«Вот уже десять лет, как я не стоял на палубе пассажирского корабля в открытом море. Это, как старый дом, в который возвращаешься после многолетней разлуки. Волны, несущие этот дом, берут свое начало от Босфора, наполненного близкими моему сердцу видениями. Я узнаю свой старый Восток, его море и небо, утяжеленные жарой и ярким светом»…
Автор этих строк – маркиз Эжен Мельхиор де Вогюэ – совершил путешествие по Крыму в сентябре 1886 года.
Эжен Мельхиор де Вогюэ – французский дипломат, писатель-путешественник, археолог, меценат и литературный критик, историк литературы, член Французской академии. Он родился в феврале 1848 года в Ницце. Участвовал во Франко-прусской войне, а по завершении ее поступил на дипломатическую службу в Третьей республике. В разное время он был назначен атташе посольства в Османской империи, в Египте, а затем секретарем посольства в Санкт-Петербурге.
В качестве секретаря французского посольства Мельхиор провел в России около семи лет, прилично изучил русский язык и литературу, а в 1878 году женился на сестре генерала Михаила Анненкова. Он подал в отставку в 1882 году, с 1893 по 1898 был представителем от департамента Ардеш во Французском национальном собрании.
Эжен Мельхиор был одним из первых, кто пробудил во Франции интерес к творчеству Федора Достоевского. К слову, известное выражение «Все мы вышли из гоголевской «Шинели», принадлежит не Достоевскому, как принято считать, а Эжену Мельхиору.
Свои впечатления о Крыме Мельхиор опубликовал в книге «Воспоминания и размышления», вышедшей в 1887 году во Франции на французском языке.
Его описания и характеристики Крыма поэтичны и одновременно реалистичны. Вот что пишет автор: «Его географическая конфигурация хорошо объясняет важную роль, которую сыграл полуостров в мировой истории. Все народы во времена их переселения на мгновение присаживались на эту скалу, подобно перелетным птицам, отдыхающим на морском рифе перед тем, как продолжить свой путь. Крым для древних мореплавателей Востока был тем же, что Антиллы для исследователей западной Индии. Он был порогом в неизведанный мир. Люди обживали это очаровательное побережье, затем, постепенно углубляясь во внутренние долины, поднимаясь на вершины горных плато, они открывали для себя маячившую вдалеке непонятную Россию».
Мельхиор вспоминает известные имена тех, кто не обошел полуостров своим вниманием: Крымом ограничиваются познания Геродота и его современников о том, что расположено на севере; Марко Поло обосновал в Солдайе отделение своей торговой фирмы, а Рубрук, находясь в Крыму, обнаружил в крымских горах готское племя, способное понимать его фламандское наречие.
Французский путешественник отмечает, что многие народности оставили здесь свой след. Со времен греческого владычества сохранились звучащие, как музыка, названия поселений: Партенит, Симеиз, Ореанда, Кореиз… Но те времена в прошлом, а ныне – «несмотря на свою географическую привязку к югу России, эта мусульманская, крымскотатарская провинция с ее населением, растительностью и мечетями еще долгое время оставалась чуждой своему русскому хозяину, особенно в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого веков».
Лишь в годы царствования Николая I граф Михаил Воронцов, влюбившись в этот край, привнес некоторые позитивные изменения в развитие Крыма. Воронцова Мельхиор считает «талантливым администратором» – он выстроил дорогу на Южнобережье, построил свой дворец в Алупке. После чего «несколько знатных вельмож последовали его примеру и обосновались по соседству с ним».
То, что Мельхиор трактует как «романтическое время. Крым с его безумными роскошествами, пока еще мало известный широкой публике, представлял собой таинственный рай, предназначенный для проживания полубогов, поэтов и влюбленных» – верно лишь отчасти. Полуостров таковым безусловно являлся для русских дворян, вельмож и их иностранных гостей, подобных Мельхиору. Однако если говорить о положении коренного народа полуострова – крымских татар, – их жизнь в этот период вряд ли можно считать процветанием. Обнищание, потеря земли, различные притеснения и, как следствие, эмиграция из Крыма – таким было это время для очень многих крымских татар…
Мельхиор отмечает, что его вовсе не впечатлила Ялта: «Единственно приятным глазу остается полукружье гор, украшенных сосновым лесом. Что касается долины, то ее растительность довольно убога: маленькие чахлые платаны и тощие тополя. К тому же, все это покрыто таким толстым слоем белой пыли, что создается ощущение, будто вся эта растительность произрастает в какой-то печи по производству извести. Сам город представляет собой нагромождение домиков в мавританском новорусском стиле, вернее сказать, в пригородном стиле, представляющим собой эклектическую помесь Царского села, Александрии и Аньера, особенно Аньера. Строят повсюду. Спекуляция становится очень модной в Ялте. Земли продаются на вес денежной массы».
Картины болезненного вида чиновников, которые прогуливаются по набережной, меланхолично поедая кисти винограда, отдыхающие, предпочитающие морские ванны, «копошащиеся у примитивных фанерных купален», раздражают Мельхиора.
«У Ялты нет своего характера, ей недостает местного колорита какой-нибудь деревеньки на Босфоре или генуэзского поселения. Она пока еще не достигла западного уровня комфорта и элегантности. Ялту можно сравнить только с первобытной, зарождающейся Ниццей».
Взгляд Мельхиора несколько высокомерен, но с ним трудно не согласиться: «Этот курорт переживает лишь первую неуклюжую стадию демократической популяризации: все, что предназначалось для избранных, очень робко открывает свои двери для широкой публики. Однако качество услуг не соответствует потребностям огромного количества отдыхающих. Здесь недостаточно развита конкуренция, являющаяся двигателем демократического предпринимательства, подобно тщеславию, способствующему росту аристократических изысков. Если говорить о живописности домов обитателей Ялты, то они чаще всего схожи с грубой вычурностью декораций комической оперы, призванной, в первую очередь, удивить иностранца».
В обозримом ландшафте он замечает присутствие немногочисленных крымских татар. В основном это проводники в обшитых золотом костюмах, предлагающие конные прогулки: «Это особый тип татар, использующих свою восточную внешность для привлечения клиентов. Они слишком уверены в своей красоте и понимают ее ценность для фотографов. Основная же часть местного населения – это приехавшие сюда на заработки русские мелкие торговцы или наемные рабочие».
Ялта – не то место, где можно увидеть настоящую Россию во всей ее прекрасной и печальной силе, здесь мы видим Россию, загримированную под восточный манер, сильно напоминающую итальянские модели Монмартра, заключает автор.
Тон ироничного путешественника сменяется, когда почтовый тракт Мельхиора идет в гору, пересекает перевал, отделяющий ялтинскую долину от алупкинской, и затем вновь спускается по другому склону. Здесь он замечает крымскотатарские деревни: «Дорога проходит между татарскими деревнями Гаспра, Мисхор и Кореиз. Повсюду мы встречаем расположенный в центре поселка среди платанов изящный турецкий фонтан с цитатами из Корана. Обычно вокруг этого фонтана отдыхают женщины. Дорога разветвляется и проходит под Мисхором среди спрятавшихся в теплых складках долины оливковых рощ».
Наконец, автор оказывается у цели – парадного входа в Алупкинский дворец. Эту «резиденцию Воронцов захотел сделать столицей своего маленького Крымского государства. Здесь его пышная гениальность попыталась соперничать со сказками «Тысячи и одной ночи»…
Гульнара Бекирова, крымский историк, член Украинского ПЭН-клуба
