Советник министра информационной политики Эмине Джеппар, которая уехала из Крыма после его аннексии, верит, что когда-нибудь обязательно вернется на родину. Специально для Крым.Реалии она рассказала о том, как два года назад захватывали полуостров, почему важно продолжать борьбу и когда украинцы изменили мнение о крымских татарах.
«Даже не успевали переваривать эмоционально все, что происходило»
Во времена до аннексии никто не оспаривал, что Крым – это Украина. Я помню 90-е годы, когда крымские татары возвращались в Крым… Я училась в русскоязычной школе, была единственной крымской татаркой в классе. Я понимала, что есть враждебные настроения, я это на себе чувствовала. Но в результате мягкой украинизации, которая десятки лет происходила в Крыму, этот шовинизм осел. На бытовом общении ты никогда не ощущал себя по одну или по другую сторону баррикад – и русские, и украинцы, и крымские татары находили общий язык. Со всеми соседями, с которыми мы общались, делили еду, дарили друг другу подарки, ходили в гости… Никогда не ощущалось, что возможен конфликт.
Но когда в Крым вошли российские солдаты, шовинизм опять стал ощущаться. Такое чувство, что банку, в которой есть ил, встряхнули – и этот ил поднялся. Точно так и шовинизм: он вроде осел, но продолжал присутствовать в головах людей.
Когда мы с Османом Пашаевым ездили на ГТРК «Крым», которая была захвачена (это вышка, благодаря которой контролируется сигнал, украинских СМИ в том числе), то имели честь познакомиться с московским волонтером. Когда мы спросили, почему он из Москвы здесь, внятного ответа не получили, однако было понятно, что этот человек не крымчанин. Таких людей было очень много.
Когда приехали английские журналисты, мне нужно было найти для них отель. Но все они были заняты, причем абсолютно во всех ценовых категориях, особенно эконом-класса. Это гостиницы еще советских времен, паршивые здания с облупленной штукатуркой, в которых не то, что жить – рядом находиться было невозможно. В них люди обычно не останавливались, а в феврале они были забиты – и явно не иностранными журналистами. Я думаю, что как раз этими российскими волонтерами.
Уровень страха в 2014 году, когда все только начиналось, и сейчас – две разные вещи. Тогда люди еще не боялись
Тогда мы проживали каждый день, как за год. Если честно, даже не успевали переваривать эмоционально все, что происходило, потому что был слишком большой поток событий.
«Сегодня за свободу мнения можно пропасть, быть убитым, допрошенным, оказаться в СИЗО»
История Решата Аметова была началом устрашающих акций. Для того, чтобы любой в Крыму мог чувствовать, что он может быть следующим. Как они выбирали людей, на кого условно был направлен палец императора, никто не знает. Я думаю, что играла роль национальность – известно, что крымские татары в большинстве своем не поддержали то, что происходило с февраля 2014 года. А Решат Аметов, к тому же, отец троих детей… Он олицетворяет молодого активного крымского татарина, принципиально отстаивающего свою позицию и не боящегося говорить о ней.
Особенной была акция «Женщины против войны», когда несколько десятков тысяч женщин разных национальностей вышли с плакатами, шарами, в цветах украинского флага... Они стали вдоль улиц живой цепью, заявив о том, что они против войны. Но это был не только антивоенный протест, это была попытка защитить украинский Крым. На плакатах были лозунги «Путин, вон из Крыма!», «Крым – это Украина», «Крым – территория мира», «Крым без войны»... Это были лозунги против России за Украину.
Сразу после аннексии нападали на журналистов, отбирали камеры, оскорбляли, кричали, били
Уровень страха в 2014 году, когда все только начиналось, и сейчас – две разные вещи. Тогда люди еще не боялись, они были в украинской реальности, где свобода слова, свобода выражения мнения были нормой. В Украине не было запрещено выходить с мирными протестами, митингами, то есть человек понимал: он может в любой момент выразить свое несогласие с чем-то. Сегодня люди знают, что за эти свободы можно пропасть, быть убитым, допрошенным, оказаться в СИЗО или стать жертвой судебного преследования.
Сразу после аннексии нападали на журналистов, отбирали камеры, оскорбляли, кричали, били. Но мне кажется, люди еще не понимали, с каким страхом они на самом деле сталкиваются. Когда мы пытались брать интервью у этих человечков, общаться с агрессивной самообороной, мы не понимали, что могли стать жертвой этой агрессии – не только с точки зрения банального оскорбления. Кто-то из нас мог пропасть так же, как Решат Аметов.
Сегодня есть в украинском обществе миф, что Крым всецело и полностью поддержал референдум и аннексию, что все крымчане счастливы от этого, что, кроме сепаратистов, там больше никого нет. Но это не так, и все те формы сопротивления – когда люди надевают футболки с тризубом, носят украинские ленточки, ставят флажок на автомобиль или максимально долго сохраняют украинские номера – об этом говорят.
Посыл «мы вместе» всегда дает надежду и силы продержаться ради лучшего будущего
Стоит ли этому быть? Да. Потому что это форма гражданского несогласия, она группирует, держит в тонусе, она не позволяет страху охватить тебя. Ты понимаешь, что не один в этой борьбе. Когда ты в дремучем лесу сам, тебе страшно и кажется, что он тебя съел. Но когда ты знаешь, что в этом лесу есть такие же люди, которые ищут выход, всегда легче. Посыл «мы вместе» всегда дает надежду и силы продержаться ради лучшего будущего. Люди, которые сопротивляются, делают огромный вклад в то, чтобы завтра было другим.
«Крым для России был ящиком Пандоры»
Мне кажется, что в Москве ожидали большей поддержки российского Крыма, нежели она оказалась по факту. Все эти нарисованные цифры на референдуме – это бутафория. И то, что сейчас оккупационная власть вынуждена строить потемкинские деревни для того, чтобы показать, что вот какой же он, этот российский Крым, говорит о том, что такой поддержки, о которой они говорят, нет. И это была очень большая неожиданность для Путина и всех, кто реализовывал захват.
Я склонна верить тем цифрам, которые озвучил Мустафа Джемилев. Это было примерно 34% реальной поддержки – те, кто проголосовал. Он говорил, что это информация ФСБшников, а они ведь не могли обманывать своих начальников о реальных цифрах на «референдуме». Журналисты тогда проводили исследование: люди без прописки могли прийти на участок и проголосовать. У меня ребята, например, в Белогорском районе отслеживали, считали людей физически с утра до вечера. Проголосовавших было совсем небольшое количество, но, когда обнародовали цифры, оказалось чуть ли не подавляющее большинство. Факты искажения на лицо.
Возможно, если бы у них была возможность заглянуть наперед, чем это обернется для России, то решение было бы другим
Но в России очень большой информационный ресурс, они всему миру пытались доказать, что крымчане на самом деле пришли и проголосовали. Это не мы тут организовали этот захват, отжим – это они высказали свою волю. К сожалению, они нас переигрывают в этом плане.
Это был для них проект, который они давно вынашивали, готовились, но результаты которого не могли предугадать. Это был ящик Пандоры. Возможно, если бы у них была возможность заглянуть наперед, чем это обернется для России, то решение было бы другим.
«Если мы будем говорить, что Крым – это Украина, рано или поздно это проявится в какой-то из форм по деоккупации»
Никогда Украина не ощущала, что может быть захваченной другим государством, что может лишиться части территории – и это то, что мобилизовало общественное сознание, что заставляет перестраиваться. Мне кажется, что украинцы раньше пребывали в мифах… В случае с Крымом это стереотип о крымских татарах – что это потенциальные сепаратисты. Службы безопасности Российской Федерации работали как раз на то, чтобы этот миф присутствовал. Но на самом деле сепаратистами оказались не они. Крымские татары – самая лояльная к Украине часть населения. Этот факт заставляет посмотреть на них по-другому.
Украина сегодня рождается как народ, как нация. Это возрождающийся из пепла феникс, такой себе двухлетний ребенок, который еще должен пройти процесс роста, становления, зрелости.
Когда вы знаете о своей болезни, вы ее лечите, не зная, вылечите ее или нет. Так же и здесь: ты выражаешь свою позицию, заранее не зная, повлияет ли это на исход. Я верю в коллективные энергии и знаю, что, когда много людей объединяются в своем мнении и действиях, это дает эффект смены реальности. Вот мне кажется, что, если мы сегодня будем говорить, что Крым – это Украина и будем формировать коллективное сознание вокруг этого, это рано или поздно проявится в какой-то из форм по деоккупации. Именно для этого мы должны об этом говорить.
