Европа. Символ любви – изюм

В Нидерландах отметили 50-летие "революции любви" – протестного движения "Прово", которое дало толчок общеевропейской студенческой революции 60-х и стало провозвестником современного европейского гражданского общества. Уникальные фото- и видеоматериалы о "Прово" собрал в своем новом фильме "Мятежный город" режиссер Вилли Линдвер, также участник движения. Премьера состоялась в начале февраля. Протестным ноу-хау с полувековым стажем в интервью Радио Свобода поделился один из главных героев картины, идеолог "Прово", писатель и публицист Рул ван Дайн (Roel van Duijn).

Страшно представить себе, каким мог бы быть сегодня Амстердам, если бы не революция 60-х, если бы не "Прово", с которого она началась, – какими могли бы быть сегодня Лондон, Париж, Берлин. Перефразировав Зюскинда, можно сказать, что Амстердам начала 60-х смердел – закостенелостью социальных устоев, недосказанностью о войне и Холокосте, отсутствием элементарных гражданских свобод. В 1965 году небольшая группа молодых амстердамцев придумала "Прово" – движение, которое стало одновременно и объединением протестного искусства, и мозговым центром по разработке "белых планов" – планов демократических реформ. В течение двух лет каждую субботу вся прогрессивная молодежь города собиралась на хеппенинги у памятника амстердамскому мальчику Het Lieverdje на одной из центральных площадей – что было небезопасно, ведь любые демонстрации тогда были запрещены, а полицейские, не задумываясь, лупили мятежников дубинкой по голове. Один из основателей движения Рул ван Дайн лишь недавно выяснил, что за протестную деятельность спецслужбы следили за ним в течение 30 лет. Но потом преследование закончилось, и Ван Дайн получил орден за борьбу за демократию из рук самой Королевы, против которой когда-то выходил на демонстрации с дымовыми шашками.

– Во времена "Прово" ходили слухи, что нами интересовалась тайная полиция, но мы не придавали им особого значения. Мы полагали, что, даже если эти слухи имели под собой основания, не стоило об этом думать, потому что помешать слежке мы все равно не могли, а создавать в группе атмосферу недоверия, подозревать друг друга не хотелось. Но вот недавно, лет шесть назад, один знакомый посоветовал мне, что, если я хочу узнать правду о своем прошлом – а меня однажды в 1970-х даже похищали, и, скорее всего, за похищением также стояли спецслужбы, – то мне нужно направить запрос в нидерландскую службу безопасности, чтобы они предоставили мне доступ к моему досье. Я решил попробовать и написал им письмо, что хочу на основании закона, который предоставляет гражданину право доступа к собственному досье, получить копии всех документов, составленных на мое имя и на имя созданных мной организаций.

– В каком году вышел этот закон? Это что-то новое?

– Закон в современном виде вышел в 2002 году, но в 80-е и 90-е годы уже появились его предшественники.

– Но в 60-е годы ничего подобного еще не существовало?

– Нет, что вы! В 60-е годы мы жили в совсем другой стране! Демократия существовала в том смысле, что у нас было право участвовать в выборах, голосовать, но демократии как набора гражданских прав в повседневной жизни не было.

– И вот полвека спустя вы подали запрос в службу безопасности...

– Подал и позабыл об этом. Прошло месяца четыре, когда на пороге появился почтальон с огромной коробкой. Я сначала подумал, что это соседи что-то через интернет заказали, что их дома нет. Но посылка оказалась адресованной мне. Я открыл ее, и у меня перед глазами словно бомба взорвалась! Из коробки посыпались рапорты с подробным описанием того, что я делал тогда-то и тогда-то! Впоследствии я их частично включил в свою книгу. И везде обо мне было написано как об опасном террористе, за которым необходимо постоянное наблюдение. Там также сообщалось, что в случае войны или революции меня следовало подвергнуть "глубокой заморозке". Я состоял в списке лиц, для которых в спецслужбах был термин Diepfriesfiguur ("Фигура для глубокой заморозки"). Я так и назвал свою книгу, она пару лет назад вышла. Вот, смотрите, в книге я привожу список лиц для "замораживания", а вот – письмо тогдашней государственной службы безопасности BVD к министру с рекомендацией меня тоже туда включить.

– То есть в случае войны вас рекомендовалось немедленно арестовать?

– Да, арестовать и полностью изолировать – "заморозить" любую связь с внешним миром.

– Сколько же всего документов содержалось в вашей посылке?

– 350! Причем я увидел, что во многих рапортах приводятся ссылки на еще какие-то документы, которых в коробке не было. То есть они мне прислали не всё! Тогда я написал им опять и попросил прислать все остальные документы тоже. Из службы безопасности ответили, что у закона, который дает мне право доступа, тоже есть границы, и всё они показать не могут. Тогда я обратился в суд с жалобой, что в спецслужбах нарушают закон, и судья частично удовлетворил мою жалобу. Итак, еще через год я получил по почте еще одну коробку из моего досье.

– Такую же большую?

– Такую же большую! Но знаете, что я там обнаружил? Я там обнаружил ссылки на еще целую кучу документов, которых у меня еще не было. В конечном итоге вся история повторилась еще 9 раз! У меня теперь около двух тысяч документов, и я знаю, что и это не всё! Они с каждой коробкой всё время присылают письмо, в котором написано: "После тщательной проверки никаких дополнительных документов на ваше имя обнаружить не удалось". А потом я получаю очередную коробку, и так – каждый раз! (Смеется.) Я бы хотел, чтобы правительство принесло мне официальные извинения. Ведь в 2003 году я получил орден за усилия по борьбе за демократию из рук королевы Беатрикс!

– Забавно, что Беатрикс вручила вам эту награду, учитывая вашу знаменитую протестную демонстрацию в день ее свадьбы с принцем Клаусом, вы же тогда делали дымовые шашки из сахарной пудры и нашатырной соли и полгорода погрузили в белый туман!

​– Я поначалу не хотел принимать от нее награду, потому что я против монархии. Но все мне советовали не отказываться, что мне этот знак отличия пригодится в дальнейшем как аргумент. И действительно, я использовал его в суде: "Вот, смотрите! – сказал я судье. – Королева наградила меня за борьбу за демократию, а эти люди из спецслужб, которые сами такой награды не заработали, подозревают меня в том, что я для демократии опасен! Они же вообще существуют для того, чтобы защищать демократию, так что они должны защищать меня! А не делать из меня мрачную фигуру, которую следует "заморозить". Так что я с ними еще не до конца разобрался. Я все еще жду извинений. Ведь нарушено мое право на частную жизнь, да еще и растрачены средства налогоплательщиков – вы подумайте, они 30 лет трудились над этим бессмысленным досье! Причем не только в службе безопасности, но и в тайной полиции Амстердама! Тайная полиция работает у нас и по сей день. Они сейчас занимаются в основном выслеживанием джихадистов. Я вовсе не против существования секретных служб. Просто они должны делом заниматься!

В феврале этого года в ведущей нидерландской газете NRC Handelsblad появилась карикатура из знаменитой серии Fokke & Sukke, на которой были изображены сотрудники службы госбезопасности Нидерландов. "Нам поступило задание еще плотнее следить за джихадистами!" – говорит один. "Да, но тогда... тогда же нам придется ослабить слежку за Рулом ван Дайном!" – отвечает второй.

– Этот самый закон, давший мне право ознакомиться с собственным досье, – лишь одна из побед движения "Прово". Хотя для того, чтобы заставить этот закон работать, и приходится поднапрячься в суде. Благодаря "Прово" Нидерланды стали намного более демократичной страной, чем в начале 60-х. Сейчас наше общество гораздо более открытое и свободное. В особенности в Амстердаме царит такая атмосфера, что более или менее позволено все, кроме злодейства. По-моему, это – хороший результат.

– Вы считаете, что такая замечательная жизнь наступила именно благодаря "Прово", а не естественной эволюции западного общества в сторону гражданских свобод или, например, не благодаря студенческому движению конца 60-х годов во Франции?

