Украинская военнослужащая Надежда Савченко, находящаяся под судом в России по обвинению в соучастии в убийстве летом 2014 года двоих московских журналистов в Луганской области, проводит голодовку. Савченко протестует против решения о продлении ее ареста, принятого судом на этой неделе.
После объявления приговора – по оценке адвокатов обвиняемой, это может случиться примерно в конце января или в начале февраля – Савченко намеревается проводить сухую голодовку. Год назад заключенная, ожидавшая тогда начала судебного процесса, уже проводила голодовку, которая продлилась около трех месяцев. Юридические защитники Савченко, власти Украины, как и часть общественности в России, считают обвинения в адрес обвиняемой абсурдными, а процесс над ней – политически мотивированным. Уважая решение Савченко, ее адвокаты не считают голодовку правильным способом ведения борьбы.
– Надежда вот так болезненно среагировала на решение суда о продлении ее ареста. Это решение достаточно формальное с процессуальной точки зрения, – сказал в интервью Радио Свобода адвокат Марк Фейгин. – Обычно, когда человек находится за судом, как принято говорить в наших кругах, арест продлевается самим судом по представлению стороны обвинения, а не по представлению следственного органа. 6 месяцев, на которые избирался срок ареста в июле на предварительных слушаниях, исчерпываются 16 января. Неожиданно в декабре сторона обвинения предъявляет суду справку о состоянии здоровья обвиняемой, это обязательное условие согласно УПК для продления ареста. А ее, Савченко, никто не осматривал! Неожиданно было заявлено ходатайство о продлении срока содержания под стражей на 3 месяца, до середины апреля. Надежда болезненно среагировала, заявив о том, что ввиду такого игнорирования ее процессуальных прав, в том числе как и делегата ПАСЕ – она начинает свою, пока не "сухую", а обычную голодовку.
Сейчас абсолютно неблагоприятные обстоятельства для голодовки, поскольку в России начинаются длинные новогодние праздники
Савченко давно обсуждала с нами этот вопрос. Наши попытки отговорить ее не увенчались успехом, и было понятно, что после вынесения приговора она, вероятно, начнет голодовку. В том, что приговор будет обвинительным, и в том, что будет серьезное наказание, нет никаких сомнений, поскольку суд декоративный, бутафорский. Выходит, Надежда раньше времени объявила эту голодовку в связи м новым произволом суда.
Сейчас абсолютно неблагоприятные обстоятельства для голодовки, поскольку в России начинаются длинные новогодние праздники, примерно с 1 по 10 января. Дело в том, что ни защитники, ни украинские консульские работники, ни ее законные представители в лице матери или сестры, не смогут с ней общаться непосредственно в здании СИЗО. Потому что вход в СИЗО на праздники закрывается. Это для нас большая головная боль, поскольку мы не сможем контролировать состояние здоровья Надежды с независимой точки зрения. Я не могу сказать, что в нынешнем положении Савченко за ней не следят – напротив, за ней достаточно хорошо следят, чтобы и волос не упал с ее головы. Но в случае каких-то экстренных обстоятельств подтвердить или опровергнуть заключение тюремных медиков мы не сможем.
– Насколько я понимаю, вы против такого метода борьбы, как голодовка, вообще. Почему Надежда не прислушивается к адвокатам?
Практика подтверждает, что российская власть нечувствительна к голодовкам
– Мой опыт показывает, что авторитарная власть не реагирует на обращенные к ней требования, если применяется такой метод борьбы, как голодовка. Я могу вспомнить в этой связи своего подзащитного Сергея Удальцова, участницы Pussy Riot тоже голодали совершенно безуспешно. С моей точки зрения, практика подтверждает, что российская власть нечувствительна к голодовкам. Именно поэтому я отговариваю Надежду от голодовок, а не потому, что я каким-то образом пытаюсь избегать скандалов, связанных с голодовками, а также попреков в том, что я не смог как адвокат вместе с моими коллегами предпринять усилия, чтобы отговорить ее от голодовки. Я так считаю ровно потому, что такой метод не действует, и голодовка может привести к принудительному кормлению. Надежда, естественно, такого исхода не хочет, но состояние ее здоровья может быть таким, что у тюремной администрации останется единственная возможность сохранить ей жизнь. Это риск. Опасность существует.
Теперь о том, как аргументирует свою позицию Надежда. Вот я как адвокат обладаю процессуальными правами и возможностями воздействовать на ситуацию. Петр Порошенко как президент Украины может вести политические переговоры. А она, находясь в тюрьме, не может делать ничего. Единственное, что ей остается, что у нее никто не может отнять, – это голодовка. Это ее способ, ее инструмент борьбы, которым Надежда хочет распоряжаться исключительно самостоятельно. Она считает этот аргумент достаточным для того, чтобы выразить свое отношение к суду и к процессуальным действиям, которые в отношении нее предприняты. Напомню, что в течение 1,5 лет она, невиновный человек, находится вопреки закону в тюрьме.
При всей морально-политической правоте Надежды, с рациональной точки зрения мне ее решение не кажется действенным способом для того, чтобы каким-то образом воздействовать на тех, кто принимает решения по ее делу. Простой пример. Вот Путин на недавней пресс-конференции заявил о том, что обмен Савченко на кого-то из находящихся в заключении в Украине российских граждан теоретически возможен. Путин сказал это в ответ на вопрос киевского корреспондента Романа Цимбалюка, которого я попросил задать соответствующий вопрос. При всей расплывчатой форме ответа Путина (а ему свойственна такая манера говорить) все-таки какая-то перспектива политических переговоров для освобождения Савченко существует. А если Надежда будет подрывать свое здоровье, то любой переговорный процесс может оказаться, условно говоря, бесполезным в случае, не дай Бог, летального исхода. Получается, что все политические и процессуальные усилия защиты, вместе с усилиями украинской власти и многих правозащитников окажутся неэффективными.
– До начала суда над Савченко и в первые его дни многие эксперты говорили, что процесс будет коротким и закончится, если не к концу ноября, то к Новому году точно. Вы с самого начала понимали, что процесс затянется? Или и для вас неожиданным стало то, что заседания оказались перенесены на начало 2016 года?
– Я считал, что власти невыгодно растягивать этот процесс, поскольку к нему будет привлечено слишком много будет внимания. Плюс, естественно, чем дольше длится процесс, тем большими возможностями обладает сторона защиты для апеллирования к независимым наблюдателям. Это не только представители журналистов, к нам в Ростовскую область приезжали и представители дипломатических ведомств из нескольких стран. Людей, которые хотели бы узнать, как идет процесс, было бы много.
Тем не менее процесс, как выяснилось, затянулся. Видимо, это зависит от меняющейся тактики и логики власти относительно Савченко. То они хотят побыстрей все закончить, то, наоборот, затягивают. Затягивать или ускорять процесс – это зависит исключительно от судей. Стороны защиты на это влиять вообще не может, как не может влиять и сама Савченко. В сентябре, когда речь шла о выступлении Путина на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке, затяжка с открытием процесса была легко объяснима. Потом достаточно неспешно вела себя сторона обвинения, которая медленно представляла доказательства, медленно заслушивала свидетелей, на это ушло почти 3 месяца. Мы пока представляем свои доказательства и своих свидетелей всего лишь неделю с небольшим.
– Вы упомянули об участии украинской стороны в этом судебном процессе. Понятно, что могут идти и подковерные, и открытые переговоры об обмене или освобождении Надежды Савченко. Понятно, что украинское гражданское общество не прекращает кампании в поддержку Надежды Савченко. А вот с процессуальной точки зрения Украина что-то может сделать? Украинские официальные представители вообще присутствуют на заседаниях суда?
– В Ростове есть консульство Украины, и его представители оказывают нам огромную помощь по очень разным вопросах. Сотрудники консульства бывают на заседаниях, документы передают из Киева, которые нам время от времени оказываются необходимыми.
Мы натыкаемся на бетонную стену так называемого российского правосудия, которое, манипулятивно используя нормы Уголовно-процессуального кодекса, пытается представить дело так, чтобы в нем не осталось никаких доказательств невиновности Савченко
Тут есть вот какое обстоятельство. УПК дает право защите, которая собирает доказательства невиновности обвиняемого, заниматься этим на любой территории – в Украине ли, в России, хоть в Занзибаре. Мы изучаем обстоятельства событий 17 июня 2014 года, когда Савченко, по неподтвержденным никакими доказательствами выводам обвинения, якобы участвовала в убийстве журналистов Волошина и Корнелюка. Эти события происходили в Украине. И никаким образом сторона защиты не может собирать доказательства на территории России о событиях, которые имели место быть в Украине. В этом хитрость суда, который, запрещая нам это, ссылается на 453-ю статью УПК, где в перечне уполномоченных собирать доказательства невиновности лиц не перечислен адвокат. Но полномочия адвоката перечислены в других статьях УПК. Такая двойственность создает процессуальную возможность для суда отвергать получаемые в Киеве доказательства невиновности Савченко, например, биллинги телефона. По всей логике компании, симками и телефонами которых обладала в тот день Савченко, украинские. Как же мы соберем доказательства, если биллинг может дать только украинская компания?! И мы пытаемся приобщить этот биллинг, из которого впрямую следует, что она оказалась в плену уже в 10:30, то есть до моменты гибели журналистов. Точки нахождения Савченко ясно зафиксированы. Но все это отвергается российским судом на основании якобы ненадлежащего процессуального характера получения этих доказательств.
Украинская сторона все, что от нее зависит, делает. Другое дело, что мы натыкаемся на бетонную стену так называемого российского правосудия, которое, манипулятивно используя нормы Уголовно-процессуального кодекса, пытается представить дело так, чтобы в нем не осталось никаких доказательств невиновности Савченко, чтобы представлены были воображаемые доводы стороны обвинения о предположительном характере совершения преступления Савченко, якобы она утром 17 июня с вышки мачты (которая, кстати, сейчас лежит) корректировала артиллерийский огонь, в результате которого погибли Волошин и Корнелюк. Сама по себе это безумная версия. Причем она возникла только в самом конце следствия – специально, чтобы мы в период следствия не смогли приобщить к делу свои документы.
– Как вы сейчас думаете, когда будет вынесен приговор и каким он будет?
– Судья предложил нам график на январь. Последние числа этого графика – 25 и 27 января. Я думаю, прения сторон, как последняя стадия слушаний, а также последнее слово произойдут где-то как раз во второй половине января. Я могу предположить вот так – 21 или 25 января. После прений и последнего слова Савченко суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора. Это может занять и 2, и 3 недели, а может и один день. Сколько они будут писать мотивационную часть – неизвестно. Реальный срок вынесения приговора, я считаю, либо самый конец января, либо начало февраля. Это моя умозрительная реконструкция.
Вы можете варьировать от 20 до 25 лет наказания. Вот таким и будет приговор
Что касается того, каким будет приговор: он однозначно будет обвинительным, потому что приговор никак не связан с содержанием процесса. Здесь надо отдавать трезвый себе отчет: этот суд исключительно пропагандистский. Почему приговор будет обвинительным? Во-первых, посмотрите, какой приговор был по делам Сенцова и Кольченко – 20 и 10 лет. Карпюку и Клыху, суд над которыми идет в Грозном, вынесут, может быть, даже пожизненный приговор. Я не вижу, где и откуда возникла бы возможность изменить процессуально будущий приговор. По совокупности максимальное наказание Савченко может быть 25 лет: это 105-я, две статьи – соучастие в убийстве и покушение на убийство плюс 322-я статья часть 1 – незаконное пересечение границы. Вы можете варьировать от 20 до 25 лет наказания. Вот таким и будет приговор, – считает адвокат Надежды Савченко Марк Фейгин.
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода