Мария Алехина спустя четыре года после панк-молебна

После выхода клипа "Чайка" с одной из участниц группы "Пусси Райот" (Pussy Riot), Надеждой Толоконниковой, в соцсетях стали спрашивать, куда пропала вторая. В день годовщины панк-молебна Мария Алехина рассказывает о тюремном опыте, двух годах свободы, новой книге и о том, где сегодня "Пусси Райот".

Про детство

Я всегда была склонной к протестам девочкой. Меня бабушка называла "дух противоречия".

У меня было шесть школ. Из каждой я сама уходила. В девятом или десятом классе на уроке истории нам задали написать сочинение на патриотическую тему. Дело было в преддверии 9 мая. Они хотели видеть текст, состоящий из восхвалений наших подвигов в Великой Отечественной войне. Я сказала, что не буду. Ну, то есть я написала текст о том, что взаимное убийство – не повод для гордости. И для нашей страны, и для всей Европы эта война – огромная травма. Это во-первых. А во-вторых, на площади, рядом с нашей школой, постоянно проходили военно-патриотические парады. И я видела, как живут ветераны. Которым не на что покупать лекарства, которые считают деньги в продуктовом магазине, которые не могут позволить себе салат. Дичайший позор!

Я встала и сказала, что это чертово лицемерие.

Вскоре я ушла из школы.

​Про детей, любовь и семью

Я влюбилась. У меня родился Филя.

Российский роддом заслуживает отдельного рассказа.

Кондовые советские тетки, которые в тот момент, когда тебе очень больно, начинают говорить вещи, которые не хочется слушать.

Одна пришла ко мне заполнять бумаги. А у меня в этот момент были схватки. Она стала спрашивать, были ли у меня аборты. Я говорю: "Нет, не было".

Она говорит: "Ну, ладно, че ты п******? У тебя – и не было?"

Мечта российской женщины выйти замуж – одна из причин, по которой я заняла феминистскую позицию.

Навязывание гендерных ролей, особенно вне столиц, происходит по причине отсутствия у людей образования.

То есть если государство вкладывает деньги в образование, если оно ставит перед собой цель – общество меняется. Разговоры про "менталитет" и "традиции" – абсолютно наносные вещи.

​Про активизм

Лес, в который я ездила в юношестве, стали вырубать. Мне пришла в голову мысль, что я могу это остановить. Я пошла в Гринпис, познакомилась со всеми. Так появилось движение "Спасем Утриш". Оно началось с того, что я созвала встречу, на которую пришло три человека. Встреча была в метро. Мне больше негде было ее назначать. Со временем движение разрослось до 10 тысяч человек.

C волонтерами из Даниловского монастыря я стала ходить в детскую психушку. Особенное место, похожее на тюрьму. Но гораздо хуже. Если в тюрьме тебя могут закрыть в карцер, изолировать, бить, в психушке то же самое плюс медикаменты.

Детская психушка – не то место, где лежат инопланетяне. Там, в основном, лежат девчонки из детских домов, с которыми были проблемы. Которые убегали, пытались бунтовать. Им делают несколько предупреждений, как это у нас принято, а после укладывают в психиатрическую больницу в качестве наказания. Минимальный срок – два месяца. Так сложилось. В течение этих двух месяцев их колют сильнейшими транквилизаторами. Такими как, допустим, аминазин, запрещенный в большинстве европейских стран.

Про страх

Страх – такая штуковина, которая не привязана к объекту.

Если страх появляется, я всегда голосую за преодоление. То есть я считаю, что действительно важные внутренние открытия начинаются тогда, когда присутствует борьба и преодоление.

Если ты преодолеваешь себя и растешь, то ты не сможешь этого не почувствовать.

К сожалению, это вещь, которой наше общество не учит. Учат безопасности, учат комфорту. Учат сохранять себя. А преодоление во многом построено на том, что ты идешь куда-то, не зная, куда это выведет.

Про группу "Пусси Райот" (Pussy Riot)

Группу мы сделали с людьми, которых я знала давно. Это было важно в плане изобретения новой формы, ее не хватало. И по-прежнему не хватает.

Политического искусства у нас мало. И, на мой взгляд, Россия – та самая почва, на которой это искусство может появляться. Потому что Россия сейчас допускает и даже, скорее, провоцирует радикальные жесты. В отличие от той же европейской цивилизации или Штатов.

Там больше нет серьезных модернистов, которые бы ставили во главу само высказывание, а не его ироничное осмысление. Россия же – та территория, где такое высказывание еще возможно.

Группа "Пусси Райот" началась с того, что Катя и Надя делали лекцию про феминизм на форуме "Последняя осень" и там представили песню.

Но поскольку ни Катя, ни Надя не являются музыкантами, а хотелось делать песни, то они стали искать людей, которые чуть лучше разбираются в музыке. Так сформировался круг участниц "Пусси Райот".

Все мы имели одну цель – страстное желание, чтобы власть в стране сменилась.

Я не думаю, что у нас были лидеры. Наполовину все то, что было сделано, – заслуга снимающих. Документировать акцию – чертовски опасная роль.

"Пусси Райот" – это большая коллективная работа.

Я считаю, что если ты занимаешься творческими вещами, ты не обязан быть каким-то приверженцем одной и той же формы всю свою жизнь. Ты, черт подери, имеешь право ее изменить.

Мы не были профессиональными революционерами или членами какой-то суперподготовленной спецгруппы, которая готова пойти на все что угодно, сесть в тюрьму, лишь бы сделать максимально яркое политическое высказывание.

Мы были очень нелепые и до сих пор такими остаемся. Ругающиеся, смеющиеся, бьющие посуду, забывающие выключить интернет в конспиративной квартире и так далее. То есть мы гораздо в большей степени дети американских комедий, чем героических сиквелов.

Про панк-молебен

21 февраля было очень холодно.

Каждая акция – несколько месяцев репетиций. Репетировали пронос техники, попадание внутрь. Использовали одежду, полностью отвечающую требованиям: девочки были одеты в максимально православную одежду, а я ходила в длинном бабушкином пальто и шапке, похожей на казачью.

У меня был авангардный вид. Потом я себя прокляла за то, что это была очень неудобная одежда: нужно было прыгать через забор, а пальто цепляется, и ты падаешь.

Когда мы зашли в храм, он был абсолютно пустой. Человек десять на все помещение. Несмотря на это, мы приняли решение – делать.

На амвоне мы пробыли 40 секунд. После этого охранники и другие мужчины довели нас до дверей. Не было ни полиции, ни охраны, мы просто ушли. Поехали на "Парк культуры", смонтировали, выложили в интернет… Помню только, что курс в этот день был 29 рублей за доллар. Этот курс остался таким же сильным воспоминанием, как и все остальное.

Прошли сутки. Я возвращалась домой с сыном из детского сада. Мы поднимались на лифте, и, когда лифт открылся, я увидела двух мужчин на лестнице. Они сказали, что из полиции и что мне нужно проехать с ними. Пришли ко мне к первой и к единственной, потому что у них был мой адрес. Наверное, потому, что я вообще самый нелепый человек во всей этой компании.

Мне удалось сделать невинные глаза и сказать, что я с ними не поеду. Они взяли с меня расписку и клятвенное обещание, что я приду к ним на следующий день. В ту же ночь мы встретились со всеми. Решили, что в полицию пойдут наши адвокаты.

А следующим днем было 23 февраля. У Путина был огромный митинг на стадионе, он там читал Лермонтова, Москва была перекрыта. Мы встретились с адвокатом в Камергерском. И… он сказал мне бежать. Сказал, что, вероятнее всего, будут возбуждать уголовное дело.

Нас очень сильно подбадривало то, что мы были вместе.

В Прощеное воскресенье возбудили уголовное дело.

Можно гордиться, что нам удалось скрываться больше недели и нас не находили.

Были варианты побега. Можно было сбежать вглубь страны, там перебраться через границу. Но мы поняли, что не хотим. Потому что… если ты принимаешь решение о такой болезненной эмиграции, ты уже, наверное, не сможешь себе этого простить. Мы делали это не для того, чтобы потом сбегать через черный ход.

Про неизвестных участниц "Пусси Райот"

На амвоне было пять девушек. Мы разделились через несколько дней после возбуждения уголовного дела. Подумали, что, если разделимся, нас будет сложнее искать.

Я думаю, других они тоже нашли. Просто потом, когда на нас обратило внимание политическое сообщество и мир и когда наш круг поддержки стал расти, они решили не расширять список подсудимых.

Дело других девочек выделено в отдельное производство. То есть его можно открыть в какой-то момент. Я не думаю, что кто-то захочет это делать. Не думаю, что им нужен еще один процесс "Пусси Райот".

Кто-то из них сейчас в Москве. Кто-то нет. Иногда мы встречаемся на судах.

Мы не перестали общаться.

Ничего не бывает навсегда.

