К Луне пешком от автобуса

«Были люди на Луне или нет? Многим попадались дискуссии на эту тему, которые не утихают годами. Кто-то считает невозможными пилотируемые полеты на Луну, кто-то уверен в обратном. Но почти все доказательства полетов людей на Луну предоставило американское космическое агентство NASA, и перепроверить эти данные участники споров не могут. Группа энтузиастов космонавтики решила изменить эту ситуацию. Мы можем создать космический аппарат, который отправится к Луне и произведет фотосъемку мест посадок американских пилотируемых Apollo, советских автоматических станций «Луна» и «Луноход». Это позволит поставить точку в долгом споре «летальщиков» с «нелетальщиками».

Фрагмент текста выше – описание проекта спутника для фотосъемки Луны, предложенного группой энтузиастов, работающих в частной российской космической компании Dauria Aerospace, базирующейся в Сколково.

Автор проекта Виталий Егоров, он же блогер Zelenyikot, отвечающий в «Даурии» за связи с общественностью, уверен, что американцы на Луне были. Такого же мнения придерживается и руководитель проекта Никита Парцевский.

Парцевский рассказывает, что с детства увлекался техникой, космосом, в подмосковном городе Химки, где он вырос, ходил в кружок самолетостроения: «Физика, математика, программирование, все, что связано с компьютерной техникой. И компьютеры с детства собирал».

Егоров тоже с детства увлекается космосом, но ничему техническому он не учился. В «Даурию» его пригласили как блогера, который пишет на связанные с космосом темы. Идея лунного спутника принадлежит ему.

Егоров: Я хочу доказать, что группа увлеченных специалистов способна реализовать сложный космический проект. Частными спутниками на орбите Земли никого не удивишь. Цель с Луной была выбрана, поскольку этот вопрос интересен широкому кругу людей, как и жизнь на Марсе, но до Марса чуть дальше, чем до Луны (смеется). Я постоянно сталкиваюсь в интернете с людьми, которые уверены, что американцы никуда не летали, и мой тезис: мы можем проверить. Техника развилась до такого уровня, что можно за разумные деньги, без мегамиллиардных бюджетов полететь и посмотреть. И меня ребята, инженеры из «Даурии» поддержали, сказали, что это технически возможно и они готовы этим заниматься. И руководство «Даурии» поддержало, с оговоркой, если мы будем этим в нерабочее время заниматься. Инженеры мне сказали, и после этого я решил перейти в активную фазу этого проекта, а так он у меня давно уже в голове теплился.

Парцевский формализует задачу: построить малый космический аппарат, чтобы получать высококачественные снимки поверхности Луны. И с помощью этих фотографий убедиться, были или не были там люди: «Я-то верю, что они высаживались. Цель – закрыть споры окончательно. Хотя все равно останутся те, кто не поверит и нам. Просто сейчас все фотографии, которые доказывают присутствие, иностранные, и поклонники теории заговора говорят о том, что это все подделки».

Егоров смеется, когда ему говоришь, что – учитывая проблемы в российско-американских отношениях – он бы мгновенно собрал деньги на проект отправки к Луне космического аппарата под лозунгом: «Проверим, что американцев на Луне не было».

Егоров: Я об этом догадывался. Но, во-первых, это было бы пойти против себя, потому что я-то знаю, что они там были. Во-вторых, сотрудничество в космосе не прекращалось, и если бы я сказал так, я бы пошел против всей отечественной космонавтики. Российские ученые работают вместе с американскими, в том числе над изучением Луны, космонавты сотрудничают, учатся друг у друга. Никто из представителей отечественной космонавтики не сомневается в том, что туда американцы летали. И если бы я заявил такое, я бы бросил тень прежде всего на российских специалистов. Может быть, я бы привлек гораздо больше сторонников, но я тогда бы потерял доверие и поддержку в профессиональной среде. Я старался тактично сформулировать идею: мы полетим посмотреть места посадок. Мы постараемся снять не только места американских посадок, но и советских, и может быть, если к тому времени будут российские, то и российских. Мы надеемся, что наш аппаратик долго поработает у Луны и принесет пользу не только общественности и нашей группе энтузиастов, но и российской науке, – говорит Егоров.

