Мне страшно-страшно-страшно... Час назад у сына была температура 39,1. Сейчас 37,4. Если ориентироваться на последние два дня, то к часу ночи температура снова поползет вверх.
В больнице сказали «бронхит». Антибиотик я нашла только в третьей аптеке. Таскала сына за руку по аптекам, чтобы придя домой сразу дать лекарство. Он бежал, держась за руку, и просил: «Мама, дай компотик!» Как же мне страшно.
«Скорую», вызвать «скорую»! Но сейчас на всю больницу один дежурный врач, а круглосутосных аптек при больнице уже год нет. Та аптека, что работает до 16:00, почти пустая. В больнице нет специалистов, нет лекарств. Я звонила врачу, она сказала вызвать «скорую», в отделение сделают укол, а я потом куплю и отдам деньги за то, что укололи. За окном слышны далекие взрывы и автоматные очереди, но «скорая», конечно, приедет.
В больнице продавлены сетки кроватей, нет постельного, нет душа, нет еды, нет чайника
…Жду утра, считая минуты. Слушаю дыхание сына и автоматные очереди. Дыхание больного ребенка под аккомпанемент войны. Я не могу спать. В больнице продавлены сетки кроватей, нет постельного, нет душа, нет еды, нет чайника. Поэтому я тяну время, считая минуты. Куда идет вся гуманитарка, если все нужно брать с собой?
Год назад мы лежали в инфекционном отделении. Это была середина июля. В отделении было трое младенцев: двое новорожденных и мы. Гора противогазов на полу, заклеенные окна, распахнутая дверь подвала. В отделении был желтушный ребенок с горбатой мамой, которая сидела днем на бордюре с ребенком – в округе ни единой лавочки. Трогательно было это видеть и страшно.
Я тяну время до утра, а оно как резиновое. В прошлом августе мой сын снова заболел. Не было света, не было связи, не было воды. Я также считала минуты до утра. Мы давали лекарство в темноте, я ждала рассвета. Мне говорили, что нужно было бежать до блокпоста, а «ополченцы» по рации вызвали бы «скорую». Тогда все обошлось. Ночи без сна, накрывая больного ребенка собой. Я побоялась тогда бежать две остановки ночью. Подруга рассказывала, что в сентябре ее отцу стало плохо – сердце. Не было связи, и она два часа шла пешком, чтобы вызвать отцу бригаду неотложки. Моя подруга сильная, она смогла. Она спасла отца. Сейчас она в Северодонецке. В 52 года она начала новую жизнь, ее лимит доверия «республике» истек. Она сильная. Еще одним хорошим специалистом стало больше по ту сторону войны.
Мы как будто собрались в поход на космическом корабле, сделав необходимые запасы. В кино это так здорово, а вот в жизни...
Мне страшно. Да, дома были лекарства. У меня под кроватью свечи, есть перевязочный материал. Но разве можно запастись всем? Вместе с нами по аптекам бегала женщина в поисках димексида. У нас он есть. Есть жаропонижающее. Есть средство от кашля. Мы как будто собрались в поход на космическом корабле, сделав необходимые запасы. В кино это так здорово, а вот в жизни...
Мне страшно. Я выбрала жизнь здесь и сейчас слушаю дыхание сына под аккомпанемент войны. Я не могу спать, я считаю минуты.
Я слушаю дыхание своего крошечного сына, давая себе клятвы, которые забудутся к утру. Болюшка, уходи, оставь сыночка, я забираю тебя. Разве не достаточно того, что половину своей коротенькой еще жизни мой сын живет в состоянии войны, считая лучшими лакомствами компот и печенье? Я выбрала жизнь дома и сейчас я виню себя во всем.
Пусть он поправится. Мы обязательно пойдем в парк. Мы купим самое вкусное, мы будем держаться за руки и гулять. Поправься, пожалуйста, поправься!
И бесконечные минуты равнодушной ночи под аккомпанемент далеких взрывов.
Яна Викторова, преподаватель, г. Луганск
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Перепечатка из рубрики «Листи з окупованого Донбасу» Радіо Свобода
