Правозащитник Лев Пономарев: Надеюсь, в Крыму сейчас не так тяжело, как в Чечне

Каждый новый арест в Крыму актуализирует вопрос: что мешает российским правозащитникам с тем же рвением, что и силовики, взяться за свою работу на оккупированном полуострове? С этим вопросом Крым.Реалии обратились к одному из основателей движения «Мемориал», а ныне председателю движения «За права человека» Льву Пономареву.

– Лев Александрович, Крымский полуостров уже более года де-факто находится под контролем Российской Федерации. И хотя оттуда регулярно поступает информация о преследовании российскими властями ее оппонентов, представителей национальных и религиозных меньшинств, деятельность российских правозащитников в Крыму пока не заметна. Почему?

– Эпизодически мы работаем по некоторым заявлениям. В частности, было заявление матерей курсантов военных учебных заведений, они просили сохранить им стаж при переводе в российские учебные заведения. Мы намеревались сделать там отделение, но пока не находятся там подходящие люди. Но это и понятно, там фактически военное положение.

​– В Крыму действует полувоенная «самооборона Крыма». Существует ли что-то подобное в регионах России, и предусмотрена ли российским законодательством деятельность таких организаций, их финансирование из федерального или регионального бюджета?

– Да, к сожалению, по всей стране существуют структуры, обслуживающие власть, но, может быть, менее военизированные. Раньше это были «Наши», «Молодая гвардия» и т.д. Последнее из этой сферы – Антимайдан. Он более агрессивен, чем все остальные. Нельзя сказать, что это прямо военизированная структура, но в нем много участников с военным опытом – ветеранов различных вооруженных конфликтов. В Крыму, конечно, это еще более развито. И да, конечно, все эти структуры финансируются из госбюджета.

– Российские правоохранительные органы в Крыму привлекают к уголовной ответственности местных жителей за действия в дооккупационный период, когда Крым еще де-факто был украинским. Сталкивались ли Вы раньше в своей правозащитной практике с подобными случаями? Насколько это характерно для России – обвинять неграждан в действиях за пределами страны?

– Может быть, один случай и был, с гражданином Беларуси. И то, по-моему, его туда депортировали. Так что особенно мы с этим не сталкивались. В целом я не знаю, как это квалифицировать, сложная ситуация. Я считаю, что их, наверное, надо депортировать в Украину. Если бы между Россией и Украиной были нормальные отношения, это решалось бы консультациями. А отдельные политические случаи, конечно, на слуху у всех – Савченко, Сенцов.

– ​Украинский омбудсмен Валерия Лутковская обращалась к своей коллеге госпоже Элле Памфиловой по поводу жалоб жителей Крыма на нарушение их прав российскими властями. В некоторых случаях ответы носили формальный характер, в иных ответа не было вовсе. Как Вы считаете, насколько свободна от давления и контроля исполнительной власти Уполномоченный по правам человека в России? Насколько результативным является сотрудничество российских правозащитников с Памфиловой и ее предшественником на этом посту?

– Я не очень компетентен в этом деликатном вопросе. Я готов концентрировать какие-то общественно значимые случаи и доводить их до сведения Памфиловой. По поводу результативности можно сказать, что в чем-то результативно, в чем-то – нет. Могу сказать определенно, что кандидатур, которые могли бы быть лучшими посредниками между правозащитниками и властью в нынешних российских условиях, чем Памфилова, Лукин и Федотов, в России нет.

– Какие международные Конвенции, которые регулируют действия государств в сфере прав человека, не подписаны или не ратифицированы Российской Федерацией? И как это отражается на соблюдении прав человека в Российской Федерации?

– В принципе, это очень широкий вопрос. Назову, чем мы занимались, и что я считаю особенно важным. Это Европейская социальная хартия — она как-то не до конца ратифицирована Россией; 6-й протокол к Европейской конвенции – об отмене смертной казни (у нас только мораторий); факультативный протокол Конвенции против пыток – там вводится превентивный механизм против пыток, и Россия никак это не хочет подписывать.

​– Может ли давление международного сообщества вынудить нынешние российские власти придерживаться международных стандартов прав человека в России и Крыму?

– Думаю, что может. Но нужны профессиональные скоординированные действия. Я готов этому также способствовать. Этот вопрос сложный, так как Украина и мировое сообщество не признает аннексию Крыма, поэтому непонятно, как действовать.

– Каковы перспективы правового, а не политического решения уголовных дел против жителей Крыма, которых обвиняют в причастности к событиям у Верховной Рады Автономной Республики Крым в феврале 2014 года? Есть ли шансы расследовать дела о похищениях и убийствах крымских татар в 2014-2015 годах и наказать виновных?

– Я не настолько хорошо знаю события и ситуацию в Крыму, поэтому не могу оценить перспективы. Могу только сказать, что я как руководитель общероссийского правозащитного движения готов способствовать всем этим расследованиям и наказанию виновных.

​– Опыт работы российских правозащитников в Чечне может быть востребован в работе на территории Крыма, и в чем именно он может быть полезен?

– Российские правозащитники имеют огромный опыт работы и в Чечне, и в Дагестане, и в Башкортостане. Во всех регионах есть своя специфика. Наверное, в каком-то смысле он может быть полезен. Но этот опыт скорее негативный – фактически сейчас из Чечни правозащитники уходят. Надеюсь, что в Крыму сейчас не такая тяжелая ситуация. Если в Крыму найдутся люди, готовые заниматься правозащитной работой, я приглашаю их связаться со мной.

– Обмениваетесь ли Вы, Ваши коллеги в России информацией о положении дел в сфере прав человека на территории Крыма с украинскими, турецкими правозащитниками, коллегами из других стран?

– Существует смешанная российско-украинская группа правозащитная (Крымская полевая миссия). Думаю, они обмениваются информацией в постоянном режиме. Но я в ней не участвую.