Парцевский окончил Московский авиационный институт. После МАИ пять с лишним лет работал в НПО имени Лавочкина, прежде чем ушел в «Даурию». Он подтверждает то, о чем говорят эксперты, – что в космической области образовался разрыв между поколениями специалистов:

Парцевский: Да, разрыв огромный между поколениями. Доходит до абсурда, когда люди знающие, им по 70-80 лет, а молодежи по 20, и между ними пропасть, не могут друг с другом объясниться. Тут важно умение слушать и понимать более старшее поколение, иметь терпение. Не всегда они выражаются понятно. К сожалению, отрасль постепенно падает в некую стагнацию, проектов становится меньше и они затягиваются на десятилетия. Хочется на своем веку увидеть свой аппарат вживую, успеть, и не один, а несколько, а лучше десяток. Поэтому, когда пришло предложение пойти поработать в частную маленькую компанию, первую российскую частную компанию, я согласился с удовольствием. Я уже участвовал в создании четырех космических аппаратов. Это очень интересно, и будущее за ними. Потому что, чем выше конкуренция на рынке, тем меньше застой. Когда, как сейчас, у каждой большой компании есть своя ниша, и они друг с другом не конкурируют, к сожалению, они слабо развиваются. В больших компаниях боятся что-либо новое делать. Они готовы использовать старое, проверенное. Ну и что, что оно весит как три или четыре наших аппарата, но зато оно отработано.

– В больших государственных компаниях вы строите большие аппараты. Сейчас маленькие. Разница наглядная. Не хочется построить что-то большое?

Парцевский: Если выбирать между одним аппаратом в 10 лет и несколькими за два года, выбор очевиден! Это интересно, и любое развитие в конце концов приведет к тому, что удастся приложить руку к интересным задачам. Сейчас через «Зеленого кота» мы выходим на Луну.

О «Даурии» Егоров рассказывает, что ее основали в 2012 году три бизнесмена – выходцы из новосибирской физмат-школы, которые работали в разных отраслях, реализовались, а потом решили вместе вернуться к детскому увлечению космосом, но уже на профессиональной основе. Из-за охлаждения отношений между Россией и США пришлось сворачивать сотрудничество (у компании было отделение в США) и концентрироваться на работе в России. Компания, изначально ориентировавшаяся на западных клиентов, по словам Егорова, переориентировалась на Восток:

Егоров: В 2014 году стало ясно, что западные инвесторы не собираются вкладывать в стартапы с российским участием. А компания изначально создавалась для этого: стартап в России, который будет интересен иностранным инвесторам. И когда стало ясно, что эта стратегия нежизнеспособна, был тяжелый, неприятный момент, и очень оперативно приходилось перестраиваться. У нас директор по проектам сейчас в Корее, генеральный директор в Китай почти каждую неделю мотается. Южная Африка, Индия, Юго-Восточная Азия, Китай – это сейчас приоритетные направления для деятельности компании.

– Насколько «Даурия» зависит от российского государства?

Егоров: Роскосмос заказал в компании производство двух микроспутников, контракт по тем временам был примерно на 10 миллионов долларов, сейчас это примерно 5 миллионов. Спутники произведены и находятся на испытаниях, в середине 2016 года должны полететь в космос. У компании есть совместный проект с Фондом Сколково – разработка спутника. Мы понимаем, что у Роскосмоса своих мощностей хватает, и рассчитывать на госзаказы не приходится. Поэтому государство в качестве одного из клиентов рассматривается, но на это не делается ставка, и мы больше ориентируемся на работу в тех сегментах, в которых предприятия Роскосмоса еще не работают. Это как раз производство микроспутников.

​– Было представление, что космическая отрасль – что-то, принадлежащее государству, колоссальные проекты. Сейчас ситуация меняется в сторону частного капитала?

Егоров: В России, фактически, всего две частные компании, которые имеют необходимые лицензии на производство микроспутников, – это «Даурия» и компания «Спутникс». В России только-только все зарождается. Но это является выражением технологической революции – изменение объемов и мощности электроники. Электронная революция дает возможность создавать космические аппараты быстрее, проще, дешевле, чем это было 10-20 лет назад. В целом это новшество, за которым даже Роскосмос не поспевает, потому что госпредприятия как раз все заточены на производство чего-то монументального, масштабного – огромные, многотонные спутники, космические аппараты, корабли... А отвлекаться на мелочь, когда на рабочем столе поместится целиком спутник, предприятиям Роскосмоса неинтересно. Большое предприятие требует масштабного финансирования, и копейки, которые платят за микроспутники, просто растворятся в средствах, которых требует большое предприятие.

– Микроспутники – обочина космической отрасли? Мы видим, что в Америке Илон Маск, SpaceX и другие реально замещают то, что в России является вотчиной только государства. То, что вы делаете, – путь в эту сторону?

Егоров: «Даурию» нельзя сравнивать со SpaceX. Во-первых, в США все предприятия частные. И гиганты «Боинг» и «Локхид» – тоже частный космос. В США используется термин «нью спейс» – это космические компании новой волны, которые появились на рубеже 90-х и 2000-х или чуть позже. Есть частные предприятия, которые работали на госзаказах давно, и новые. SpaceX или Orbital Sciences, которую знают меньше, появились как осознанная государственная политика. Стартаперов нашли, вскармливали с ложечки, давали им крупные государственные субсидии на разработку ракет. Они нужны государству, чтобы составить конкуренцию частникам старой волны, у которых получались слишком дорогие ракеты.

– В России эта схема неинтересна?

– В России уже дешевые ракеты! Поэтому изначально в России и не было такой потребности – сделать ракеты еще дешевле. Они и так дешевле, чем во всем мире практически. И второй момент: Роскосмосу нет никакого интереса взращивать конкурентов, потому что у него свои достаточно большие мощности производственные, которые нужно загружать работой. А в современных условиях, когда урезают финансирование, у них забота – своих прокормить, а не растить новых. Конечно, в Роскосмосе понимают, что конкуренция важна, что частники нужны, но объективно никаких госсубсидий или каких-то денег выделять на это не планируется.

​– Конкуренция способствует развитию технологий. Вот Маск ищет более дешевые способы запуска, и разгонный блок у него возвращается.

– Прежде всего, Маск добился снижения стоимости запуска не за счет многоразовости, а за счет оптимизации производства, за счет новых технологий, которые он позаимствовал в автомобильной промышленности в том числе, и это важное достижение. Вопрос многоразовости еще открыт. Он, конечно, вернул эту ступень, но есть еще масса вопросов: какой у нее ресурс по надежности, сколько она выдержит еще полетов, сколько будет стоить послеполетная обработка и подготовка к следующему запуску. То, что Роскосмос к этому не стремится, – это, отчасти, консервативный подход: в 80-е попробовали, не получилось, и не будем пробовать. У Роскосмоса что-то в планах есть, какие-то расчеты ведутся, но, во-первых, это технологически сложно и эффективность экономическая еще не доказана, а во-вторых, мы опять возвращаемся к теме загруженности предприятий Роскосмоса.

Например, завод Хруничева делает 10 «Протонов» в год. Если разработают многоразовую ракету, которая будет работать одна за все эти 10 «Протонов», получается, люди будут делать одну ракету, а потом весь год бездельничать? Конечно, если Маск действительно разработает многоразовую ракету, она будет в 10 раз, как обещают, дешевле обычной, Роскосмосу придется идти на оптимизацию, чтобы продолжать конкурировать на международном рынке. Но, опять же, международный рынок не основная деятельность Роскосмоса. Его деятельность окупается процентов на десять, может быть, за счет международных контрактов, все остальное – госфинансирование. И Роскосмосу нет никакого интереса сокращать финансирование самого себя. Поэтому ни экономических, ни психологических оснований делать многоразовую ракету у Роскосмоса нет.

– Звучит несколько странно, потому что стартапы развивают технологии, которые Роскосмосу могут пригодиться. Учитывая, что Роскосмос испытывает проблемы, даже проверенные ракеты падают.

Егоров: Ну, падение проверенных ракет – это больше организационная, чем технологическая проблема. Падают больше всего «Протоны». На заводе Хруничева самая низкая зарплата. Одно с другим очень несложно связать, и об этом говорили еще два года назад, в докладе Поповкина Рогозину, по-моему, все это было сказано. Здесь не вопрос технологий, нехватки инноваций. Конечно, Роскосмосу нужны инновации, но здесь есть и определенный консерватизм в подходах. В чем-то частники могли бы помочь, но эти частники не те, что будут создавать альтернативу Роскосмосу в производстве спутников или ракет, частники могут участвовать в работе по государственным контрактам в качестве субподрядчиков, а госпредприятия готовы давать небольшие заказы на какие-то отдельные компоненты в тех направлениях, в которых они увидят, что частники смогут сделать лучше, быстрее того, что могли сделать на самом предприятии.

– Как выглядят нынешние спутники?

Парцевский: Спутник – это все-таки именно тот маленький круглый шарик с антеннами, который запускали в советские годы. Космические аппараты разные, компоновка, то, как он выглядит, зависит от задачи. Есть маленькие, как лежат у меня на столе, есть огромные, которые не помещаются на этаже, и для работы с ними требуются здоровенные цеха. «Фобос-Грунт» (аппарат, предназначенный для отправки к спутнику Марса в 2011 году, не смог из-за неполадок покинуть околеземную орбиту и сгорел в атмосфере. – РС) был большой, я в нем даже участвовал, к сожалению, до моей задачи дело не дошло.

​– Инженеров беспокоит, что вы строите спутники, а потом они не долетают до орбиты?

Парцевский: Не то слово! Когда запуск происходит... я даже не могу передать переживания, когда ждешь, чтобы все произошло успешно. Если смотреть статистику, то, в принципе, все нормально. Да, есть проблемы с инженерной культурой, когда не все процессы создания ракетоносителей тщательно соблюдаются, так скажем. Конечно, переживаешь за каждый пуск, не только за свои аппараты, за все, российские, иностранные. Когда строишь такие аппараты, понимаешь, какой это труд. Это тысячи человеко-часов.

– А сколько времени занимает построить спутник, даже маленький? Вы в одиночку его собираете и знаете каждый винтик, или несколько людей над этим работают?

Парцевский: Конечно, не один. В нашей компании этим занимаются человек пять-десять в зависимости от техпроцесса. Некоторые техпроцессы требуют присутствия двух человек, испытания требуют целой смены. Мы проводили термовакуумные испытания аппарата, который мы делаем для Роскосмоса, и в течение недели дежурили в три смены, ежеминутно следя за жизненными показателями аппарата. По сроку изготовления – при готовой конструкторской документации его можно сделать за год. Плюс несколько месяцев на окончательную отработку, проверку всех систем.

​– А испытания – это космический аппарат помещают в камеру, где условия приближены к космосу?

Парцевский: Да. Есть несколько видов испытаний космических аппаратов, и одно из них – термовакуумные испытания, это имитация космического пространства, по сути.

– Вы и электронику, платы сами делаете?

Парцевский: Все зависит от проекта. Есть проекты, в которых можно использовать готовые компоненты. Грубо говоря, в интернет-магазине заказываешь. Есть проекты, в которых нельзя обойтись готовыми компонентами, приходится делать что-то свое. И там доходит до уровня схемотехники, то есть подбор электронных и радиоизделий, отдельных микросхем, конденсаторов, резисторов, всего.

– Лунный проект, получается, это ваш каприз, шутка. А сколько это стоит? Сколько часов вы должны потратить на это? Настолько просто запустить аппарат к Луне?

Парцевский: Это затратное дело, и первый этап – проверить, что наш концепт реализуем. Мы закладываем решения научных задач, это хорошее картографирование лунной поверхности, фотографии могут использоваться учеными. Коммерческих целей никогда не было. Это вызов, мы молодые, у нас есть энтузиазм, мы хотим его реализовать. Все хотят увековечить что-то связанное с собой, и то, что мы делаем, мы делаем для себя и для общества, мы хотим реализовать свои идеи и доказать, в том числе, и России, что можно делать такие аппараты не за огромные деньги, не за 10–12 лет, что надо ускоряться, надо принимать более, может быть, рисковые решения. Ведь почему произошел такой резкий скачок к частникам в Америке? Они использовали малые аппараты для обучения студентов, студенты получали опыт конструирования аппаратов нано-класса. И к выходу из учебных учреждений они уже имели опыт в космической отрасли. И эти ребята формируют свои компании, кто-то делает комплектующие, кто-то аппараты, продает сервисы. Государству интересно не тратить деньги на создание таких аппаратов, а когда они уже гарантировано на орбите работают, государство покупает готовый продукт. Государство не платит за риски – полетит, не полетит, – ракетоноситель уже вывел эти аппараты, они уже доказали, что производят продукт. Этот скачок произошел именно из-за того, что государство вложилось в обучение и создало поколение, которое готово делать что-то для космоса и не боится это делать. Для вас космические проекты – что-то невероятное, большое, тяжелое и сложное. Оно действительно сложное, но реализуемое, и не надо бояться делать это. Машины, те же «Мерседесы», они очень сложные, в них не меньше, а иногда в разы больше электроники, чем в наших аппаратах. И их почему-то делают многие компании, а космические аппараты в России делает только государство.

– Среди тех, с кем вы учились, работаете, есть поколение, которое готово так же «баловаться» со спутниками?

Парцевский: Мы дали клич на старте проекта, и многие писали «Зеленому коту». Он дал публикацию на «Гиктаймс»: если хотите помочь, вот адрес, пишите заявки. И такой огромный поток заявок был, что хочется даже извиниться – не всем удалось даже ответить. Сейчас, я знаю, при МГУ будет лаборатория, в которой хотят делать такие аппараты, при МАИ тоже делают малые аппараты. Государство наконец начинает поворачиваться лицом к этой задаче – формирование инженерного состава, который не боится это делать.

И Парцевский, и Егоров понимающе усмехаются, когда говоришь им о популярном американском ситкоме «Теория большого взрыва», где главные герои – толпа ботаников, которые все время то сигнал с Луны ловят, то со спутником что-то делают, в общем, молодые ребята, которые космосом балуются.

Егоров: Если говорить про «Теорию большого взрыва», там ребята работают в Калифорнийском технологическом институте, и при Калтехе есть подразделение JPL – Jet Propulsion Laboratory – подразделение НАСА, которое занимается всеми беспилотными проектами. Телескоп Хаббл, марсоход Curiosity, куча всяких других громких проектов. Поэтому, конечно, там герои «Теории большого взрыва» ближе к космосу, чем большинство молодых людей в России. В России есть физические лаборатории, которые работают с научными приборами на орбите Марса, до недавнего времени – на орбите Венеры. Например, в МФТИ есть лаборатория, сейчас они готовят спектрометры для запуска на Марс в 2018 году. Есть тоже объединение энтузиастов – проект «Маяк», они собрали немного денег, 400 тысяч, собрали маленький спутник, который хотят запустить на орбиту Земли – он должен раскрыть трехметровый отражатель и стать самой яркой звездой в небе. Они хотят вдохновить людей космосом, показать, что космос – не что-то элитарное и далекое, а что-то, где можно уже сейчас реализоваться.

– То есть космос становится ближе в России?

Егоров: Это выражение технической революции, когда стало возможно из достаточно дешевых индустриальных компонентов делать космическую технику. Пока, конечно, нам до американцев далековато, у них там студенты по несколько штук в год запускают студенческих спутников. Но по спутнику в год наши студенты собирать и запускать успевают.

Пилотируемая космонавтика – это больше ради престижа, исследование космоса по большей части идет беспилотными средствами, а люди больше демонстрационную роль выполняют: мы можем, наша экономика достаточно сильна, чтобы запускать людей в космос, наша промышленность достаточно сильна. У Роскосмоса было три, а сейчас уже говорят о пяти лунных беспилотных проектах, некоторые из которых посадочные. Мы надеемся, что Роскосмос посадит нас и запустит к Луне вместе с одной из своих беспилотных миссий.

​– Для человека, который за космосом не следит, эта тема ограничивается новостями время от времени о запусках больших ракет. На самом деле, как это выглядит? Как выводят на орбиту огромное количество разных спутников?

Егоров: По большей части, большие ракеты выводят много спутников или один большой и много маленьких. Либо альтернативный вариант – запуск нано-спутников, от 1 до 3 килограммов с МКС. То есть спутники везут в грузовом корабле до Международной космической станции, и оттуда с помощью роботизированных средств или вручную космонавты запускают эти спутники.

– Подождите, что значит вручную?

Егоров: Космонавт берет в руки спутник, включает его или выдергивает какую-нибудь чеку, и выкидывает его в космос. Так все и происходит. Сейчас по миру примерно 100 запусков ракет в год происходит, это большие ракеты, которые по несколько десятков тонн груза выводят в космос, и частью этого груза являются как раз спутники, не только большие, но и малые. То есть большая часть микроспутников выводится попутно, с большими аппаратами. Один спутник «Даурии» запускался попутно с ракетой Роскосмоса, с космическим аппаратом «Метеор». Это был большой аппарат, под него была большая ракета, был запас по массе, и с ним, по-моему, 6 или 7 еще космических аппаратов, в том числе и иностранных, полетело. А еще один вариант запуска, который есть в России, – это конверсионные ракеты «Днепр» – баллистическая ракета, у которой свинчивают ядерную боеголовку, навинчивают микроспутники, и она вылетает из шахты в Оренбургской области и успешно выводит спутники, даже до нескольких десятков микроспутников, на орбиту.

​– «Даурия» ищет любую ракету в любой части света, которая наиболее выгодна?

Егоров: «Даурии» проще договориться с российскими операторами, которые осуществляют запуски, и здесь даже у «Даурии» преимущество по сравнению с западными частниками, которые пользуются российскими ракетами, потому что тут все свои, все рядом, все друг друга знают. «Даурии» здесь проще договориться, чем какому-нибудь производителю спутников в США. Конечно, многое в частной космонавтике решают деньги, и если у тебя есть деньги, если у тебя нормально сделанный космический аппарат, его запустит практически любой, и из Китая можно запустить, и из Индии, и из Америки, и из России. Космос можно считать интернациональным делом, и он остается таким островком спокойствия, границы которому развиваться не мешают. Хотя, конечно, есть люди по обе стороны океана, которые пытаются вытащить и эту тему на политическую арену, но люди в космонавтике все-таки спокойнее к этому относятся и продолжают работать вместе.

Парцевский: Ракетоноситель несет на себе некий разгонный блок, который выводит аппараты с низкой околоземной орбиты на целевые орбиты. Есть варианты перелета в геостационарную точку через облет Луны. Мы рассматриваем несколько возможных вариантов пусков, из финальных точек которых мы будем выводить до Луны своими силами. Это тоже вызов – как это сделать.

– То есть, с вашей точки зрения, космос в окрестностях Земли выглядит как место, где много автобусных маршрутов, и вы выбираете какой-то, чтобы от автобуса было поближе добраться до нужного места...

Парцевский: Да, пешочком. Так и есть. Именно так.

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода