Одна из горячих тем последних месяцев – декоммунизация, предполагающая в том числе переименование населенных пунктов, чьи названия связаны с советским прошлым. Какие города стоит переименовать в Крыму и почему, в чем разница между декоммунизацией и возвращением исторической топонимики – об этом говорят историк, сотрудник Института национальной памяти Сергей Громенко, депутат Верховной Рады Украины прошлых созывов Олесь Доний и крымский политолог Дмитрий Омельчук.
– Как мы знаем, до момента аннексии было два или три подхода к топонимике Крыма. Один из них – радикальный подход крымских татар, согласно которому подлежат изменению все названия, которые были закреплены с 1783 года, то есть с момента первой аннексии Крыма, тогда еще Крымского ханства. Сюда же попадают названия, которые были изменены в 1945-1948 годах, то есть после депортации крымских татар 1944 года. Еще один подход отражен в законопроекте Олеся Дония о возвращении исторической топонимики 2009 года – проект охватывает более 800 наименований. Есть вопрос: если после депортации было переименовано 1500 населенных пунктов, почему в списке, который вы подавали, оказалось 800?
Доний: Я думаю, прежде всего нужно поблагодарить всех, кто привлекает внимание к этой проблеме. С одной стороны, это крымские татары, которые справедливо заявляют о том, что нужен отдельный закон о возвращении исторической топонимики Крыма. С другой стороны, это Институт национальной памяти, который, возможно, больше, чем Министерство культуры и гуманитарный блок в правительстве, занимается культурной пропагандой – в частности, насколько я знаю, сейчас Институт подготовил законопроект, предусматривающий переименование около 70 населенных пунктов в Крыму в рамках декоммунизации. Нужно делать этот первый шаг согласно уже существующему закону о декоммунизации. Но, безусловно, этого недостаточно. Напомню, что тремя сталинскими указами более 1400 населенных пунктов в Крыму было переименовано – все эти Советские, Гвардейские, Широкино и так далее. А ведь была историческая топонимика, преимущественно крымскотатарская, хотя не только. Мною была собрана группа научных деятелей, специалистов, с которыми мы изучали вопрос около полугода. И оказалось, что из этих 1400 населенных пунктов сохранились около 800. Мы предложили переименование их всех, кроме больших городов – это был политический компромисс. Таким образом, в список вошли поселки, села и один большой город Карасубазар. Также есть несколько городов, носящих более ранние названия российского периода – в частности, такие псевдогреческие названия, как Евпатория, Севастополь, Симферополь. Их названия мы не трогали. Думаю, в перспективе после возвращения Крыма в состав Украины мы вернемся к этому вопросу. Однако сейчас за основу можно брать законопроект об отмене сталинских указов и возвращении селам и поселкам исторической топонимики.
– Почему этот законопроект не прошел в 2009 году?
Доний: На тот момент в коалиции было большинство «оранжевых» депутатов. Однако уровень ксенофобии в обществе и отсутствие знаний в области истории и культуры колоссальны. Тут нужна просветительская работа. И потому, хотя депутатское большинство формально было патриотичным, мы не сумели убедить их проголосовать за этот законопроект.
– Сергей, декоммунизация и возвращение исторической топонимики – это параллельные или последовательные процессы? Или решили пока ограничиться декоммунизацией?
Громенко: Мне трудно сказать, параллельные это процессы или последовательные. Пока что есть закон о декоммунизации, предусматривающий смену отдельных названий, которые подпадают под определения этого закона. С другой стороны, мы понимаем, что вопрос возвращения Крыму исторической топонимики гораздо более обширен, и не моя вина, что отдельный соответствующий закон пока не принят. Поскольку пока принят один закон, мы действуем в его рамках. Будет принят следующий – будем действовать в рамках следующего закона. Однако не в силах Института национальной памяти его принять.
– А как вы смотрите на это с точки зрения историка?
Громенко: Я думаю, что давно пора было бы покончить с этой головной болью и вернуть Крыму его историческое лицо. Правда, я абсолютно согласен с Олесем в том, что депутаты у нас настолько мало подготовлены, что, видя список из 800 крымскотатарских и около сотни других национальных названий, они просто впадают в ступор и не голосуют. Поэтому перед тем, как пробовать еще раз принять этот закон, нужно проводить с депутатами широкую разъяснительную работу.
– А до какой степени Крыму нужно возвращать это историческое лицо? Ориентироваться на топонимику, которая была до 1944 года, или еще раньше?
Громенко: Я считаю, здесь должен иметь место определенный компромисс – например, касательно крупных городов Крыма.
– Напомню, что их четыре – Симферополь, Севастополь, Евпатория и Феодосия.
Громенко: Еще Керчь, но там название не менялось. Что касается этих четырех названий, их можно было бы оставить. А остальные – переименовать настолько, насколько это возможно с точки зрения фиксации в исторических источниках. Например, у Белогорска культурно-исторический пласт небольшой. А вот Карасубазар – это, можно сказать, последний центр Крымскотатарского ханства и первый, до переноса в Симферополь, центр Таврической губернии.
– С названием Каффа тоже исторически связано больше, чем с Феодосией.
С Севастополем уже ничего не поделаешь. Это название не вычеркнешь из учебников, из западноевропейских хроникСергей Громенко
Громенко: Историческое название Феодосия более раннее, чем Каффа. Так что тут спорный вопрос, и в данном случае Феодосия выигрывает. Что касается Евпатории, здесь просто компромисс, потому что настоящий город Евпаторион находился чуть южнее, на полпути к Сакам – сейчас это городище, известное как Кара-Тобе. А с Севастополем уже ничего не поделаешь. Это название не вычеркнешь из учебников, из западноевропейских хроник.
– У Олеся, кажется, другое мнение на этот счет?
Доний: Да, у меня несколько иная точка зрения. Но моя точка зрения совсем не обязательно должна совпадать с точкой зрения большинства, в том числе в патриотической среде. Именно потому при работе над законопроектом я исходил из реальных возможностей. Я считаю, что отмена сталинской топонимики – это реально, это вопрос, который уже давно назрел и перезрел. Я пошел бы и дальше, но считаю, что это будет возможно через несколько десятков лет. Например, я вернул бы историческое название тому же Симферополю, а это Ак-Мечеть, и Севастополю. Кроме того, я пошел бы дальше, чем простирается крымскотатарский пласт. Севастополь – единственный город, вокруг которого у меня была дискуссия с друзьями-крымскими татарами. Я вернул бы ему древнее название Херсонес. Тот же князь Владимир крестился в Херсонесе, и это было за много веков до Севастополя. Но очевидно, что это вызвало бы сильное политическое противостояние, так что этот процесс должен быть постепенным. Есть, например, вопрос с Одессой – императрица Екатерина ведь в свое время переименовала старый город Хаджибей. Но очевидно, что сейчас население бы это не восприняло. Поэтому постепенное, возможно, даже неофициальное введение в употребление двойных названий: Одесса (Хаджибей), Севастополь (Херсонес). Это было бы некое возвращение исторической справедливости. Но вопрос полного возвращения исторических названий, очевидно, пришлось бы оставить следующим парламентам Украины.
– С нами на связи крымский политолог Дмитрий Омельчук. Дмитрий, я знаю, что в Крыму есть свои проекты по декоммунизации топонимики. Расскажите об этом подробнее.
Омельчук: Я хотел бы для начала прокомментировать последнее заявление Олеся по поводу переименования Севастополя. Я думаю, это дело не следующего состава парламента, а следующих поколений – если до этого вообще дойдет. Вопрос ведь в том, насколько это необходимо. В Крыму это вообще достаточно сложная тема, поскольку она в значительной степени переплетается с отношением населения Крыма к памяти Великой Отечественной войны – а под декоммунизацию попадает значительное количество названий этого пласта. Я приведу два примера того, насколько это влияет на политическую ситуацию. Когда в 2014 году в Крыму начали создаваться отряды так называемой самообороны, в одном из райцентров произошла следующая история. Нашелся человек, который позвонил и сообщил, что, мол, из Армянска к вам едут два автобуса сносить памятник воинам-освободителям. Это стало сигналом к тому, что в районе собрались все, кто мог, в том числе охотники с ружьями – и тогда-то и была сформирована самооборона, которая до этого, в общем, была не нужна. Да и в Симферополе самооборона появилась после того, как был пущен слух о том, что крымские татары будут сносить памятник Ленину.
– Дмитрий, но ведь мы говорим не о памятниках, а о топонимике.
Омельчук: Хорошо, возьмем топонимику Крыма: Кировское, Бондаренково. 30% топонимики Крыма по формальным признакам подпадает под переименование. Но многие вещи я бы не трогал. Конечно, есть отдельные исторические названия, которые можно было бы вернуть – тот же Карасубазар. Двойное название сработало бы, я в этом уверен. Масса населенных пунктов вроде Счастливого и Веселого также могли бы быть переименована через введение системы двойных названий. Но, опять же, делать это нужно очень постепенно. Потому что, судя по настроениям, которые царят в Крыму, там к подобным вещам относятся очень негативно.
– Дмитрий, позвольте с вами не согласиться. За 25 лет было переименовано три населенных пункта. Это Коктебель (Планерское), Партенит (Фрунзенское), и Инкерман (Белокаменское) под Севастополем. И никто из севастопольцев не упал в обморок, не эмигрировал, не начал революцию. О какой постепенности может идти речь?
Омельчук: Хотите сейчас устроить революцию – попробуйте переименовать Севастополь. Тогда точно мало не покажется.
– Но Севастополь как раз никто не трогает, это название пока является наиболее компромиссным для всех. Какие населенные пункты, по вашему мнению, не нужно переименовывать в Крыму?
Если сейчас Верховная Рада Украины начнет переименовывать поселки в Крыму и навязывать свою позицию, это будет выглядеть достаточно смешноДмитрий Омельчук
Омельчук: Все, что связано с Великой Отечественной войной. Но переименовывать, конечно, есть что: к примеру, в Крыму несколько Кировских и Ленинских. Я думаю, со временем это все изменится. Но, если сейчас Верховная Рада Украины начнет переименовывать поселки в Крыму и навязывать свою позицию, это будет выглядеть достаточно смешно, учитывая, в какой ситуации сегодня находится Крым.
– Дмитрий, в 2014 году, сразу после решения крымского парламента о референдуме, было принято в том числе решение о том, что в Крыму можно использовать два вида названий: исторические и нынешние. Насколько помню, решение оглашал сам Константинов. Однако об этом забыли, и реальных проектов по возвращению исторических названий не было.
Омельчук: Ну почему же, были. В Симферополе целый ряд улиц имеет двойное название, и никто от этого не умер. По другим городам не берусь судить, но в Симферополе такое явление есть.
Громенко: Надо сказать, что декоммунизация и возвращение исторической топонимики суть разные процессы. А потому и вам, Осман, и моему коллеге из Крыма ни в коем случае нельзя смешивать ужей с ежами.
– Но эти понятия ведь частично накладываются друг на друга.
Громенко: Очень частично. На самом деле Дмитрий слегка передернул. Закон Украины «О декоммунизации» специально оговаривает изъятие из-под его действия названий и монументов, связанных с сопротивлением и изгнанием нацистов из Украины. Таким образом, никто в здравом уме не будет переименовывать населенные пункты, названные в честь героев предпоследней для Украины войны. Никто не будет трогать памятники, монументы и тем более места захоронения – даже если на них сохраняются советская символика и названия. Поэтому ни в коем случае не треть, а всего лишь 67 населенных пунктов в Крыму точно подпадают под действие закона о декоммунизации. А вот возвращение исторической топонимики – это уже вопрос компромисса между названиями, данными в честь героев Второй мировой войны, и более старыми названиями. И, поскольку этот закон еще не принят, я не буду обсуждать возможности и невозможности этого вопроса. Моя задача сейчас – сделать все, чтобы закон о декоммунизации работал нормально, и, к примеру, Кировское вернулось к названию Ислам Терек.
– Олесь, вы говорили о четырех крупных городах, которые не подлежат переименованию. Почему для них сделано исключение, каким образом Украина на это пошла?
Очень сильный консерватизм и отсутствие политической культуры, а также – об этом нужно говорить – некоторая ксенофобия части украинской элиты по отношению к крымским татарам, и стали причиной этого компромиссаОлесь Доний
Доний: Этот как раз свидетельство того, что можно было пойти и дальше. И мне кажется, что некая медлительность и компромиссность нанесли вред Украине как государству, которое не засвидетельствовало свою благосклонность крымским татарам, которые в ситуации российской агрессии оказались наиболее проукраински настроенной частью населения в Крыму. Очень сильный консерватизм и отсутствие политической культуры, а также – об этом нужно говорить – некоторая ксенофобия части украинской элиты по отношению к крымским татарам, и стали причиной этого компромисса. Моя бабушка родилась в Тоганашмине – ныне это Великоселье Нижнегорского района Крыма. Какая проблема в том, чтобы переименовать это село? Какие возмущения это бы вызвало? В конце концов, там еще есть старожилы, помнящие название Тоганашмин. Но просто никто не решился. Когда говорят о том, что многие названия связаны с героями Второй мировой войны, на самом деле это не так. Со Второй мировой связаны названия вроде Гвардейского, а большая часть названий, вроде Широкиного, – нет. Мне кажется, в этом вопросе нужно было один раз проявить волю – но перед этим, безусловно, проводить просветительскую деятельность. Но тех, кто мог бы это сделать, не очень хотели слушать.
– Сергей, может ли Институт национальной памяти инициировать рассмотрение таких вопросов, как возвращение исторических названий тех 800 населенных пунктов, о которых шла речь в законопроекте Олеся Дония?
Громенко: Все зависит от того, что вы вкладываете в понятие «инициировать». Мы не являемся субъектом законодательной инициативы и потому не можем вносить такие предложения на рассмотрение Верховной Рады. Теоретически можно было бы попробовать уговорить Кабинет Министров как единый орган, который может выдвинуть такую инициативу.
– А есть ли кого уговаривать в нынешнем составе парламента?
Доний: Тут я хотел бы сказать несколько добрых слов в адрес Института национальной памяти. Поскольку, даже если они и не имеют права законодательной инициативы, с просветительской точки зрения они делают колоссальную работу. Когда радио инициирует такой разговор – это также просветительская деятельность. Я думаю, мы можем непосредственно разговаривать с депутатами Верховной Рады, и, взяв за основу мой предыдущий законопроект, вновь подать его и на этот раз собрать депутатов из разных фракций.
– Сергей, насколько я помню, у вас были замечания к законопроекту Олеся Дония. Чего ему не хватало?
Громенко: Законопроекту не хватало объяснительной части – чтобы депутаты, которые впервые видят названия вроде Курман-Кемельчи, не падали в обморок. Думаю, мы все вынесли нужные уроки, и теперь подготовимся более качественно.
