«Папа, че там у хохлов?». Российский музыкант о Крыме и пропаганде Кремля

"Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: папа, че там у хохлов? – У хохлов все плохо! Папа, где твоя нога? Где ты был все лето? Был я в отпуске, сынок, отравился где-то. Пап, а как же пол-лица? Ты же весь в ожогах! Рот закрой, смотри ТВ. У хохлов все плохо!"

Российский музыкант и певец Василий К., лидер группы "Василий К. и интеллигенты", родился в 1969 году в Мурманске в семье главного режиссера областного драмтеатра, начинал карьеру на одной сцене с Борисом Гребенщиковым, в конце 90-х уехал в Швецию, жил в квартале мигрантов, был разнорабочим, играл музыку в переходах, создал несколько альбомов совместно с шведскими музыкантами из группы Kürten, вернулся в Россию и продолжает заниматься музыкой на родине, выступая с концертами в Москве, Петербурге и российской глубинке. На днях в интернете появилась и мгновенно стала популярной видеозапись с одного из концертов Василия К., на котором он исполнил ироничную песню "Папа, чё там у хохлов?", высмеивающую российскую пропаганду.

​В интервью Радио Свобода Василий К. рассказал, как реагируют на эту песню слушатели на его концертах, о поселке Териберка как о символе родины, об отношении к аннексии Крыма и "черным спискам" музыкантов, о мигрантах в Европе и об ощущениях от своих армейских сослуживцев, возвращавшихся с войны в Афганистане.

–​ Василий, откуда взялась эта песня?

– Я этот текст нашел в интернете. Я сначала думал, это Слава Рабинович написал, но, по-моему, нет, то есть я спрашивал людей, никто не ответил, никто не знает. Я это делал и раньше: просто находил тексты в интернете, клал их на аккорды и пел на концертах, если мне казалось, что они хорошо резонируют с текущим днем, так сказать. То же самое было и с этой песней. Я нашел текст, он показался мне удивительно точным, талантливо точным, я его приделал к минимальному количеству аккордов, и получилась песенка. Что в ней резонирует? В марте прошлого года я заехал поиграть в Севастополь, где я вырос отчасти, частично я рос в Мурманске, частично – в Севастополе. И там я впервые обратил внимание на то, что медийное пространство города работало по образцу, который я раньше видел только в каких-то исторических фильмах. Я испугался, мне стало страшно. Я почувствовал, что происходит что-то плохое. И тогда я понял, что это знакомая с детства, из литературы, из рассказов других людей работа пропагандистской машины. Потом я заметил то же самое в России. То, что делают большие медиа – это подстройка общественного мнения под то, что нужно власти. Я думаю, что так не стоит делать.

–​ Какова обычно реакция зала на эту песню?

– Очень разная. Самая крайняя. Люди подходят, говорят спасибо. А на одном фестивале не так давно, под Москвой, вышел к сцене человек, причем тоже музыкант, я не буду называть его фамилию, это рок-музыкант, и начал ругаться нецензурными словами, кричать "Предатель!", бросать мусор, плеваться. Это было странно. Это был первый и пока единственный случай такой прямой конфронтации, который эта песня вызвала. Но я вижу, что люди реагируют, то есть она заставляет людей сказать – "опа!" – и обернуться.

–​ Вы часто выступаете с концертами в российской глубинке, какая реакция на эту песню там? Пресловутые 86%, поддерживающие во всем власть, это миф или реальность, по вашим ощущениям?

– Я бы сказал да, по моему опыту, настроения вне Москвы или Питера более консервативные. Там больше преобладают такие мысли, что действительно, да, Америка во всем виновата, окружила нас врагами, она наш главный враг, и, несмотря на то, что те люди, которые сейчас у власти в России, имеют кучу грехов, в этом они правы. Эта точка зрения довольно распространенная. И даже среди моих друзей, среди дорогих мне людей, в Мурманске, например, где я был недавно, где я вырос, где все родное – они, эти друзья, их позиция, скорее такова. Но пока что я ни с кем не поссорился. Я договорился с ними, сказал, давайте не будем об этом говорить, и все согласились. Я думаю, многим сейчас пришлось через это пройти.

–​ Что вы думаете о взаимных ограничениях на выступления музыкантов в России, в Украине, Европе, кому-то не дают выступать здесь, кого-то вносят в "черные списки" там?

