Уже в самом начале войны – в ноябре 1941 года – большая часть Крыма была оккупирована, а в мае и июле 1942 года, после падения Керчи и Севастополя соответственно, полуостров оказался в оккупации полностью. Потянулись долгие и страшные дни и ночи…
Как же управляли Крымом германские оккупационные власти?
Уже в ноябре 1941 года в Симферополе была проведена регистрация всего взрослого населения. В городе на паспортах советского образца ставились штампы о новой прописке по месту жительства при участках полиции. В деревне все население также зарегистрировалось.
Хождение по городу и в ближайшие населенные пункты разрешалось с 6-00 до 20-00. Контроль над этим был возложен на органы политического управления. Мера наказания за нарушение режима передвижения – расстрел на месте. Движение между деревнями было запрещено, на выход из деревни выдавались справки, строго ограниченные во времени. Со временем режим передвижения ужесточился – передвижение из одного населенного пункта в другой было запрещено.
В деревне, помимо старост и полицейских, был введен институт круговой поруки в виде пятидворок – на каждые пять дворов назначалось ответственное лицо, пользовавшееся доверием оккупационных властей, в обязанности которого входила регулярная проверка жителей и «ловля» посторонних лиц. В населенных пунктах не редкостью были ночные облавы и патрулирование. Люди были настолько запуганы, что боялись принимать у себя даже ближайших родственников.
Поначалу родственникам военнопленных «из местного населения» разрешалось брать их на поруки – с санкции немецкого командования. Для таких военнопленных был предусмотрен свободный режим работы и передвижения. Остальные военнопленные находились в лагерях, охраняемых немецкими солдатами. Позднее всех военнопленных, включая ранее отпущенных по домам, немцы брали на учет, выдавали им немецкие военные билеты, мобилизуя в армию, на оборонительные работы в Германию.
Среди населения всячески пропагандировался и поощрялся выезд в Германию – в газете оккупационных властей «Голос Крыма» регулярно публиковались материалы о счастливой жизни выехавших и их письма. Однако желающих отправиться в Германию, по-видимому, было немного.
В начале мая перед одной из очередных отправок 12 женщин покончили самоубийством
В разведдонесении Центрального Штаба Партизанского движения сохранился следующий эпизод: «По данным от 22 мая 1942 года из Симферополя оккупанты проводят насильственную отправку женщин на работу в Германию. Женщины всячески сопротивляются, прибегают к различным средствам, чтобы не попасть на каторжные работы, кончают самоубийством или калечат себя, пьют настой табака или курят чай, чтобы заболеть. В начале мая перед одной из очередных отправок 12 женщин покончили самоубийством (3 бросились под поезд, 2 под автомашины, 3 выбросились из окна сборного пункта, с 3-го этажа, 2 повесились и отравились)».
По данным на декабрь 1942 года, вербовка добровольцев для отправки в Германию полностью провалилась. В Сейтлерском районе в сентябре вместо планируемых 800 человек было отправлено только 200, причем все насильно. В ноябре того же года вместо 400 человек на работу уехали только 9. Из-за непопулярности этих мероприятий регулярно проводилась насильственная мобилизация для отправки в Германию трудоспособных мужчин и женщин от 16 до 40 лет.
Согласно данным партизан, в период оккупации в Симферополе не прекратили своей работы «с полной нагрузкой» бывший завод «Октябрь», швейная фабрика, маслозавод, рыбоконсервный завод, мелкие артели по производству ширпотреба; частично был восстановлен металлоремонтный завод, а авторемонтный перешел на обслуживание нужд немецкой армии. Однако новые предприятия в городе не строились. В Феодосии работала табачная фабрика, в Ялте – лесопильный завод.
По сведениям разведдонесений штаба партизанского движения: «После оккупации города рабочие и служащие долгое время избегали поступления на работу, и лишь после проведения сплошной регистрации была организована оплата труда. Деньги выплачивают так: половина – госзнаками, половина – немецкими марками. Зарплата – один раз в месяц. Система отпусков подобная нашей. Граждане обоего пола с 14-летнего возраста обязаны отработать государству 28 дней трудовой повинности. Рабочий день с 9 до 17 с перерывом на час. При каждом предприятии имеется столовая городской управы. Рабочие и служащие прикреплены к магазинам, которые выдают хлеб 300 грамм и 100 – иждивенцам».
Согласно тому же источнику, «шоссейные дороги приведены в хорошее состояние. Железная дорога работает бесперебойно. Жилой фонд города находится в эксплуатации городского управления, разрушенные дома ремонтируют. Освобожденные квартиры предоставляют только с разрешения городского жилищного фонда: квартирная плата и система уплаты за коммунальные услуги оставлена наша, т.е. от размера зарплаты».