– Начало всему положило именно "Прово", в 1965 году. То, что случилось в Париже в 1968-м и в Германии тогда же – все это было продолжением "Прово". Разумеется, большие перемены – это всегда результат перемен в умах большого количества людей, но стартовый залп этим переменам дало именно движение "Прово". 60-е годы изменили наше общество глубже, чем Вторая мировая война. Ведь вплоть до 60-х годов у нас работала система 30-х годов: всё решало высокое политическое руководство, а народ мог выразить свое мнение лишь раз в четыре года, на избирательном участке. "Прово" разорвало этот порочный круг. Теперь все могут участвовать в принятии решений. Конечно, сегодняшняя политическая система не идеальна, но все равно это очень хороший результат. Это гораздо больше, чем я ожидал тогда. Тогда я полагал, что мы – немногочисленная группа хороших девочек и мальчиков, которые хотят для нашей страны демократии, – находимся в заведомо проигрышном положении, потому что власть гораздо мощнее нас. Но мы хотели, пока это было еще возможно, бросить обществу серьезный вызов. Потому что смысл жизни заключается в сопротивлении и перемещении.

– Вы еще очень красиво призывали верить не в государство, а в себя как созидающую силу.

​– Да, да, и мы даже не думали тогда, что осуществится такое количество наших планов. Речь идет не только о демократизации, но и о том внимании, которое теперь уделяется чистоте воздуха, воды, природе вообще. Естественно, это плоды труда тысяч людей, но мы первыми начали эту работу. Она началась с наших провокативных акций, с наших методов сопротивления полиции, которую наше чувство юмора приводило в полное замешательство. Хеппенинги мы сочетали с запуском так называемых "белых планов" – планов альтернативного развития общества. В самом начале многие восприняли нас в штыки. Звучали предложения по созданию на острове Терсхеллинг (в Западной Фрисладии. – С.К.) трудовых лагерей для участников "Прово". Причем такие предложения звучали не только из уст граждан, но и в правительстве – изолировать нас. "Заморозить" весь "провотариат" в лагерях. Но этот проект оказался слишком амбициозным. По прошествии некоторого времени люди стали воспринимать нас иначе. У всех на глазах мы заставляли власти спотыкаться о собственные авторитарные привычки, и народ начал смеяться вместе с нами. Мы выходили на улицы города с пустыми белыми транспарантами, потому что демонстрации были запрещены. Мы стояли на оживленной улице и раздавали изюм, потому что голландское слово krenten ("изюм") однокоренное с названием Коринф – в Коринфе апостол Павел проповедовал когда-то о любви. Мы раздавали изюм как символ любви. Полиция конфисковывала у нас изюм и арестовывала нас. И тогда люди увидели, насколько по-идиотски выглядело авторитарное поведение властей, и стали поддерживать "Прово".

– Связан ли был ваш успех еще и с тем, что ваше поколение беби-бума было очень многочисленным? Ведь не секрет, что революцию проще делать в обществе, где много молодежи.

– Возможно, это и так, но эту молодежь нужно зажечь.

– Интересно, что вашей визитной карточкой тогда, в середине 60-х, были именно шутливые, театральные акции протеста. Некоторым кажется, что эта форма выражения гражданского неудовлетворения – нечто очень современное, постпостмодернистское.

– Да, именно хеппенинги играли в нашей борьбе центральную роль. Для этих хеппенингов было выбрано удачное послание к миру – предупредить о потребительской зависимости завтрашнего дня. (Которая таки наступила, к сожалению, ну да ладно.)

– Но на горло табачной зависимости вы все же наступили!

– Это верно, в отношении курения мы имеем некоторый результат, да. Полиция реагировала на наши театральные акции агрессивно, и именно поэтому каждую неделю в Амстердам стали автобусами съезжаться провинциалы, только лишь чтобы поглазеть на "экшн" между "Прово" и полицией.

– Ваш соратник Роберт Йаспер Хроотвелд, вдохновитель протестного искусства "Прово", назвал это "чудесным спектаклем".

– Да! Спустя некоторое время мы попросили разрешения встретиться с начальством полиции города и объяснили им, что если бы они не вмешивались в наши акции, то они никому бы не мешали. В полиции ответили, что хеппенинги выходят из-под контроля, наносится ущерб автомобилям, бу-бу-бу-бу-бу. И добавили, что вообще не считают нас равноправным собеседником, ибо мы не управляем ситуацией и все равно ничего не можем остановить. Тогда мы сказали, что докажем обратное: в следующую субботу на площади Спяу будет проведен нон-хеппенинг, то есть акция будет заключаться в отсутствии людей в пустеющем магическом круге вокруг памятника Het Lieverdje ("Хет Ливерчье"). И мы распространили памфлеты с призывом не выходить на площадь для участия в хеппенинге. Действительно, тем субботним вечером все было абсолютно тихо, только полиция стояла и смотрела в недоумении, что происходит. Мы стояли поодаль и смеялись. После этого в городском правительстве начали осторожно обсуждать вопрос о возможной целесообразности разрешить проводить хеппенинги и решили попробовать посмотреть, сожгут эти хулиганы город или нет. И нам разрешили хеппенинги. В результате интерес к хеппенингам упал!

– Это в каком году?

– Это было в начале 1967 года. Тут же ввели и свободу демонстраций. На их проведение больше не нужно было просить разрешения, достаточно стало лишь уведомить власти, мол, мы выходим на такую-то улицу демонстрировать против, например, войны во Вьетнаме, просто чтобы прислали полицейских для предотвращения драк. Так голландцы получили это право, так оно остается и по сей день. Очень многое изменилось в нашей стране благодаря "Прово". Нас избрали в городской совет, по всей Голландии субботними вечерами стали проводить хеппенинги. Журналы, пропагандирующие философию "Прово", стали выходить в других странах – в Англии, в Америке. Памфлеты "Прово" перевели даже на русский и контрабандой привозили в СССР.

– В фильм "Мятежный город" вошла хроника постельного антивоенного протеста Джона Леннона и Йоко Оно в отеле "Хилтон" в Амстердаме, где он также говорит о том, как его вдохновляет "Прово".

– "Прово" было создано как "тысячеглавый монстр", анонимный конгломерат революционных элементов.

– Без лидера.

– Без лидера. Мы в принципе все были очень разных убеждений, не согласные между собой. Но атмосфера в "Прово" была хорошая. Я был против самоликвидации "Прово", но не хотел продолжать работу в составе маленькой группки сотоварищей, в то время как большинство участников движения его официально похоронили. Летом 1967 года "Прово" самораспустились.

– Многие участники "Прово" за два года просто устали от пламенной активности, но для Рула ван Дайна эта внезапная пауза оказалась почти смертельной.

– После самороспуска "Прово" я заболел. Я серьезно думал, что умираю. Я отождествлял себя с "Прово". Я лежал в постели. Приходил доктор, посоветовал принять аспиринчику, сказал, что все пройдет. Но мне становилось все хуже. Я даже больше не мог читать – моя подруга ходила в библиотеку для слепых, чтобы там на заказ начитывали книги Кропоткина, чтобы я хотя бы мог их слушать. Мне казалось, что мое тело становится все тяжелее и что оно вот-вот провалится сквозь матрас. Я поставил большой ящик с книгами о шахматах (у меня серьезная шахматная зависимость) под кровать, чтобы она не обрушилась подо мной! (Смеется.) Доктор опять пришел и назначил антибиотики. Они тоже не помогли, мое состояние продолжало ухудшаться. Я был фактически парализован, был уверен, что у меня рак, а моя подруга сидела и рыдала у моей кровати. Я мог думать только об одном: что будет с революцией без "Прово". Доктор опять пришел, осмотрел меня и сказал: "Ван Дайн, ты тут лежишь-страдаешь, а ведь у тебя ничего не болит! Ты просто слишком много думаешь о том, что будет с революцией! Тебе надо чем-нибудь совсем другим заняться. Поезжай поработай на ферму какую-нибудь! Давай, вылезай из кровати!" Это был гениальный рецепт! Правда, я понятия не имел, что такое ферма, куда мне ехать. Мои родители покупали хлеб с первой в то время биологической динамической фермы – я нашел в телефонной книге их номер, позвонил и спросил, возьмут ли они меня волонтером. Мне ответили: "Приезжай, только бороду сбрей, здесь в Зеландии так не ходят". Я приехал на эту ферму и недель шесть только смотрел в рот фермеру, для меня открылся целый мир! Он меня научил, например, как без химических удобрений можно выращивать урожай. Это было чудесное время. Я, конечно, продолжал думать о том, что же дальше будет с революцией. Однажды я мотыжил картофельное поле. А на соседнем поле работал ботвоудалитель для картофеля, это такая машина, которая производит невероятно много шума. Я спросил фермера, будет ли такая и на нашем поле работать. "Разумеется нет! – ответил он. – Эта тарахтелка распугает нам всех гномов! А без гномов нам ничего не вырастить!" И тут меня осенило. Я помню, как посмотрел на его лицо в закатных лучах солнца и произнес: "Да, конечно! Гномы!", а затем пожал ему руку и поблагодарил за "этот восхитительный подарок". А затем я сел в поезд обратно в Амстердам и в поезде же написал первый манифест "Государства гномов в Нидерландах". А еще через пять месяцев этот самый фермер открыл свою зеландскую газету, "Провинциале Зеусе Курант", и на первой полосе прочитал: "В городской совет Амстердама избраны 5 гномов".

– Так Рул ван Дайн стал политиком.

– "Гномы" были своего рода продолжением "Прово". Это была первая зеленая партия в Голландии. В основе лежала утопическая идея, государство без территории, но с министерствами, где все решается полезным для здоровья граждан образом: где есть здоровая еда, биологические магазины, чистый воздух, бесплатные белые велосипеды, где можно занимать пустующие дома, где гномы заботятся о стариках.

– Если бы тогда, будучи молодым человеком, вы увидели сегодняшнюю Голландию, вы были бы счастливы?

​– Я бы подумал: как хорошо, что есть ветряные мельницы! Что можно проводить хеппенинги, когда хочешь. Я ведь проверял! Я иногда выхожу на ту самую площадь, становлюсь перед памятником "Хет Ливерчье" с микрофоном и начинаю выступать. И ничего не происходит! Некоторые люди подходят, слушают, о чем это я. Но ни один полицейский и не думает вмешиваться! Мы не так давно проводили большой хеппенинг, с телом Роберта Йаспера Хроотвелда – инициатора первых хеппенингов "Прово" и антитабачного мага. Это он начал театрализовывать наши демонстрации. И вот пару лет назад мы шли с его телом, и полиция участвовала в хеппенинге, полицейские шли бок о бок с нами! И вот уже совсем недавно, во время большой демонстрации в память о погибших карикатуристах из "Шарли Эбдо", полицейские тоже шли вместе с бывшими участниками "Прово". 50 лет назад я бы очень удивился, если бы такое увидел.

– Многое, что нам сегодня кажется само собой разумеющимся, было вашей революционной инициативой. Доступность контрацепции, например, или госстандарты для дымовых труб, запрещающие токсичные выбросы, или запрет на курение в общественных местах.

– Да, план "Белые жены" работает, план "Белые дымовые трубы" работает. Амстердамские полицейские ездят теперь на белых велосипедах! (Смеется.) Тогда, 50 лет назад, они их конфисковывали как символ нашего движения, а теперь сами на них ездят. В Амстердаме – самая крупная сеть велосипедных дорожек в Европе, даже в мире. То есть произошло много хорошего, большое количество наших идей были реализованы. Но не достаточно. Ведь мы уже тогда предупреждали, что если рост экономики и выброс парниковых газов будет продолжаться такими темпами, Северный полюс начнет таять. Так оно и происходит. В мировом масштабе все те же беды продолжаются. Атомная бомба, против которой мы выступали, – теперь в мире стало еще больше атомного оружия, чем тогда. Иными словами, в мировом масштабе мы своих целей не достигли, но в Голландии, может быть, даже в целом в Европе наше движение стало отправной точкой для многих перемен к лучшему.

– Ваша жена – русская, вы неплохо говорите по-русски, печатаете о России колонки в газетах. Вы считаете, что театральность, гротеск, перформанс – это по-прежнему наиболее эффективный способ выражения протеста? Применим ли он в современной России?

– Да, я убежден, что политика должна быть наделена игровым элементом. Это эмоциональная, артистическая манера выражения, которая находит отклик в сердцах людей.

– Вы говорите в фильме, что для успеха революции необходимо войти в контакт с "деревенскими юродивыми", с теми, чье присутствие на улице заметно.

​– Это на самом деле слова Бакунина и Нечаева. Забавно, что основы философии анархизма были заложены в России. Бакуниным, а в особенности Кропоткиным. О Кропоткине я даже написал книгу, она называлась "Послание мудрого гнома", была популярна и переведена на многие языки. Это философия взаимопомощи. Общество должно основываться на принципах взаимопомощи граждан, а не принципах авторитаризма. Кропоткин был очень заметной фигурой – в Москве, по-моему, есть маленький музей в его память, и есть улица Кропоткинская. Но как ни странно, именно в России ни одной из этих благородных идей не сбылось.

– Амстердам в плане простоты общения людей между собой, в плане доступности, масштабов – это деревня, в самом хорошем смысле этого слова. В Москве человек чувствует себя мельче, бессильнее.

– В Москве человек чувствует себя так не потому, что она больше, а потому, что там дует другой ветер, который сеет страх и недоверие и подталкивает людей к войне, распространяя пропаганду.

– Шутливая форма протеста, протест как перформанс делает его более привлекательным даже в таком серьезном декоре?

– Да, протест как искусство лучше всего подходит к основной идее протеста. Форма и содержание едины. Потому что свобода должна выражаться в эмоциональной форме, в форме искусства.

– Можно ли назвать "Прово" – Pussy Riot 60-х?

– Да, можно назвать.

– Так же в том смысле, что вы тоже выступали против власти церкви?

– Мы не были в хороших отношениях с церковью, нет. Но душа нас интересовала. Мы очень интересовались магией и мечтали превратить Амстердам в магический центр мира. Хеппенинги задумывались, чтобы транслировать послание свободы по всему миру магическим способом. Когда же началось движение "гномов", то многие верующие люди отреагировали положительно, почувствовав, что идея любви, как ее проповедовал Иисус, была очень схожа с нашей идеей любви между людьми.

– К сожалению, сегодня мы имеем дело с фундаменталистами – и я не имею в виду исключительно исламских фундаменталистов, но и, например, ту форму православной идеологии, которой пользуется сегодня власть в России в своем противостоянии свободному искусству и свободе мысли. Со своим новым законодательством, преследующим оскорбление чувств верующих, российский режим имеет один и тот же вектор с ИГИЛ, пусть на словах это и опровергается чиновниками. Как реагировать на эти сгущающиеся со всех сторон тучи мракобесия?

– Один из наших соратников по "Прово", мой ровесник Бернард Виллем Холтроп вот уже несколько десятков лет работает карикатуристом в "Шарли Эбдо". В тот злополучный день в январе он ехал на поезде в Париж, на планерку, так что уцелел. Все мы продолжаем работу, в самых разных направлениях. Естественно, мы делаем это наперекор фундаменталистам, как исламским, так и христианским, потому что мы выступаем за свободу, а они — за подавление эмоций и свободы. При этом я не считаю, что надо оскорблять чьи-то религиозные чувства – например, целенаправленно высмеивать Деву Марию или что-нибудь такое. Бросать вызов церкви с ее напыщенным посягательством на власть и вселенскую истину – вот что нужно делать!

– А что нужно делать сегодня в России?

– По-моему, сейчас самое главное в России – это распространять информацию, потому что пропагандистская война, которую ведет Кремль, должна быть обесточена благодаря публикации честных материалов, честных свидетельств. Я думаю это – самое важное. Чтобы люди узнали, что Украиной не управляют фашисты, что это неправда, что Россия поставляет на Донбасс только гуманитарную помощь, но что Россия ведет войну, замаскированную под гуманитарную помощь. Я полагаю, что в этом камуфляже и заключается основная сила путинской стратегии – потому что как только люди в России на самом деле узнают, что Россия ведет войну, то война прекратится, как мне кажется.

– Иными словами, революционер – это и артист, и просветитель?

– Да, да. Революционер – это художник, активист и просветитель.

Оригинал публикации –​ на сайте Радио Свобода