– Мне это не нравится, меня это слегка задело даже, краешком. Был концерт в Киеве, мы должны были там играть дуэтом, в марте прошлого года, сразу после Севастополя. Я должен был заехать в Киев "снизу", а гитарист мой, Мишка, должен был заехать "сверху", и его украинцы не пустили. И я слышал про многие случаи, когда людей просто не пускали, музыкантов, которые ехали из России в Украину. Я далек от такой картины, что Россия нынче – это империя зла. Абсолютно нет. У меня полно дорогих мне людей, кто-то работает в милиции, кто-то сидит в тюрьме, кто-то – интеллигенция, богема. И они хорошие! Хорошие, хорошие, хорошие, и их много. Поэтому я не могу считать Россию абсолютным злом, я так же вижу, что украинское государство, если мы говорим о государстве, а не о народе, ведет себя, ну, глупо. Я был в Севастополе, когда там началась украинизация, и это ощущалось очень дискомфортно. И потом, когда я ездил в Украину, я думал: что же общего у этого культурного бэкграунда, который я вижу у людей, и у того культурного бэкграунда, который заявлен как аутентично украинский? Да вообще ничего, или, по крайней мере, немногое. А потом эти мои мысли начали претворяться в реальности вот этим кошмарным способом, и тогда я очень о многом подумал по-новому и передумал.

–​ Несмотря на этот дискомфорт от украинизации, как я понял из ваших записей в фейсбуке, аннексию Крыма Россией, за несколько дней до начала которой вы там выступали, вы не поддерживаете?

– Нет, не поддерживаю. Хотя население Крыма и особенно Севастополя, с этим не поспоришь, если уж как-то это называть, если давать какой-то национальный ярлык этому сознанию – то оно русское. Но это было сделано таким способом, что так просто нельзя делать. Если метафорически отождествлять государство с человеком, то человек, который ведет себя так, это человек нечестный, человек лживый, который нарушает свои обещания.

–​ Сейчас много появляется свидетельств массовой отправки российских солдат не только в Украину, но и в Сирию. Вы служили в армии как раз во время Афганской войны, какие у вас остались воспоминания о сослуживцах, которые возвращались из Афганистана, из Египта, из той же Сирии, куда они были посланы советским командованием?

– Я слышу от людей: "Россия – очень мирная страна. Мы никогда ни на кого не нападали". Может быть и так, но российские военные постоянно где-то в других местах мира. И в таком случае не стоит обвинять другие страны в том, что они делают что-то похожее. Меня самого в армию забрали в 1987-м году, когда все [в Афганистане] уже более-менее заканчивалось. Я не помню, чтобы я мог сформулировать для себя, или кто-то мог сформулировать для меня, почему это плохо. Я начал увлекаться политикой довольно поздно, а тогда я чувствовал что-то тревожное, что парни, которые приходили оттуда, что-то с ними не так. Они плохо "входили" обратно, каждый из них. Хотя многие из них были прекрасные ребята, ну и было такое "пацанское" уважение, "о, на войне побывал" – но это на фоне того, что все это ощущалось очень неправильным.

–​ Еще одна тема, которая сейчас широко обсуждается, это кризис с мигрантами в Европе. В конце 90-х - начале нулевых вы жили в Швеции, в Лунде, в квартале, населенном преимущественно мигрантами с юга, да и сами вы были фактически мигрантом. Какую реакцию у вас сейчас вызывают сообщения о происходящем Европе, фотографии брошенного ими мусора, слова о том, что Европа погибнет от "орд варваров" и так далее?

– Когда я приехал в Швецию и сказал: "Шведы, пожалуйста, возьмите меня к себе жить", – шведы сказали: "Вася, заходи. Нá тебе это, и вот это, и еще это". Я обалдел, честно говоря, потому что я привык к тому, что государство как институция обращается с людьми по-другому. Ко мне очень хорошо отнеслись. Языковые курсы, адаптация, обучение, разные программы. Когда я там работал на всяких "черных" работах, никто никогда ни словом, ни взглядом не обозначил, что меня считают кем-то, находящимся на более низкой ступени в иерархии общества. Это было очень круто. И я начал думать: за этим должна стоять система ценностей. И это оказалось то, что сейчас в России очень многие презрительно называют "европейскими ценностями".

Конечно, если мы говорим об уменьшении инфернальности в обществе, есть такой термин в романе [Ивана] Ефремова "Час быка", то есть о преступности, недоверии, всем, что мы считаем плохим – то скандинавские страны справились с редуцированием всего этого лучше всех. На них надо смотреть и учиться. Я постоянно слышу, мол, вот, эти валят, сейчас все, конец Западу, конец Швеции, Норвегии, все утонет, пузыри пойдут со дна Балтийского моря. Приезжая в Швецию, я вижу, что все ровно, все хорошо. Конечно, бывают "терки", всякие конфликты, в том числе с этнической окраской, бывает, что молодые мигранты второго поколения бузят. Но нет обществ, и я не думаю, что когда-то такие общества будут, где нет трений. Надо к этому относиться как к пути прогресса, что ли. Поэтому несмотря на то, что сейчас говорят о мигрантах, я думаю, Европа справится. Все мои приятели-шведы абсолютно в этом единодушны, а приятели мои там в большинстве своем, это интеллигенция, она на Западе часто левая, это такие левые центристы, скажем так. Они единодушны в том, что "приходите к нам мигранты, если вам плохо, живите, у нас тут много всего, пожалуйста, приезжайте и живите".

–​ У вас есть альбом под названием "Териберка" и клип на одноименную песню, который там снимался. Это было еще до фильма Звягинцева, после которого о Териберке узнал весь мир? О чем эта песня?

– Я там был за несколько месяцев до того, как узнал, что будет такой фильм и что он снимался в Териберке. Тогда я еще понятия не имел о "Левиафане", но когда он вышел, я, конечно, порадовался, потому что красота там какая-то неописуемая. То, что ее показали миру даже в таком жестком контексте, в повествовании, которое рассказывает о бедах человеческих, бедах невиновных людей, все равно хорошо, что люди это увидели. Я туда и недавно приезжал, местные люди рассказывают, что стало больше туристов, с Запада люди едут, потому что они видели "Левиафан" и хотят посмотреть на эти места. На Кольском полуострове, как ни странно, довольно мало мест, куда можно подъехать, потому что это либо недоступно, либо ограждено, это ЗАТО (закрытое административно-территориальное образование – РС). Запретные зоны, просто не пускают людей. А от Мурманска до Териберки – два часа на машине, поэтому это место, куда проще всего поехать за красотой побережья Баренцева моря. Да, расцвет этого поселка был в 50-е годы, там жило тысяч 12, сейчас осталось около тысячи. Но у меня личная история, связанная с осознанием своей связи с родной землей, там, на берегу, на этом пляже, который виден в фильме, где героиню находят мертвой, я ощутил эту связь с природой, ощутил, что я маленькая песчинка, маленькая часть всего этого, но, тем не менее, часть, поэтому могу быть счастлив. Было такое "хиповое" переживание, скажем так. Я рекомендую каждому туда поехать. Там здорово, там даже искупаться можно. Вода 8 градусов, но это очень освежает, рекомендую.

Что может человек сказать о поселке Териберка, глядя на него? Все уехали, всё развалилось, одни алкаши остались, какие-то окна облезлые. Это можно воспринять как символ человеческой безалаберности, неумения что-то делать, как что-то плохое. А я, когда на все это смотрю, понимаю: да, действительно жалко, что здесь не живут люди, что у них не всё так красиво, что люди уезжают, а те, кто живут здесь, наверное, недовольны – хотя те, с кем я там говорил, они не жаловались или жаловались не больше, чем жители Мурманска – но для меня эта картинка говорила что-то большее о взаимоотношениях человека и природы. Ну, пришли люди, понастроили и ушли. Что-то не так у людей пошло, и они ушли в другое место. Это не трагедия даже, это просто спокойный ход жизни. И вот этот ветер постоянный, эта температура, воздух, это море, великолепное освещение, все эти оттенки зеленого и серого, они медленно съедают все, что человек построил. Там это особенно видно. Стоишь, смотришь и думаешь о своем месте в мире.

–​ В одном из своих постов в фейсбуке людей, которые сейчас у власти в России, вы называете нецензурным словом, означающим недалекость в сочетании с глупостью и упорством. Вы и правда считаете, что они настолько глупы и не думают о том, куда ведет то, что они делают?

–​ (Смеется) О, какой вопрос. И что мне после этого будет? Ничего? Ну, хорошо. Я не помню, что я там написал, наверное, был зол. Ругать правительство – вещь популярная. Я не думаю, что они глупы. Есть эволюция, есть социальный прогресс, это очевидно, куда движется вселенная и куда движется общество. А люди, которые у власти, делают попытки сохранить целостность того, что, как они считают, должно быть сохранено, архаическими способами. Они, может быть, были когда-то прогрессивными, но сейчас они просто заставляют людей страдать. Их действия ведут к тому, что происходит в Украине, например. Это не только вина России, я считаю, но это сыграло свою роль. Я бы хотел, чтобы с нами было как-то по-другому. 90-е были бардачные, и во многом по-страшному бардачные, но была надежда – что мы будем социализироваться как-то, учиться договариваться друг с другом, например, как шведы сделали. Но мы пошли в какую-то другую сторону, где просто говорят: "тыдыц, будет так, и все". А я не хочу. Я слишком много видел или слишком много думал, чтобы это принимать. Я не хочу ни с кем драться и даже ругаться ни с кем не хочу. Я хочу играть музыку, чтобы люди радовались, вот и все.

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода