Крым в 1786 году: «Нет ничего печальнее этого путешествия по местности, опустошенной войной…»

«Нет ничего печальнее этого путешествия по местности, опустошенной войной. Время также производит разрушения, но они не вызывают такой жути и уныния. Когда вы видите великолепные развалины здания, на которые наложили руку века, к меланхолии, которую вы ощущаете, примешивается сознание рока и непреложной воли творца, установившего вечность лишь для своих законов и отказавшего в ней людям, которые являются производным этих законов. Но при виде опустошенных полей, хижин, разрушенных рукой воина, при виде природы, как бы утратившей энергию, вследствие отсутствия рук, которые бы поддержали ее усилия, воображение подавлено печалью».

Автор этих строк – Шарль-Жильбер Ромм. Французский путешественник и дипломат, участник Великой Французской революции конца ХVIII века совершил путешествие в Крым в 1786 году – то есть спустя три года после российской аннексии Крыма.

Шарль-Жильбер Ромм родился во Франции в 1750 году в семье королевского прокурора. Потеряв рано отца, он воспитывался матерью, на руках которой осталось пятеро детей. Мальчика отдали на обучение монахам. По примеру старшего брата Жильбер увлекся математикой, а в 1774 году снабженный многочисленными рекомендациями он переезжает в Париж, где изучает медицину, зарабатывая на жизнь уроками математики.

В конце 1770-х годов у графа Головкина Ромм познакомился с графом Строгановым и его женой, жившими в то время в Париже. Строганов искал гувернера для сына, и Ромм сумел ему понравиться. С 1779 по 1786 Жильбер живет в России, в Санкт-Петербурге, где работает учителем и воспитателем графа Павла Строганова.

К этому периоду и относится его путешествие в Крым.

Вскоре он покидает Россию, и после начала революции во Франции принимает активное участие в борьбе с представителями старого режима. В 1791 году избирается в Законодательное собрание, затем – в Конвент, где голосует за смерть короля.

Жизнь Ромма закончилась трагически. В 1795 году он и пятеро его товарищей были арестованы и отправлены на мыс Финистер. Они дали друг другу клятву не отдаваться живыми в руки палача и для этой цели достали себе через сторожей тюрьмы два кинжала. 17 июня 1795 года был прочитан смертный приговор. Осужденные сдержали клятву. Первым вонзил себе в сердце нож Жильбер Ромм и пал мертвым. Ему было 45 лет…

Хотя путешествие в Крым было для Ромма коротким жизненным эпизодом, но описание полуострова в этот переломный период чрезвычайно ценно для крымоведов…

Итак, в 1774 году был заключен Кючук-Кайнарджийский мирный договор между Османской империей и Россией. Крымское ханство стало независимым государством, за которым сохранялись обширные территории – Крымский полуостров, где хан обыкновенно имел свою резиденцию, Восточный Ногай между Бердой и Днепром, Едисан, или Западный Ногай, и большая часть Бессарабии, или Буджака, а также Кубань. Права хана урезались, но в его ведении оставалась публичная молитва, издание законов, командование войсками, чеканка монеты, право устанавливать пошлины и подати. Спустя три года крымским ханом стал русский ставленник Шагин Гирей, а уже в 1783 году манифестом «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу» Крым вошел в состав Российской империи.

Крым в 1774-м и в 1786-м – это две разные исторические эпохи. Всего 12 лет, но между ними пролегла важная веха – аннексия Крыма Россией… Для России завоевание Крыма – грандиозная победа, для Крымского ханства – конец более чем трех веков государственности, трагедия, которая повлекла за собой множество человеческих драм...

Начинается крымское путешествие Жильбера Ромма весьма ординарно, как и у многих его предшественников – с Перекопа, или по-татарски Ор-Капы. Переехав по мосту канал, он прибыл около часа дня на Перекоп, где остановился у коменданта крепости господина фон-Фока, который, когда Ромм пожелал объехать город, дал ему в сопровождающие плац-майора и казака.

