Симферополь – 9 января 2015 года исполнилось ровно 110 лет как поэт Максимилиан Волошин стал очевидцем «Кровавого воскресенья». В первой части материала шла речь о том, что он воспринял «кровавую неделю» как «мистический пролог великой народной трагедии, которая еще не началась». Волошин был настолько поражен этим событием, что видел в небе три солнца. Такое пограничное состояние психики впечатлительного поэта в дальнейшем отразилось на всем его восприятии Родины, России, ее истории, ее будущего и сути всех общественно-исторических преобразований сначала в Российской империи, потом в Российской федерации и позже в Советском Союзе. Как оказалось, у Максимилиана Волошина, жителя Крыма, свидетеля его триумфа и трагедии, было также особое отношение и к месту и роли Крыма в мировой истории. К сожалению, об этом и сегодня некоторые не знают, некоторые не обращают внимания, а некоторые просто игнорируют эти факты. В этой части материала поговорим о том, как Максимилиан Волошин воспринимал и видел Крым.
Сегодня Максимилиана Волошина российские «патриоты» часто выставляют как «певца российского Крыма». И если скрыть или просто не учитывать нюансов, то, на первый взгляд, кажется, что так и есть. Максимилиан Волошин очень любил Крым, он автор легендарного названия восточной его части – Киммерия. И уже тут возникают «странные» вопросы. Если Волошин певец российского Крыма, то почему свое самое любимое место, в котором, кроме прочего, он завещал похоронить себя, не назвал каким-нибудь российским именем, почему (вопреки официальной российской истории и нынешнему Жириновскому!) не принял имени Таврида, а назвал свое обиталище именем древнего народа киммерийцев, которые явно не были «древними русичами»? Поэтому самое время выяснить – адекватно ли сейчас отражается роль и творчество Максимилиана Волошина в общественной жизни России и его значение для ее будущего? Правильно ли поняты его уроки и в России, и в Украине, и, в частности, в Крыму?
Волошин о значении и роли Крыма в мировой истории
Волошин тяжело привыкал к Коктебелю. Он писал в «Автобиографии», что «Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа». Собственно и как место для последнего пристанища он выбрал Крым не как Россию, нигде не отождествляя Крым с Россией, а эту «страну», которой сам дал имя Киммерия, а выбрал потому, что она показалась ему очень похожей на любимую Испанию. Н сам нарочно по совету профессора Юнге ездил в Аликанте, чтобы сравнить его с Коктебелем. Он уже хорошо знал весь Крым с севера до юга, с востока и до запада, но выбрал пустынный Коктебель.
«И сам избрал пустынный сей затвор
Землею добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
В уединеньи выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье».
И он практически никогда не был согласен с тем, что происходило вокруг него – противился гражданской войне, помогал и тем и другим, спасал Осипа Мандельштама и Никандра Маркса, помогал писателям и художникам даже добыванием пропитания в голодные годы.
Крым, в котором в очертаниях Кара-дага он увидел свой профиль, изваянный самой природой, и который избрал как последнее пристанище для творчества и для упокоения, он осознавал ареной мировой истории.
Максимилиан отрицал русскость Крыма. Еще в 1918 году Волошин писал Петровой «Крым слишком мало Россия, и в сущности почти ничего, кроме зла, от русского завоевания не видел за истекшие полтора века…». (Цитируется по З. Давыдов, В. Купченко «Крым Максимилиана Волошина», стр. 15.) Максимилиан Волошин в крымской земле видел свидетельства всей мировой истории, однако от России здесь было отмечено им не «сакральное значение», а – всего лишь «пуговицу русского солдата» – да и то, как свидетельство войны и смерти. В стихотворении «Дом поэта» он писал:
«Сарматский меч и скифская стрела,
Ольвийский герб, слезница из стекла,
Татарский глёт зеленовато-бусый
Соседствуют с венецианской бусой.
А в кладке стен кордонного поста
Среди булыжников оцепенели
Узорная арабская плита
И угол византийской капители.
Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата —
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата».
Волошин осуждает не только российское завоевание Крыма, но и практику российского владычества над ним.
«Здесь, в этих складках моря и земли,
Людских культур не просыхала плесень —
Простор столетий был для жизни тесен,
Покамест мы – Россия – не пришли.
За полтораста лет – с Екатерины —
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Расхитили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли;
По скатам выкорчеваны сады.
Народ ушел. Источники иссякли.
Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
Но скорбный лик оцепенелой маски
Идет к холмам Гомеровой страны,
И патетически обнажены
Ее хребты и мускулы и связки».
Годы гражданской войны, завершившейся уже в его Крыму, он осуждает также, как и российские завоевания во всех предыдущих войнах на полуострове, на Черном море,
«Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица и голод и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом – слепой и запустелый —
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь под кровлею поэта
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя – губить, друг друга – истреблять,
И сам читал – в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя…»
В чем урок Волошина для России и Крыма
В письме к Петровой Максимилиан Волошин продолжал размышлять о роли и перспективах Крыма, естественно, с точки зрения человека первой трети ХХ века, еще не ведающего ни о предстоящей второй мировой войне, ни о депортации, ни о передаче Россией Крыма Украине, и не «как мешка картошки», а для спасения и возрождения после депортационного коллапса. По мнению Волошина: «Самостоятельным он быть не может, так как при наличности двенадцати с лишком народностей, его населяющих, и притом, не гнездами, а в прослойку, он не в состоянии создать никакого государства. Ему необходим «завоеватель». Для Крыма, как для страны, выгодно быть в ближайшую эпоху связанным с Германией непосредственно (а не с Украиной, а не с Австрией…) (…) Гораздо сложнее вопрос психологический для нас, русских (Волошин имеет в виду от круг интеллигенции, который привык творить в Крыму – авт. ), связанных всеми корнями свей души с Киммерией. Наша физическая – земная родина хирургически отделяется сейчас от родины духовной…»
А в статье «Судьбы Крыма», которую исследователи относят к лету 1919 года, Волошин определяет мировое значение Крыма в качестве «торговой станции на путях в Азию». Присоединение Крыма к России окончательно отделило его «от живых водных путей, ведущих через Босфор» и превратило «в русское губернское захолустье». Теперь, по тогочасному мнению Волошина, «падение Турецкой империи снова выдвигает Крым как географический пункт мирового значения». Железная «дорога 45-й параллели» от Лондона до Калькутты (проект которой, начиная с1914 года, переполняли английские и французский газеты) вернет Крыму его «дотурецкое значение», – причем Керчь и Феодосия опять станут первостепенными пунктами на мировой дороге». (Цитируется по З. Давыдов, В. Купченко «Крым Максимилиана Волошина», стр. 18).
В 1925 году для путеводителя по Крыму Максимилиан Волошин пишет статью «Культура, искусство, памятники Крыма», в которой он указывает на «двойственность истории Крыма», влиянием двух стихий (см. там же, стр. 23). С одной стороны, это кочевые народы Дикого Поля, а с другой «культурные токи Средиземноморья» – греки , армяне, римляне, венецианцы, генуэзцы и т.д. Он прослеживает культурную роль Херсонеса, естественно, не как российского «сакрального места», а как «носителя чистого греческого духа». Для него Боспорское царство «сложнейший сплав многих варварских рас, хотя и с постоянным коэффициентом эллинизма», а средневековая Кафа – «фокус всей черноморской культуры» в течении двухсот лет.
В этой статье он выдвигает свою оценку крымскотатарского народа как синтеза «всей разнообразно-пестрой истории страны». По его мнению, приняв на себя «кровь и культуры местных рас» (греков и готов), «под просторным и терпимым покровом Ислама» бывшие кочевники превращают Крым (периода Оттоманской Порты) «в один сплошной сад: степи цветут фруктовыми деревьями, горы – виноградниками, гавани – фелюками, города журчат фонтанами и бьют в небо белыми минаретами». «Никогда (…) эта земля, эти холмы и горы, и равнины, эти заливы и плоскогорья, не переживали такого вольного растительного цветения, такого мирного и глубокого счастья», как в «золотой век Гиреев» – считает Волошин. По его мнению, последовавшее за этим российское завоевание присоединение Крыма в ХVIII веке, было новой волной варваров, дочиста уничтоживших «весь этот магометов рай».
Авторы этой замечательной книги, хотя и укоряют Волошина в якобы он «впадает в определенную идеализацию», однако при этом еще и замечают, что по цензурным соображениям Волошин не решился рассказать о еще более страшных опустошениях, которым полуостров подвергся в 1918-1922 годах, тем самым опровергая свое первое утверждение о роли варваров-завоевателей Крымского ханства.
Наука об изучении Крыма, и его история, от времени, когда жил и творил Максимилиан Волошин, пошла значительно вперед. А главное, многие его идеи оказались испытанными на практике.
Первая идея – о присоединении Крыма к Германии была испытана в 1941-1944 годах и показала свою практическую несостоятельность. «Крымская Готия» оказалась нежизнеспособным образованием. И даже построенный в 1944 году по немецким технологиям мост через Керченский пролив не оправдал себя и оказался разрушен стихией.
Вторая – отрицание вхождения в состав Украины – нашла подтверждение свой ошибочности, а на практике путем добровольной передачи в 1954 году полуострова Россией в состав Украины для его спасния, показала, что украинцы, а также оставшиеся на полуострове крымчане, а потом и возвратившиеся домой крымские татары, способны обеспечить всем необходимым и развивать Крым.
