Осенью прошлого года мировое сообщество всколыхнула новость о прошедшем в Шотландии референдуме, грозившем раз и навсегда вывести страну из состава Великой Британии. Вопрос о статусе региона стоит с 1707 года, когда шотландцы, собственно, и вступили в союз с англичанами. Начиная с 1930-х, проблема вышла на политический уровень в связи с возникновением Шотландской национальной партии, а в сентябре 2015-го жители северных регионов Великобритании получили, наконец, право выбрать свое будущее. Надежды шотландских сепаратистов тогда провалились: 55,3% проголосовавших высказались против независимости и только 44,7 – за.
Почти сразу после победы Майдана в Киеве два года назад в речевом обиходе украинцев стараниями СМИ, описывающих столкновения пророссийских сил в регионах с проукраинскими, появляется назойливое словечко «сепаратизм». С его помощью печальные события, инициированные российским империализмом в Крыму и на Донбассе, автоматически оказались в одном ряду с процессами, охватившими значительную часть мира, но имеющими абсолютно другую природу. Настолько другую, что даже как-то стыдно сравнивать.
В рамках политических исследований под сепаратизмом традиционно понимают организованное стремление нации или этнической группы, претендующей на собственную национальную идентичность, но не имеющей своего государства, к обособлению. Градус радикализма может быть самым разным: от скромного желания автономии в составе федеративного гособразования до полного отделения и создания на мировой карте нового геополитического субъекта. Именно таким путем образовалось огромное число сегодняшних государств, включая Соединенные Штаты Америки, которые в 18-м веке провозгласили свою независимость от Британской империи. Если взять современность, классическими сепаратистскими движениями можно, кроме упомянутых шотландцев, назвать, например, каталонские и баскские массовые организации, уже много десятилетий добивающиеся права на самостоятельное государственное существование.
Украинский полуостров стал домом для самых разных этнических групп, из которых ни одна, кроме разве что крымскотатарской, не выработала собственной устойчивой политической идентичности
С определенной точки зрения, даже идущая ныне на Донбассе война за независимость Украины может считаться историческим и культурным актом сепаратизма, ведь мы сейчас, хочется верить, окончательно вырываемся из вековых удушливых объятий «русского мира». Фундамент правильно понятого сепаратизма – базовая для современной цивилизации идея права наций на самоопределение, в общих чертах сформулированная в начале прошлого века американским президентом Вудро Вильсоном и – многие, наверное, удивятся – Владимиром Лениным. О заслугах последнего в деле национального строительства украинского народа, кстати, недавно высказывался Путин. Естественно, в крайне негативном ключе, что не могло не спровоцировать приступ когнитивного диссонанса у разномастных защитников памятников Ильичу, исповедующих открыто имперские взгляды.
Сегодня можно, конечно, по-разному относиться к существующим сепаратистским проектам. Политическое будущее Страны Басков, Каталонии, Шотландии и других очагов борьбы «малых народов» с государствами, долгий период их контролировавшими, – это крайне болезненная тема для европейских политиков. Проблем и противоречий здесь – воз и маленькая тележка, причем львиная доля ответственности за их решение ложится на плечи национальных элит, задающих тон в процессах обособления. Дальнейшая судьба рождающегося на наших глазах самостоятельного курдского государства, стремительно крепнущего в разгар кровавой мясорубки в Сирии, Ираке и на юге Турции, не может быть известна никому. Вполне возможно, в конце концов, станет ясно: игра не стоила свеч, жертв оказалось слишком много, а толку от всего этого…
Единственное, что следует утверждать наверняка: теория «права наций» даже приблизительно не способна описать случившееся с Крымом и Донбассом. Какой-либо новой национальной или хотя бы культурной общности на этих территориях не сложилось. Украинский полуостров стал домом для самых разных этнических групп, из которых ни одна, кроме разве что крымскотатарской, не выработала собственной устойчивой политической идентичности, а значит не может быть и речи о подлинном государственном обособлении.
О пророссийском «сепаратизме» можно сказать так: не право, не наций и уж точно не на самоопределение
Позволю себе напомнить между строк о том, что происходило в Крыму в самом конце зимы 2014-го. В чисто гражданском противостоянии, апогеем которого стали события у Верховного Совета АРК 26 февраля, однозначно и безоговорочно одержали верх проукраинские силы, ядром которых был Меджлис крымскотатарского народа. Сторонники «русского мира» сумели собрать в лучшем случае вдвое меньше активистов. И это при том, что «Русское единство» и остальные свезли на митинг своих людей со всего полуострова и получали поддержку в живой силе из России. После ввода оккупационных войск России о каком-либо «народном волеизъявлении» приличным людям и вовсе стоило бы помалкивать.
Мой хороший друг, молодой киевский политолог левых взглядов, однажды дал очень меткую характеристику теперь уже благополучно запрещенной КПУ: не коммунистическая, не партия и не Украины. По этой же логике о пророссийском «сепаратизме» можно сказать так: не право, не наций и уж точно не на самоопределение. А в таком случае стоит задуматься о том, чтобы использовать в публичном пространстве правильные термины, перестав называть сепаратизмом то, что не заслуживает этого славного имени. Придется достать из пыльных архивов порядком подзабытое, но емкое словцо, пользовавшееся широкой популярностью в начале 40-х годов XX века и гораздо более точно отражающее характер взаимоотношений местных ватных деятелей с государством-агрессором. Коллаборационизм.
Максим Осадчук, крымчанин, политолог
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