«Прежде всего мы отправились на канал, одним концом прилегающим за две с половиной версты отсюда к Гнилому морю, или Сивашу, другим к Черному морю… Нет никакого сомнения в том, что строители канала имели в виду фортификационные цели. Охраняемые двумя морями, с перешейка они были открыты нападению; широкий ров должен был защищать их от набегов соседей». Ромм отмечает, что Сиваш чрезвычайно илист, в этой своей части почти лишен воды, a при западных ветрах почти весь высыхает. Тогда легко переехать на другой берег верхом или в повозке. Восточные ветры нагоняют в Сиваш воду из Азовского моря. «Эти чередования очень вредны для жителей – по летам от этой грязи исходит гнилостный запах».

Что ценно в путешественных записках Жильбера Ромма для историков… Автору удается в сухом документальном описании передать ощущение тревоги, характерной для фактически военного положения в данной местности. В окрестностях Перекопа, по его словам, виднеются развалины, следы домов, составлявших предместье. Увиденное подвигает Ромма на философские размышления… И как не согласиться с французским путешественником – действительно, что может быть «печальнее этого путешествия по местности, опустошенной войной».

«Города, только что украшенные и заселенные, получают имя своего основателя, а потом это имя переходит к опустошителю, кичащемуся этим новым прозвищем, которое свидетельствует лишь о его великой способности всюду вносить смерть и ужасы. Именно так в 1771 году князь Долгорукий предал разорению Перекоп, и кровавый успех этот доставил ему титул Крымского», – пишет автор.

Неслучайно Ромм соединяет два таких бедствия человечества того времени, как война и чума. Он пишет: «Несколько дальше видны следы жилья, которое 2 года назад было занято зачумленными. По-видимому, нередко чума и война объединяли свои усилия, чтобы опустошать землю».

Его путь лежит от станции Ишунь на Карасубазар, «чтобы посмотреть каменный мост, построенный на одном из очень узких заливов Черного моря, который тянется вплоть до Салгира. Примерно в 29 верстах от Перекопа деревни начинают встречаться чаще, земля лучшего качества и лучше возделана. Отмечаю здесь для тех, кому это может пригодиться, что татары неохотно пускают путешественников на ночлег, но, если сослаться на каймакана или взять от него письмо из Енибазара, вас примут очень хорошо. Они добры, гостеприимны, щедры, но только отнюдь не все таковы». Еще бы – на дворе фактически война, было бы странно, если бы люди не проявляли осмотрительность – особенно в отношении иностранцев.

Наконец, Ромм достигает Карасубазара: «Город Карасубазар расположен в долине, окруженной горами средней высоты; часть их образуют известковые гряды, другие представляют собой просто груду известняка или же обломки более высоких известковых гор. Из одной такой горы посреди восточных скал вытекает Карасу, или Черная река, низвергается водопадом, орошает в 4 версты оттуда дворцовые сады и, спускаясь затем в город, протекает через него и впадает в Салгир»…

Здесь автор встречает маленькие, низкие лавчонки, которые «либо наполнены товарами, либо заняты ремесленниками»: «Я с удовольствием наблюдал, как здешний рабочий, сидя на пятках и, имея под рукой все, что ему нужно, трудится без перерыва, не прибегая к другим движениям, кроме движений, производимых руками, и это при выполнении таких работ, которые заставляют обливаться потом наших европейских рабочих и поглощают все их силы».

Ромм подробно описывает свою встречу с муфтием – духовным лидером крымских татар. Эти наблюдения содержат немало любопытных этнографических сведений: «Муфтий-эфенди, или патриарх, особа слишком значительная среди своих соотечественников для того, чтобы мы не постарались его повидать. В его лице мы встретили человека, любящего и умеющего поговорить. При нашем входе его сын снял c нac сапоги, усадил нас на подушки и предложил трубку и кофе без сахара. У них такое угощение считается большой любезностью, но мы от него отказались, так как оно не соответствует нашим привычкам».

Муфтий поведал гостю, что «прежде Крым был густонаселен, в нем насчитывали сто пятьдесят тысяч домов, в каждом доме жило по 3-4 семьи; к этому числу надо еще прибавить ногаев, живущих в кибитках; кибиток было свыше 200 тысяч. Эта многочисленная нация занималась больше войной, чем земледелием. Впрочем, землю они все же возделывали, но лишь для своих собственных потребностей. Только за последние лет 40 они стали более ленивы, и земли оказались заброшенными».

Муфтий познакомил гостя с угощением по-крымскотатарски: «Началось с того, что на колени нам разостлали салфетку; потом подали таз и полили на руки воды, затем подали вторую салфетку, чтобы вытереться. Потом перед нами поставили стол из посеребренной меди, круглый, с бортом, на очень низкой деревянной ножке. Посередине была яичница, а вокруг 6 небольших тарелочек; одна с жидким медом, другая с медом, сваренным с виноградным соком, третья с печеньем из муки, масла и меду, четвертая с простоквашей, пятая и шестая с жареным мясом». Старший сын хозяина дома показал, как есть без ложки – взял пальцами кусок хлеба с яичницей и обмакнул его в мед. Гости проделали то же самое. «Затем подали какую-то похлебку с крупой и мясными шариками. Потом было вареное тесто и, наконец, нарезанные кусочками фиги, сваренные в воде с медом».

«После ужина нас по обычаю угостили бы кофе, но так как мы его не пьем, нам был предложен шербет – очень сладкое и приятное питье. Потом, чтобы помыть руки, нам вторично подали таз, на этот раз с мылом. Муфтий-эфенди хотел оставить нас ночевать, чтобы познакомить с обычаями татар при отходе ко сну, но обстоятельства не дали нам возможности воспользоваться приглашением».

Как и многие путешественники, Жильбер Ромм как весьма отрадный и положительный факт отмечает уважение детей к родителям и к старшим, принятое у крымских татар: «Когда за столом сидит отец, дети ему прислуживают; если отца нет дома, старший занимает его место, принимает гостей, а братья прислуживают. Такое почитание старших представляется мне превосходным обычаем».

Замечает Ромм и то, что крымские татары «с новых времен» подвергаются гонениям. Вот что пишет он о Судаке: «В ограде крепости ютились татарские сакли, но после занятия Крыма русскими несчастных принудили выселиться из ограды, и в настоящее время их можно видеть в ущелье, о котором я говорил выше. Там они долго не останутся – 37 семей уезжает в Анатолию. Им не позволяют рубить дрова в лесу, опустошают их сады, они не могут мирно пользоваться их плодами; естественно, что они уходят искать покоя и безопасности в другое государство. Русская казна получит при этом 98 садов или виноградников. Из двух других мест уезжает 23 семьи».

Впоследствии эмиграция, вытеснение крымских татар из родных мест станет одной из масштабных трагедий Крыма…

Завершим путешествие по Крыму в 1786 году в Феодосии: «Город Каффа, или, как произносят татары, Кефе, в прежние времена был очень обширен, в нем было 20 тысяч домов. Оттоманская Порта держала здесь гарнизон в 10 тысяч человек».

Но сегодня тут запустение и разруха: «В этом городе, заслужившем благодаря своей населенности название Малого Константинополя, в настоящее время насчитывается 488 татар, в том числе 276 женщин, около 700 армян, немного греков и евреев. Торговля его была значительной; теперь здесь торгуют только солью… В городе прежде было несколько замечательных зданий, из которых и посейчас сохранились две большие мечети и нарядно разукрашенная мрамором баня. Но русские, искусные в разрушении, разрушили и это великолепное здание и насаждают кабаки. Так как капитальные стены и своды еще остались, то для охраны их поставили часового. Так, город этот, самый большой в Крыму, самый торговый на Востоке, теперь один из самых бедных городов России»...

Очень скоро полуостров ждут новые потрясения. Через год начнется новая русско-турецкая война, в которой турки попытаются вернуть себе Крым. Безуспешно. В 1791 году война закончилась победой России, Османская империя была вынуждена подписать Ясский мирный договор, окончательно закрепивший Крым и Очаков за Россией.

Гульнара Бекирова, крымский историк, член Украинского ПЭН-клуба