубликовала своего рода манифест под заголовком "Жизнь на пониженной передаче" и стала вождем движения.
Торо считал, что по-настоящему человек нуждается лишь в четырех вещах, названия которых он писал с прописных букв: Пища, Кров, Одежда и Топливо. С тех пор материальные нужды человека не изменились, но предметы потребления невероятно умножились и усложнились. Потребительский максимум времен Торо показался бы нам сегодня убогим нищебродством, а ему наш обычный обед в ресторане – лукулловым пиром.
За последние несколько дней я узнал названия многих продуктов, каких отродясь не едал: хамон, маскарпоне, дорада, лаврак, буррата. Этой еды теперь в московских магазинах не будет (впрочем, хамон, оказывается, не колбаса и под запрет не попал). Энтузиасты, умеющие радоваться любому решению начальства, захлебываются восторгом: наконец-то будем есть свое, родное, натуральное, без всякой химии, красителей и генетических модификаций! Откуда ни возьмись появились гоголевские Собакевичи: "Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот!" И еще один мотив явственно звучит в тирадах квасных патриотов: зажрались заграничным деликатесом, подумаешь, драма – устрицы свежие не подадут! От этого, мол, еще никто не умер.
Энтузиасты, умеющие радоваться любому решению начальства, захлебываются восторгом: наконец-то будем есть свое, родное, натуральное, без всякой химии, красителей и генетических модификаций!
Тут я должен поправить радетелей здорового питания. Возьмем рыбный прилавок. При советской власти на нем тоже красовалась экзотическая живность: нототения, макрурус, путассу и рьяно рекламируемая кукумария – иглокожее из класса голотурий. На глубоководного макруруса с выпученными глазами и длинным змеиным хвостом было страшно смотреть, не то что в рот его взять. Народ в очереди сокрушался о том, что, видно, вся нормальная рыба в океане кончилась, и с робкой надеждой спрашивал у продавца, нет ли хоть спинки минтая, а один эксперт, помню, признавался, что встречает в магазине морских гадов, неизвестных науке. Как бы вся эта фауна теперь не вернулась.
Советский Союз был обществом вынужденного аскетизма. А Россия совсем недавно стала обществом потребительского изобилия. Никто никого не заставляет покупать и есть чужеземную пищу. Не в этом дело. В своем супермаркете я подхожу к стеллажу с экзотическими фруктами и разглядываю товар: дуриан, гуава, гуанабана, тамаринд, папайя, тамарилло, опунция распростертая, она же колючая груша, маракуйя, она же фрукт страсти, карамбола, она же звездный фрукт, африканский огурец, он же рогатая дыня. Полюбовавшись всем этим добром, я покупаю свеклу, морковь и капусту. Но мне важно, что у меня есть выбор.
США – великая аграрная держава, но она ввозит продовольствия почти столько же, сколько вывозит. Ввозит именно ради разнообразия. И не только экзотику. Рядом с флоридскими и калифорнийскими арбузами лежат мексиканские. Потому что разнообразие, право выбора – наряду с наличием и доступностью еды – один из важнейших критериев продовольственной безопасности, как ее понимает сегодня мировое сообщество.
У баснописца Ивана Крылова есть прелестное "Послание о пользе страстей", в котором он убеждает читателя в том, что растущие потребности человека – двигатель торговли и прогресса:
Страсть к роскоши связала крепче мир.
С востока к нам – шелк, яхонты, рубины,
С полудня шлют сыры, закуски, вины,
Сибирь дает меха, агат, порфир,
Китай – чаи, Левант нам кофе ставит;
Там сахару гора, чрез океан
В Европу мчась, валы седые давит.
Искусников со всех мы кличем стран.
Упомнишь ли их всех, моя ты Муза?
Хотим ли есть? – Дай повара француза,
Британца дай нам школить лошадей;
Женился ли, и Бог дает детей?
Им в нянюшки мы ищем англичанку;
Для оперы поставь нам итальянку;
Джонсон – обуй, Дюфо – всчеши нам лоб;
Умрем, и тут – дай немца сделать гроб...
Ведь это он про глобализацию написал – двести с лишним лет назад!
Владимир Абаринов, вашингтонский обозреватель Радио Свобода
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