Про Екатерину Самуцевич

Арестовали сначала меня и Надю. Катю арестовали спустя две недели – когда она пришла к следователю сама. Она знала, что, войдя в кабинет, из него уже не выйдет. И она пошла на этот смелый шаг. Проявила солидарность, села в тюрьму. Это, на мой взгляд, серьезное отличие от других участниц, которые ничего подобного не сделали.

Катя никого не предавала. Катя не шла ни на какую сделку со следствием. Катя несколько изменила тон на апелляционном заседании, и уже разросшийся накал позволил сыграть на этом и принять решение в сторону ее освобождения. Вот и все.

Им нужно было легитимизировать дело. Хорошо сымитировать суд. Отпустив одну из участниц, они в большей степени приблизились к этому, чем если бы они этого не сделали.

Никто не ожидал, что Катю отпустят в зале суда.

Нам было радостно, что одна из нас выходит на свободу.

Это нормально – радоваться, что, пусть не у тебя, но по крайней мере у кого-то что-то становится лучше.

Вот, собственно, и все.

Про суд

Суд был 5 марта.

4-го числа ко мне пришел опер, начальник опергруппы, которая нас искала. Вызвал меня – у меня уже была голодовка, я достаточно плохо себя чувствовала.

Я написала, что не совершала никакого преступления, не понимаю, почему нахожусь в тюрьме.

На следующий день перед судом он пришел ко мне снова. И спросил, хочу ли я, собственно, на свободу. "Маша, у тебя же ребенок... Ну, вот если назовешь имена остальных...".

Мне сразу захотелось спать. Я только сообразила взять у него сигарету, потому что у меня кончились.

Взяла и пошла в камеру. На следующий день нас арестовали. На два месяца. И дальше – на два года.

Про тюрьму

Честно говоря, я вот не встречала среди осужденных тех, кто любит Путина.

То есть все ненавидят власть, потому что все достаточно плохо живут. Особенно хорошо об этом могут сказать люди, которые сидели не один раз. Потому что на зону не возвращаются просто так.

Туда возвращаются потому, что не могут найти себе место здесь.

Условия там такие.

Во-первых, тебе постоянно холодно, потому что не дают нормальной одежды. Во-вторых, в 5:20 подъем, ты должен встать и немедленно заправить кровать. Должен бежать в комнату, которую… кроме меня, конечно, никто не называл ванной, но назовем ее ванной. Там нет горячей воды. В бараках вообще нет горячей воды. Ты умываешься ледяной водой. Потом у тебя утреннее построение, ты должен построиться и 40 минут стоять на проверке, на страшном холоде! Потом большинство осужденных уходит работать: 12-14 часов шить полицейскую форму или форму для армии.

Эти наши так называемые "вежливые люди" из армии одеты в форму, сшитую заключенными.

У многих серьезные проблемы со здоровьем. Есть ВИЧ-инфицированные. Многие умирают от таких условий.

Медицины нет – в лучшем случае анальгин. Если кто-то восстает, его начинают бить. Сначала давить, провоцировать конфликты. А потом сажают в изолятор. Это холодная камера, каменный мешок, тюрьма в тюрьме.

В какой-то момент я спросила всех: "Почему вы это терпите?"

После моей встречи с правозащитниками, когда я рассказала им о том, что не выдают теплых платков для осужденных в минус 30-35 мороза, группа девушек устроила провокацию, вследствие которой я оказалась в одиночной камере.

Мне помогла адвокат Оксана Дарова. Она была потрясающим человеком! Она вообще не работала с женщинами, я была у нее единственной клиенткой.

Она предложила идти в суд и судиться с начальниками. Это довольно сильно подрывает их нервную систему. Потому что они не допускают мысли, что есть сила противодействия. Они – абсолютная власть на этом кусочке земли.

На меня постоянно вешали нарушения, и мы решили оспорить этот факт.

Я выиграла суд. Решением суда с меня сняли все нарушения. Кроме того – колонию серьезно наказали. Им пришлось сократить рабочий день, отремонтировать бараки, завезти теплые платки.

Они пытались мне мстить. Например, придумали пропускать меня через инвазивный обыск. Это обыск с проникновением в тело. Как гинекологическое кресло, только без кресла и без перчаток: грязная лавка, на которой происходят все эти действия. Это запрещено законом, конечно. Но кого это волнует?

В Нижегородской колонии, наверное, самое интересное место – это "север", общая курилка. Такая древнегреческая агора, как "Фейсбук". Быстрый способ узнать все сплетни, разговоры, апдейты. Там услышала политические разговоры – обсуждали мэрские выборы, куда выдвигался Навальный. Обсуждали, когда выпустили Ходорковского. Девочкам он по какой-то причине очень нравился, все обсуждали, какой он симпатичный.

В Березниках была конфронтация, борьба, правозащита. А здесь – общение. Не могла представить, что расстанусь с девочками и никогда их больше не увижу. В итоге мы общаемся и помогаем друг другу.

Про "Медиазону" и "Зону права"

В 2014 году мы придумали "Зону права", правозащитную организацию. Открыли офис на "Винзаводе".

Мы берем дела заключенных и ведем их. Предоставляем адвокатов людям, которых бьют, которым не оказывают медицинскую помощь, или политическим заключенным. Всего у нас 40 дел. Жутких дел.

Мы работаем с родственниками заключенных, которых забили до смерти. Или с теми осужденными, которых должны освободить потому, что они смертельно больны.

В 2014 году мы посетили много европейских тюрем. И одну американскую. Увидели огромную разницу между "там" и "здесь".

В берлинской женской тюрьме выступают рок-группы. В норвежской заключенные живут в доме с бассейном и гуляют на улице. Эти тюрьмы признаны миром за образец, эталон.

Если в российской тюрьме ты двенадцать-четырнадцать часов шьешь ментовскую форму или, отказываясь, попадаешь в штрафной изолятор, то в европейских странах, по крайней мере в лучших образцах европейских тюрем, ты не обязан трудиться.

Ты делаешь это в том случае, если ты хочешь заработать. В берлинской женской тюрьме мы встретили девочку, говорящую по-русски. Стали спрашивать о нарушениях закона, которые могли бы быть со стороны охраны. Она сказала: "Они два месяца уже обещали провести нам интернет, и этого не делают".

Когда мы спросили о работе, она сказала: "Мне сейчас тюрьма дает работу, я могу зарабатывать столько, столько-то. Если я себя проявлю, то я смогу зарабатывать больше. И смогу отложить". Этим мы были очень удивлены.

Принудительный труд – абсурдная штука.

Если восемь лет подряд за спиной ходит товарищ с плеточкой, у тебя совершенно пропадает желание делать что-то самому. Пропадает ощущение свободы. Самый простой способ – вернуться обратно, сесть, чем, собственно, они и занимаются. Процент рецидива у нас – один из самых высоких в мире.

Есть проект, который мы надеемся запустить через пару месяцев, – карта колоний. Мы собрали информацию по всем учреждениям России, их 1300. Это сервис, которым впоследствии можно будет пользоваться не только журналистам или правозащитникам, но и, например, родственнику, у которого кого-то посадили.

Про будущую книгу

Есть англоязычное издательство, которое захотело напечатать мои тексты.

Они, как и многие люди, знают нас как творческих активисток, которые попали в тюрьму, и хотят читать об этом.

Я пока сама не понимаю, что получится.

Просто считаю, что нужно иногда расставлять точки. Это одна из них.

Мне кажется, полезно побольше рассказать про тюрьму. Особенно про женскую. Нет текстов про женскую тюрьму, ничего практически. Есть мемуары Ирины Ратушинской, которая сидела в мордовской политической зоне в 1980-е годы, вот, собственно, и все.

Интересно, за что женщины попадают в тюрьму. Можно с уверенностью сказать, что треть девочек, которые там находятся, попали в тюрьмы в связи с домашним насилием. Их долго били мужья, которым они однажды ответили убийством.

Про сегодняшний день

Я не думаю, что "Пусси Райот" может теперь называться группой.

После того, как нас арестовали, "Пусси Райот" стали все те, кто был рядом, кто встал за нас. У них такое же право на это имя, как у меня.

Нет четкого, по пунктам расписанного вида деятельности, который мы воспроизводим.

"Пусси Райот" может быть не только акция, это может быть также правозащитная структура, независимое медиа, песня или видеоклип. Это действительно сложное творческое образование. Которое было в какой-то степени начато нами. Но которое обрело настолько мощную жизнь, что у меня нет никакого права заявлять, что что-то принадлежит мне.

Когда я была маленькая, все говорили, что вот у меня, дескать, что-то получится, а я смотрела на себя и думала: боже мой, неужели когда-нибудь из этого человека, самого нелепого, вечно опаздывающего, получится хоть что-нибудь?

Сегодня на мне огромная ответственность. Ты понимаешь, что тебе выпал шанс. У тебя появилась возможность делать вещи, которые не были доступны ни тебе, ни большинству из тех, кого ты знал прежде. В тебя, в твои шаги, слова, действия верят люди. Об этом нужно все время помнить. А иначе получится, что все было зря.

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода