С 25 по 31 января в Крыму действовала миссия Совета Европы. До этого Россия два года не пускала на полуостров международные миссии, однако в Крыму работали российские правозащитники. Что происходило во время визита международной миссии, как крымчан преследуют по политическим мотивам и кому сейчас комфортно жить на полуострове – об этом говорим с российской правозащитницей и координатором Полевого правозащитного центра в Крыму Александрой Крыленковой.
– Александра, можно ли охарактеризовать одним словом общее впечатление от посещения вами Крыма?
– Мы ездим каждый месяц, и каждый месяц Крым может чем-нибудь удивить. Последняя поездка удивила тем, что в период присутствия миссии Совета Европы, несмотря на то, что власти пытались показать, насколько все хорошо с правами человека в Крыму, демонстрировали украинские классы, танцы, пляски и так далее, ни разу не остановились никакие репрессивные процессы, которые возобновились на полуострове после Нового года.
– То есть власти одновременно показывают делегации Совета Европы, как все хорошо, а в то же самое время проходят обыски, задерживаются люди и идут судебные процессы?
– Да, совершенно верно.
– Александра, как вы считаете, почему российские власти Крыма сейчас пустили представителей Совета Европы, хотя не делали этого два года?
Не было случая, чтобы Россия отвечала на запросы отказом, потому что запросов не было
– Во-первых, полтора года назад был комиссар Совета Европы по правам человека, и он делал доклад о ситуации с правами человека. То есть Россия его пустила. На самом деле вопрос заключался в том, что непонятно было, как ехать, как согласовывать пребывание миссии, и, насколько я понимаю, не было прямых запросов, готовности ехать через Москву. Не было случая, чтобы Россия отвечала на такие запросы отказом, потому что запросов не было. Я так понимаю, шла дискуссия о допустимости таких миссий в принципе. Пока сложно говорить: это был первый явный запрос, мы не знаем, каким будет отчет миссии – и, соответственно, Россия тоже не знает, поэтому и согласилась.
– Мы уже упоминали, что одновременно с пребыванием международной миссии Совета Европы в Крыму происходили обыски и аресты. Репрессивные мероприятия продолжаются: вчера, в частности, происходили маски-шоу в здании, где ранее размещался крымскотатарский телеканал ATR. Чем отличается, как выглядит Крым декабря 2015 года по сравнению с январем 2016?
– Различие большое, потому что во время праздников всегда затишье. Примерно на протяжении месяца ситуация была более-менее спокойной, а сейчас все проснулись и, видимо, решили выполнять план по обыскам, задержаниям, арестам и так далее. Так что сейчас все происходит намного более бурно, хотя это не сюрприз, это вполне закономерно. Что касается общих впечатлений – очень забавно прозвучали сообщения СМИ о чуме среди свиней, теперь на улицах иногда останавливают машины, начинают обрабатывать какими-то реагентами, и это, в общем, довольно страшно. Едешь по дороге, видишь большое количество полиции, и тут люди в белых балахонах начинают обрабатывать твою машину. Впечатляет. А в целом все примерно так, как и было: суды, на которые не допускаются ни зрители, ни порой даже родственники, обыски в рамках уголовных дел и для устрашения.
– Куда направляются результаты ваших наблюдений о ситуации в Крыму?
– Мы передаем их российским, украинским, международным правозащитным организациям. Наши данные используются в международных отчетах, обрабатываются Крымской правозащитной группой и другими коллегами, которые публикуют эту информацию.
– Что происходит с отчетами дальше? Или сейчас важно просто документировать происходящее?
– Наша задача – документирование. Мы собираем и передаем информацию. Есть разные украинские и российские правозащитные организации и адвокаты, которые пытаются помогать.
– Сейчас идет процесс над Ахтемом Чийгозом, заместителем председателя Меджлиса. Насколько я знаю, вы пробовали попасть на одно из слушаний по этому делу. Как все происходило?
Несмотря на ходатайство защиты, несмотря на обращения на имя судьи и председателя суда, ни видеотрансляции, ни других попыток сделать процесс публичным предпринято не было
– Чем более значимым и громким является дело, тем больше людей хочет присутствовать на слушаниях. К таким относится и дело «26 февраля» – на каждом заседании хотят присутствовать сотни людей. Они не допускаются в зал суда, но это технически невозможно. Используется самый большой зал заседаний, но в нем всего 80 мест, и, учитывая большое количество родственников, людей, выступающих в качестве пострадавших, мест действительно нет. В России и, думаю, Украине также в таких случаях организовывается видеотрансляция – либо же используется какой-то другой способ донести до публики происходящее в зале суда. Однако, несмотря на ходатайство защиты, несмотря на многочисленные жалобы недопущенных в зал заседания, несмотря на обращения на имя судьи и председателя суда, ни видеотрансляции, ни других попыток сделать этот процесс публичным предпринято не было.
– Во времена экс-президента Януковича при рассмотрении громких политических дел намеренно выбирали не самое большое помещение для проведения заседаний, чтобы физически не допустить присутствия всех желающих – в частности, так было на судах над Юлией Тимошенко. Я так понимаю, российские власти Крыма применяют ту же тактику – сделать пребывание родственников и защиты максимально некомфортным?
– Это распространенная практика российских судов. Если я правильно понимаю, поначалу в деле «26 февраля» такой момент был, то на сегодняшний день действительно используется самый большой зал заседаний, другого просто негде взять.
– Но на организацию видеотрансляции руководство суда, тем не менее, идти не хочет?
– Да, совершенно верно.
– Насколько я знаю, после обострения конфликта между Российской Федерацией и Турецкой республикой начались проблемы у граждан Турции в Крыму. Об одной из таких ситуаций вы писали в своем фейсбуке. Расскажите об этом детальнее.
– Действительно, после обострения отношений появились дела о депортации турецких граждан, причем граждан, имеющих все права и основания находиться в Крыму. Это сопровождается, в частности, вопиющими оскорблениями со стороны судьи. Сейчас эти дела находятся в стадии апелляции.
– А в чем виноват конкретный гражданин Турции, живущий в Крыму – в том, что российский самолет нарушил воздушное пространство и был сбит турецкими истребителями? Объясняли ли людям, в чем тут связь, или это такое проявление коллективной вины?
На мой взгляд, это именно ксенофобия
– Вы спрашиваете у меня о природе ксенофобии? Я не знаю. На мой взгляд, это именно ксенофобия. Если без достаточных оснований гражданин Турции приговаривается к депортации, а приговор сопровождается оскорблениями, связанными с этим самолетом – я не знаю, как еще это назвать.
– Что это были за оскорбления?
– Я не хотела бы цитировать, поскольку не присутствовала при этом непосредственно. Я знаю, что эти оскорбления были – по ним поданы соответствующие жалобы.
– Александра, по вашим ощущениям, в плане транспортного сообщения Крым сейчас – это полуостров или остров? Туда можно добраться самолетом через Москву, через Керченскую переправу, также есть путь через перешеек, который практически не работает.
– Мы с коллегами соблюдаем украинское законодательство и получили спецразрешение на путешествия в Крым. Это был очень длительный процесс. Проблема в том, что для тех, кто хочет соблюдать украинское законодательство, Крым – это остров. Добираться туда в 20 раз дольше и в 10 раз дороже, чем сесть на самолет в Москве и прилететь в Симферополь, если ты не хочешь соблюдать украинское законодательство.
– Насколько интенсивны перемещения, часто ли крымчане ездят в Россию либо на материковую часть Украины?
– Поскольку самолет – практически единственный способ нормально добраться в Крым, то их очень много. Конечно, сейчас их существенно меньше, чем летом, но это и понятно. По количеству машин, загруженности дорог есть ощущение, что народ ездит меньше. Однако мы не можем говорить ни о каких тенденциях, пока не наступит лето.
– Во время одного из слушаний по делу «26 февраля» пытались задержать вашего, можно сказать, подопечного – блогера Заира Акадырова. Можете ли вы рассказать детали этого инцидента? И при чем здесь вообще блогер – он ведь не является организатором митинга? Тем более, что даже по российскому законодательству на момент проведения митинга 26 февраля 2014 года Крым еще не считался частью Российской Федерации, и получается, что людей судят задним числом.
Преследование блогера на самом деле не имеет отношения к делу «26 февраля», это имеет отношение к наступлению на свободу слова в целом в Крыму
– Преследование блогера на самом деле не имеет отношения к делу «26 февраля», это имеет отношение к наступлению на свободу слова в целом в Крыму. Это наступление является очень последовательным, длительным и имеет качественные результаты. Свободных журналистов и СМИ в Крыму, можно сказать, не осталось. Закрытие СМИ, возбуждение дел против журналистов, которые уже выехали в Украину и оказались бы арестованными при пересечении границы, задержание блогера, пытавшегося осветить судебный процесс – это вполне вписывается в политику наступления на свободу слова.
– Закрытие либо переезд в Киев крымских СМИ – это телеканал ATR, детский телеканал «Ляле», радио «Мейдан», Черноморская телерадиокомпания – для чего это властям Крыма? Для спокойствия, создания атмосферы Советского Союза? Допустим, в СМИ звучала бы критика, но полуостров и так можно удерживать силовым путем.
– Так люди спокойнее, их легче контролировать. Информация – главный инструмент. Нам важны публичность, открытость, соответственно, наш инструмент – распространение информации. Инструмент репрессивный – это скрытие информации.
– То есть крымские СМИ не публикуют, например, ваши выводы как правозащитника?
– Нет. Поначалу, когда мы приезжали в марте-апреле 2014 года, мы могли что-то озвучивать на местных телеканалах, причем не только проукраинских и оппозиционных, но и тех, которые сразу перешли под юрисдикцию России. Но постепенно это прекратилось.
– Александра, насколько я знаю, вы из Санкт-Петербурга. Можете ли вы сравнить ситуацию в том числе со свободой слова на материковой части России и на Крымском полуострове? Ведь официально для Российской Федерации это регионы со схожим правовым статусом.
– Схожий правовой статус только у Севастополя, а у Крыма в целом – нет. Ответ таков: Россия очень большая, регионов в ней много. Сравнивать Крым с Петербургом, на мой взгляд, совершенно неправильно, потому что Петербург – это вторая столица, там более развиты гражданское общество, публичность и так далее. А если сравнивать, например, с Краснодарским краем, который по соседству с Крымом… я бы сказала, что Крым пытаются сделать Краснодарским краем. Там практически нет гражданского общества.
– Что значит «нет гражданского общества»? Не зарегистрированы общественные организации или их называют иностранными агентами и запрещают им работать?
– Зарегистрированные общественные организации называют иностранными агентами и не дают им работать – или выписывают столько штрафов, что они вынуждены закрываться. Независимых СМИ нет. В Краснодарском крае было большое движение экологических активистов – на многих из них заведены уголовные дела, они сидят в тюрьме.
– А почему? Я еще могу понять, почему сидят политические активисты. Но экологи – это люди, которые выступают за чистую планету.
Экологи выступают за чистую планету, а за грязную планету выступают те, кто делает деньги и имеет власть
– Дело в том, что экология очень сильно связана с политикой. Экологи выступают за чистую планету, а за грязную планету выступают те, кто делает деньги и имеет власть. Соответственно, экологи всегда выступают против власти.
– На Кубани есть специфическое казачье движение, которое играло достаточно важную роль во время аннексии Крыма. Мне встречалась информация, что сейчас по Крыму передвигаются чуть ли не казачьи патрули. Сталкивались ли вы с этими людьми, есть ли у них официальный статус?
– Я их ни разу не видела собственными глазами, но много раз слышала о них от людей, к которым они приходили с обысками. Это добровольные дружины. Подобные добровольные организации разрешены законодательством практически любой страны, вопрос в том, насколько они готовы действовать в рамках закона. Например, они не имеют права без полиции проверять документы, носить оружие. Они могут только патрулировать и в случае необходимости вызывать полицию. Другое дело, что в Крыму – впрочем, как и много где в России – они сильно превышают свои полномочия.
– По вашим впечатлениям, кому сейчас комфортно жить в Крыму?
– Я считаю, что в Крыму не комфортно практически никому. Даже у тех, кому там теоретически могло быть комфортно, у тех, кто приветствовал и ждал Россию, настолько выбито ощущение надежности и стабильности, настолько непонятно, в какой реальности ты живешь, куда за чем обращаться и как связана твоя жизнь с новыми законами, новой правовой системой, что комфорт – это то, чего на мой взгляд, в Крыму нет.
– Это как-то влияет на общий эмоциональный фон?
– На мой взгляд, в Крыму ощущается общая усталость. Люди устали от того, что непонятно, что с электричеством, что с продуктами. Растут цены, непонятная правовая система. Поэтому у меня главное слово для описания крымских настроений – усталость.
