В конце 2015 года в Москве, в Нащокинском переулке, был установлен памятный знак на месте дома, в котором жил поэт Осип Мандельштам. Здесь он был арестован в мае 1934 года. Это была 166-я по счету табличка в рамках мемориального проекта «Последний адрес», целью которого является увековечение памяти о жертвах политических репрессий в годы советской власти. В январе нынешнего года исполняется 125 лет со дня рождения выдающегося поэта.
Мандельштам любил и хорошо знал Крым. Жена писателя Надежда Яковлевна вспоминает: «Мандельштам всегда – всю свою жизнь – стремился на юг, на берега Черного моря, в средиземноморский бассейн. Сначала он узнал Крым и полюбил восточный берег, потом, в двадцатом году, побывал на Кавказе, пробираясь окольными путями из Феодосии в Петербург. Средиземноморский бассейн, Крым, Кавказ были для Мандельштама историческим миром, книгой, «по которой учились первые люди».
В Крыму Мандельштам гостит в доме Максимилиана Волошина в Коктебеле, а летом 1917 года он приезжает в Алушту. Здесь Мандельштам напишет стихотворение «Меганом»:
Еще далеко асфоделей
Прозрачно-серая весна.
Пока еще на самом деле
Шуршит песок, кипит волна.
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мертвых не бывает
Прелестных загорелых рук.
Зачем же лодке доверяем
Мы тяжесть урны гробовой
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой?
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон…
А спустя два года героиней его стихотворения станет пряная, яркая, такая восточная – в описании поэта – Феодосия:
Окружена высокими холмами,
Овечьим стадом ты с горы сбегаешь
И розовыми, белыми камнями
В сухом прозрачном воздухе сверкаешь.
Качаются разбойничьи фелюги,
Горят в порту турецких флагов маки,
Тростинки мачт, хрусталь волны упругий
И на канатах лодочки-гамаки.
На все лады, оплаканное всеми,
С утра до ночи «яблочко» поется.
Уносит ветер золотое семя, –
Оно пропало – больше не вернется.
А в переулочках, чуть свечерело,
Пиликают, согнувшись, музыканты,
По двое и по трое, неумело,
Невероятные свои варьянты.
О, горбоносых странников фигурки!
О, средиземный радостный зверинец!
Расхаживают в полотенцах турки,
Как петухи у маленьких гостиниц.
Везут собак в тюрьмоподобной фуре,
Сухая пыль по улицам несется,
И хладнокровен средь базарных фурий
Монументальный повар с броненосца.
Идем туда, где разные науки
И ремесло – шашлык и чебуреки,
Где вывеска, изображая брюки,
Дает понятье нам о человеке.
Мужской сюртук – без головы стремленье,
Цирюльника летающая скрипка
И месмерический утюг – явленье
Небесных прачек – тяжести улыбка…
Здесь девушки стареющие в челках
Обдумывают странные наряды
И адмиралы в твердых треуголках
Припоминают сон Шехерезады.
Прозрачна даль. Немного винограда.
И неизменно дует ветер свежий.
Недалеко до Смирны и Багдада,
Но трудно плыть, а звезды всюду те же.
Двадцатые годы наполнены для Мандельштама интенсивной работой. Выходят его новые поэтические сборники – «Tristia», «Вторая книга», «Стихотворения», критические статьи составили сборник «О поэзии», изданы две книги прозы – повесть «Шум времени» и «Египетская марка». Отлично владея английским, немецким, французским языками, Мандельштам много времени и сил отдает переводческой работе.
Мандельштам был не только величайшим поэтом, оригинальным прозаиком и приличным переводчиком – он был постоянным автором журнала «Советский экран»
Но Мандельштам был не только величайшим поэтом, оригинальным прозаиком и приличным переводчиком. С самым молодым из искусств – кинематографом – его связывали профессиональные отношения: он был постоянным автором журнала «Советский экран», что, впрочем, не мешало ему «сберечь непосредственность зрителя рядового». В №14 за 1926 год «СЭ» опубликовал его рецензию на фильм «Песнь на камне», названную автором «Татарские ковбои».
Редакция «Советского экрана», «не будучи, в общем, высокого мнения» о рецензируемом фильме, предварила публикацию Мандельштама словами: «В этой статье дается чрезвычайно резкая отрицательная оценка одной из наших «экспедиционных» картин. Редакция... в силу своего пристрастия к советскому кинопроизводству, была бы очень рада, если бы знатоки Крыма могли смягчить жестокость вынесенного тов. Мандельштамом приговора». В убийственно иронической по тональности рецензии на «чудовищную фильму» о жизни крымских татар Мандельштам даже не пытается скрыть своего возмущения.
Современный киновед Нея Зоркая, анализируя эту работу Мандельштама, отмечает: «Против чего восстает автор рецензии? Прежде всего против той исторической липы, которая позже будет осуждена как вульгарный социологизм, а именно приписывание активной революционности всем и вся. Еще – липа этнографическая: «Минаретно-чебуречный Крым», снятый едва ли не латиноамериканцем... Самое же главное, что все эти наслоения и напластования на реальный Крым в фильме, претендующем на безупречную подлинность, в «фильме-экспедиции».
Мандельштам пишет: «Чебуречно-минаретный Крым сам по себе является заманчивой областью для кино-налетов и, несмотря на то, что смелые исследователи говорили о своей «экспедиции» с дрожью в голосе, с суровыми интонациями, словно об исследовании Тибетских недр, – она не нуждается ни в объяснениях, ни в оправданиях. Воистину, нужно быть каменным человеком, чтобы не испытать живейшего восторга перед очаровательно-нелепым воображением авторов «Песни на камне». Так говорить о Крыме, о татарах, о моменте, отстоящем от нас на какие-нибудь 10-15 лет, может только иностранец. У нас создается впечатление, что сценарий составлен интеллигентным парагвайцем или аргентинцем, что элементарнейшее представление о царском Крыме, его социальных отношениях и т.д. искажены с причудливой экзотической дерзостью».
Мандельштама поражает, насколько же искажены образы крымских татар, которые «охотятся на исправника с остервенением настоящих индейцев. На мирном крымском шоссе на шею исправника накидывают лассо, тащат его куда-то вверх на скалу. Вооруженных всадников обезоруживают, как маленьких детей». И все это «безнаказанно производится самым мирным и кротким из всех окраинных народов царской России, крымскими татарами, теми самыми, социальная пассивность которых была широко использована царской властью».
По мнению критика, «действительно опытная режиссерская рука чувствуется лишь в эпизоде похорон, порученном (по выражению актеров, отданном на откуп) – прекрасному постановщику, настоящему мулле. Мулла и его ритуальные помощники оказались профессионалами, и татарские похороны вышли у них не на страх, а на совесть».
Стыдно перед детьми. И перед татарамиОсип Мандельштам
Статья завершается словами: «Растет поколение, которое по таким фильмам будет создавать представление о вчерашнем дне. Стыдно перед детьми. И перед татарами». Сегодня этот небольшой текст Мандельштама прочитывается совершенно по-иному. В контексте последующих событий истории крымских татар особую глубину приобретают последние слова рецензии. Со свойственной поэтам обостренной чувствительностью Мандельштам провидчески уловил черты будущих страшных потрясений...
В мае 1933 года, в разгар страшного голодомора, Мандельштам пишет стихотворение «Старый Крым»:
Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле – такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Все так же хороша рассеянная даль –
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Вчерашней глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани...
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца...
А осенью 1933 года Мандельштам пишет небольшое стихотворение, которое становится для него роковым. Оно нигде не публикуется, но о нем все равно становится известно… Его герой, а точнее антигерой – Сталин:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, –
Там помянут кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири верны.
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто мяучит, кто плачет, кто хнычет,
Лишь один он бабачит и тычет.
Как подковы кует за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, – то малина
И широкая грудь осетина.
Вот такие стихи… – и это в то время, когда практически каждый более-менее значительный поэт отметился поэтическими славословиями в адрес вождя.
В мае 1934 года Осип Мандельштам арестован. За него хлопочет тогда уже опальный Николай Бухарин. Узнав, что Мандельштам арестован ни больше, ни меньше «за эпиграмму на Сталина», Бухарин пришел в ужас.
Никто не сомневается, что за эти стихи Мандельштам поплатится жизнью. И вдруг происходит чудо. Мандельштама не расстреляли, он отделался сравнительно легкой ссылкой в Чердынь в Пермской области, куда вместе с ним разрешили ехать и его жене. А вскоре и эта ссылка была отменена. Мандельштамам было разрешено поселиться где угодно, кроме двенадцати крупнейших городов страны. Он выбрал Воронеж.
В мае 1937 года он получил разрешение выехать из Воронежа. Спустя год его арестовали вторично и отправили по этапу в лагерь на Дальний Восток.
Осип Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года в пересыльном лагере Владперпункт (Владивосток). Местонахождение могилы поэта до сих пор неизвестно.