Система землеустройства подверглась незначительным изменениям. Совхозы были переименованы в «госхозы», но структура работы осталась та же, что и до войны. Единоличное использование земли было не запрещено. Посевные площади в 1942-м увеличились относительно 1941 года, но качество посевов было низкое. Население всеми силами пыталось скрывать зерно и другие культуры. Одна из мер наказания за это – расстрел главы семейства, семья при этом выселялась.
Налоги с общин, госхозов взимались с зерновых и технических культур в следующем эквиваленте: весь урожай изымался, за исключением 3 кг зерна в месяц на иждивенца и 9 кг – на работающего. Налог с приусадебного участка не взимался. Садовые и огороднические культуры изымались для армии. Был установлен налог с каждого гражданина, начиная с 14-летнего возраста – 80 рублей в год и 100 рублей за собаку.
Положение населения было тяжелым – причем как городского, так и сельского.
В городах были открыты 23 начальные, а также украинские и крымскотатарские школы
Население по деревням не снабжалось никаким продовольствием и могло рассчитывать только на собственные силы. При занятии Крыма немцами курс рубля был понижен в 10 раз. В городах имелась частная торговля: комиссионные магазины, ларьки частных лиц. Наряду с этим городское управление открыло свои продуктовые магазины, в которых хлеб выдавался по карточкам. Процветала спекуляция.
В городах были открыты 23 начальные, а также украинские и крымскотатарские школы, несколько курсов немецкого языка. Обучение в русских школах велось по дореволюционным учебникам, но с обязательным изучением немецкого. Институты и техникумы не работали, однако функционировали ремесленные и коммерческие училища.
В Симферополе работал городской театр с участием попеременно украинской, русской и крымскотатарской трупп. В кинотеатрах шли немецкие фильмы в русском переводе. Частично был восстановлен Херсонесский музей, оформлена выставка «Татарская культура и искусство. Обычаи и нравы», «Караимское искусство». В Симферополе действовала библиотека.
Система здравоохранения была такая. В городе существовали поликлиники (плата за прием – 3 рубля, в деревне продуктами; плата за койку в больнице в сутки 15 рублей). Все медучреждения финансировались отделами Городского управления. По сообщению разведсводки ЦШПД: «Население более всего обращается по вопросам заболеваемости дизентерией и венерическими болезнями. Борьба с проституцией не ведется. Следует отметить, что отдельные морально неустойчивые женщины за продукты питания, щедро раздаваемые немецкими и румынскими солдатами, торгуют своим телом».
Ключевой вопрос – каково было отношение населения к оккупантам.
Вопрос этот сегодня вряд ли возможно осветить достаточно подробно – из-за отсутствия репрезентативного массива источников. Но совершенно очевидно, что для большинства населения ключевой эмоцией был страх, а основным настроением – ненависть к оккупантам (не столько патриотического, сколько психологического свойства – оккупанты нарушили естественный, для многих если не комфортный, то привычный жизненный уклад и уже этим вызывали неприязненные чувства).
Крымским татарам лояльность и особое расположение к окккупационным властям было приписано как партизанскими руководителями, так и германскими властями. Однако совершенно очевидно, что крымскотатарское сообщество идеологически было отнюдь не однородным. Поэтому необходимо дифференцировать представления и отношение к оккупантам:
1) деятелей той части национальной элиты (в том числе эмигрантской), чьи убеждения сформировались во время крушения Российской империи под влиянием идей возрождения национальной, крымскотатарской, государственности (с некоторой долей условности это поколение можно назвать «детьми I Курултая», в официальном советском дискурсе они поименованы как «миллифирковцы», «буржуазные татарские националисты»);
2) основного крымскотатарского населения;
3) прослойки партийно-коммунистической верхушки, которая к моменту войны была у крымских татар достаточно велика.
Посмотрим, как обстояло дело в рамках этих групп.
Ни о каких симпатиях к Сталину и социализму в его воплощении говорить в данном случае не приходится
Многие из тех, кого мы отнесли к первой группе, связывали с приходом немцев надежды на возрождение национальной государственности и национальных институтов – то есть того, что не состоялось вследствие установления Советской власти в Крыму. Разумеется, ни о каких симпатиях к Сталину и социализму в его воплощении говорить в данном случае не приходится. В числе недовольных были и те, кто в 1920-1930 годах подвергся репрессиям – многие из них если поначалу и питали иллюзии относительно советского социализма, то под влиянием случившегося с ними взгляды свои пересмотрели.
Противоположный по своим взглядам полюс национального сознания представляла партийная элита. Ментально крымскотатарские коммунисты ничем не отличались от своих собратьев по партии иных национальностей и столь же свято были преданы делу Ленина-Сталина. (Убеждения многих коммунистов крымских татар подверглись основательной ревизии под влиянием события чуть более позднего времени – депортации крымскотатарского народа 1944 года, воспринятой всеми без исключения крымскими татарами как национальная катастрофа.)
Что касается основной массы крымских татар, то их «идейность» в значительной степени определялась проблемой выживания – самой актуальной в условиях оккупированного Крыма. То, что было названо лояльностью к оккупантам, было не иначе как страхом, особенно если учесть то обстоятельство, что уже с середины 1942 года политика протекционизма в отношении крымских татар, первоначально продекларированная германскими оккупационными властями, стала сходить на нет (сомнительно, что она вообще ощущалась крымскотатарским населением).
Наши мамы как огня боялись немцев, оберегали от них детейКасиде Бекирова
Два свидетельства очевидцев объективно отражают взаимоотношения немцев и основного населения крымских татар: «Несколько раз была тревога: на горах вроде партизаны убили двух немцев, сказали, что если подтвердится – 40 человек подростков-мальчиков расстреляют. Немцы побежали узнавать, слух не подтвердился. Обошлось. Половину нашего дома занимал немецкий офицер со своим денщиком. Наши мамы как огня боялись немцев, оберегали от них детей – не дай Бог, кого-то расстреляют. Денщик офицера чуть не расстрелял моего младшего брата Оздемира, которому было три года: ему не понравилось, что брат заплакал – его начальник спал. Денщик уже направил дуло пистолета, мама успела схватить и обнять сына, и сказала: «Убейте лучше меня». Мама на всю жизнь запомнила этот случай и часто вспоминала его» (Касиде Бекирова).
«Однажды немцы собрали всех жителей деревни Айтодор. На ночь закрыли всех в амбаре. Наутро отправили всех с фашистским обозом. Мы, дети, ехали на повозках, а старшие шли пешком. На дороге по колено снег. Больная мама (у нее болели ноги) осталась позади. Это увидел всадник-офицер и погнал свою лошадь прямо на маму, чтобы сбросить ее с горы. Мы, дети, начали кричать и плакать. Мама вцепилась в тоненькое дерево и прямо из-под ног лошади на четвереньках выползла. Прибежала к телеге. Офицер взбесился и выскочил перед обозом. Тут его настигла пуля партизан, которые сидели в засаде», – вспоминает Нариман Мамутов.
Таким образом, наиболее точным будет определить настроение большинства населения, включая и крымских татар, как политическую индифферентность – что вполне естественно для «человека с петлей на шее», – а именно такой образ напрашивается, когда пытаешься осмыслить жизнь крымчан в оккупации.
В городах царит безработица. Население голодает
По мере того, как война приближалась к своему экватору, усиливался террор и давление на местное население со стороны оккупантов, безразличие сменялось ростом недовольства и протестных настроений. Показателен в этом смысле следующий отрывок из разведсводки Центрального Штаба Партизанского движения от 16 декабря 1942 года:
«5. Среди румынских солдат идут разговоры о том, что война надоела, а конца еще не видно. За такие разговоры многие солдаты арестованы.
6. По агентурным данным, немцами в Крыму расстреляно, замучено и увезено в Германию около 70000 человек населения (около 10 эшелонов). В Керчи расстреляно 7000 человек, в Симферополе – 12000, Феодосии – около 2500 человек, в Севастополе – 12000…
В городах царит безработица. Население голодает... У крестьян немцы забирают хлеб, скот, птицу и другие продукты и отправляют в Германию...
В селе Отузы немцы предложили общине выдать группу девушек для отправки в дома терпимости
Немцы стали применять репрессии к татарам, накладывать налоги. В селе Отузы (Судакский район) немцы предложили общине выдать группу девушек для отправки в дома терпимости. Жители этой деревни, в том числе «самооборонцы», спрятали всех девушек и в дома терпимости не отправили. Немецкое командование разоружило дружину самооборонцев и всех дружинников перепороло шомполами.
В селе Нижний Тайган вызванные 30 татар отказались вступить в отряды самообороны. Немецкое командование обещало крестьянам-татарам выдать 10% сена от убранного сенокоса. Когда сено было убрано, немцы все, до клочка, забрали для нужд армии.
Среди татарского населения растет недовольство к немецким оккупантам и растут симпатии к партизанам. Население с нетерпением ждет прихода Красной Армии».
Оккупационный режим германских войск обнаружил, сколь велики были внутренние противоречия и проблемы в различных регионах СССР, в том числе в Крыму. До поры до времени они не проявлялись и замалчивались, но в экстремальной ситуации, в ситуации серьезного испытания обнажились, и это в значительной мере явилось результатом сталинской политики в предвоенный период.
Гульнара Бекирова, крымский историк, член Украинского ПЭН-клуба