Идея третья – о строительстве спасительной «железной дороги 45-й параллели», выдвинутая Волошиным, изучена очень глубоко, и исследования показали, что такая дорога экономически возможна только при участи всего мирового сообщества, способного найти для этого нужные ресурсы, нужные технологии, обеспечить ее грузовым и пассажирским потоками. Однако, как видно из практики, участие России в этом проекте должно быть качественно иным: не военным, а политически, экономически и технологически отвечающим принципам мирового сотрудничества уровня ХХІ века. Попытки СССР, а потом уже и России, хотя бы частично решить выдвинутую Волошиным идея строительства Керченского моста, оказались безуспешными и не под силу ни СССР, ни уже и нынешней России.
Идея четвертая – о пагубности присоединения Крыма к России и ее неспособности справиться с его управлением и обеспечением подтвердилась даже несколько раз.
Во-первых, попытка России после выселения ее коренного населения в 1941-1944 годах самостоятельно справиться с возвращением его к жизни провалилась, три четверти переселенных в Крым россиян из глубинных ее областей так или иначе спасовали и возвратились на родину. Россия после10 лет безуспешных попыток после войны возвратить Крым к жизни вынуждена была передать Крым Украине, работа которой оказалась не в пример успешнее.
Во-вторых, В 2014 году Россия, не учла урока истории, который пытался ей преподать в своем творчестве гениальный киммерийский поэт, и снова наступила на те же грабли. Уже даже короткий срок оккупации с марта по конец 2014 года явно показал новую неспособность России обеспечить Крым ресурсами и управлять регионом на современном политическом и техническом уровне. Дефицит продовольствия, нехватка энергоносителей, кризис аграрного сектора из-за неумения справиться с обеспечением водой, кризис отрасли курорта, крах денежной системы, отчуждение во всем мире, превращение России в страну-изгой, – это все последствия аннексии Крыма, что можно было прочитать по смыслу, естественно, еще в уроках Максимилиана Волошина. Если бы в России политики могли читать правильно «сакральные знаки истории», однако они еще и сейчас не дотянули до уровня поэта Киммерии. Просто мало книг прочитали, и по сравнению с ним слишком мало учились. Поэт писал:
«Мой кров – убог. И времена – суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь – их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот…
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет всё – Европа и Россия.
Гражданских смут горючая стихия
Развеется... Расставит новый век
В житейских заводях иные мрежи...
Ветшают дни, проходит человек.
Но небо и земля – извечно те же.
Поэтому живи текущим днем.
Благослови свой синий окоем.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля».
Теперь же России предстоит расплатиться за столь опрометчиво отвергнутый урок киммерийского мыслителя. Хотя вряд ли мир может сложить цену всем тем злодеяниям, которые совершены Россией как на своей территории, так и территориях соседей, хоть бы и в Крыму, за последние три века…
И наконец, можно ответить на вопросы, поставленные в самом начале этой статьи – так был ли Максимилиан Волошин русским патриотом и русским поэтом? Могу успокоить всех, кто уже предположил мои отрицательные ответы, и уже собрался опровергать меня, и доказывать, что Волошин был именно русским поэтом. У меня ответы не отрицательные. Киммерийский затворник, поэт и мыслитель действительно был русским патриотом, Гражданином с большой буквы, и не в пример нынешним шовинистам, готовым втянуть Москву в любую авантюру, ибо он видел благо для России не в том, чтобы приносить несчастья в дома своих соседей и завоевывать все новые и новые земли и моря, а в том, чтобы она становилась все более цивилизованной страной, и всеми усилиями своего интеллекта этого добивался.
Максимилиан Волошин был и действительно русским поэтом, совестью свой земли, потому что его стихи о первой родине России написаны с такой щемящей болью и таким сопереживанием, какого нет в стихах о его второй родине Франции. В конце жизни, однако, Максимилиан Волошин убедился, что все его усилия, как и усилия других реальных патриотов, не оправдываются, и Россия по-прежнему остается кровавым монстром, что она не готова меняться, и он не видел сил, способных ее изменить. Он окончил свою жизнь в 1932 году, и 12 августа погребен на горе Кучук-Енишары на виду не только у Крыма, но на виду у всего мира. А впереди у оставленной им страны, которая неблагодарно отвергла его уроки, были еще такие испытания как Голодоморы, ГУЛАГ, Вторая мировая война, коллапс Крыма после депортации его основного населения, ренессанс Сталинизма. Волошин так хотел, чтобы его Родина и любимая им Киммерия избежали этого, но кто в России когда-нибудь прислушивался к поэту, хотя он там и больше, чем поэт…
Михаил Крылатов, крымский обозреватель
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
