После аннексии Крыма Россией фактические власти полуострова, по сообщениям правозащитников, ввели негласное табу на все украинское: начиная от продуктов и заканчивая сине-желтой атрибутикой. Несмотря на то, что в российской Конституции Крыма, прописаны три государственных языка: русский, крымскотатарский и украинский, – уничтожаются указатели на украинском языке, в крымских школах исчезли украинские классы. Под запретом оказались и украинские СМИ, украинская литература, фильмы и музыкальные группы с материковой Украины. Недавно прокурор оккупированного Крыма Наталья Поклонская обратилась в суд с требованием запретить Меджлис крымскотатарского народа, а храмы Украинской православной церкви Киевского патриархата в последние два года находятся под угрозой закрытия.
За что именно преследуют крымчан, как держится на плаву Украинский культурный центр в Крыму, и что может сделать украинское государство, чтобы облегчить работу на полуострове наблюдателям и правозащитникам? Ответы на эти вопросы в эфире Радио Крым.Реалии искали заместитель председателя Крымской полевой миссии по правам человека Дмитрий Макаров и представитель Украинского культурного центра Алена Попова.
– Что нужно знать непосвященным про права человека в Крыму в целом, Дмитрий?
Макаров: Нужно понимать, что после прихода российской власти в крымскую реальность вошли гораздо более жесткие регуляторы в самых разных сферах. По антиэкстремистскому законодательству преследуют не только мусульман радикальной направленности, но и тех, кого соответствующие службы под нее подтягивают, тех, кто ставит под сомнение, каким образом Россия «присоединила» Крым, является ли он частью России и так далее. Ответственность за призывы к сепаратизму – это тоже крымская реальность сейчас. Понятно, что до февраля 2014 года это – совершенно невозможное явление.
– Каким образом вообще происходит мониторинг ситуации на полуострове?
Макаров: Крымская полевая миссия по правам человека отслеживает ситуацию с марта 2014 года. Основной наш метод – это регулярные заезды наблюдателей на полуостров. Они встречаются с местными жителями, собирают официальные документы, другие – отслеживают официальные акты на сайтах, в газетах и так далее. Затем эта информация становится либо достоянием журналистов и СМИ, либо она идет в международные и межправительственные структуры – ООН, ОБСЕ и миссию Совета Европы, либо мы пытаемся предоставлять ее правозащитным организациям, которые оказали бы правовую или иную консультативную помощь.
– Бывает ли, что номинально новое распоряжение российских властей, которые контролируют Крым, кажется безобидным, а на деле оказывается очередным серьезным ущемлением прав и свобод?
Макаров: Одним из самых сложных прецедентов в этом смысле является дело «Хизб ут-Тахрир». Я буквально на прошлой неделе пытался объяснить все его нюансы верховному комиссару ОБСЕ по делам национальных меньшинств. Он задавал вопросы по поводу этой организации, которая признана экстремистской в ряде стран, а в России – и вовсе террористической. Однако несомненно одно: люди, который привлекаются к ответственности за принадлежность к «Хизб ут-Тахрир», на самом деле к ней вряд ли принадлежат. Можно спорить о том, насколько допустимо преследование в той или иной форме членов этой организации, но, если даже они просто состоят в ней, но не совершали никаких противоправных действий, наказывать их – очень опасная тенденция. И мы видим, как эта же тенденция сегодня начинает переноситься уже на Меджлис. Если так и дальше пойдет, то сама принадлежность к нему уже будет преступлением.
– Можно ли сказать, что украинская культура в целом стала запретной в Крыму?
Макаров: Буквально сегодня наши коллеги из Крымской правозащитной группы подготовили доклад, полностью посвященный теме преследования людей по признаку принадлежности к украинской идентичности. Не секрет, что часть людей, в том числе и те, кто принял российское гражданство, по-прежнему считают себя украинцами. Они сталкиваются с самыми разными сложностями, но для них самая ощутимая проблема носит бытовой характер: непонимание соседей, нетерпимость и так далее. Это, конечно, очень сложно измерить.
Крымская правозащитница Ольга Скрипник: «Мы увидели, что за эти два года сложилась серьезная система преследований, которая включает в себя разные вещи, в том числе уголовное и административное преследование. Опять пришла неприятная новость о задержании наших активистов на административной границе с Крымом. Преследуют также представителей Украинской православной церкви Киевского патриархата. Кроме того, есть действия, направленные если не на устранение активистов, то на устранение проявлений самой украинской идентичности».
– Ольга Скрипник имела в виду активистов Украинского культурного центра, которых, действительно, достаточно долго продержали на админгранице с Крымом российские пограничники. Какие наиболее распространенные сложности, с которыми вам приходится сталкиваться как представителям Украинского культурного центра, Алена?
Попова: Просто так перечислить список проблем мне сложно. У нас работа изо дня в день как таковая не идет. Мы назвали себя Украинским культурным центром, запланировали культурные акции, но у нас есть большая проблема с их проведением. На наши культурные акции отвечают официальными, уже не культурными акциями, которые мешают нам работать так, как хотелось бы. Кроме этого, есть большая проблема с аудиторией: люди не готовы поддерживать тот профиль работы, который мы выбрали. А именно: культурное проявление нашей потребности поддержания украинской идеи в Крыму. Это проблема метафизического характера. На мой взгляд, задача нашего центра – противодействие украинофобии. Может быть, она очень глобальная, но вполне нам по плечу, пока мы работаем здесь легально, нас не закрывают, нам дают говорить. Разумеется, все это исключительно по правилам игры на территории Крыма. Нас ознакомили с ними, и мы будем им следовать именно для того, чтобы выполнить свою глобальную миссию. Нам, в первую очередь, хотелось бы легализовать украинскую символику, вернуть нормальное отношение к сочетанию желтого с голубым.
– Давление, которое на вас оказывают, исходит в основном от чиновников, или это бытовая украинофобия?
Попова: Лично меня, к счастью, не касается бытовая агрессия. В ближнем кругу я могу, конечно, говорить о том, как сложно решать проблемы, связанные с моими взглядами, но случайных выпадов в мой адрес не было. Однако мои друзья иногда рассказывают про подобные случаи. Так, на 9 мая они украсили одежду стилизованными изображениями мака, которые приняты в Украине для Дня памяти и примирения, а продавщица сделала им замечание в том смысле, что они якобы неподобающе себя украсили. Никто маки не срывал, руки не тянул, не заламывал. Когда подошли к мемориалу – разумеется, не со стороны вечного огня, который является чисто советским символом, – то встретили там людей, выразивших понимание. Вот этого мы и добиваемся.
Макаров: Наряду с подобными случаями бытовой ксенофобии, мы фиксируем случаи вполне конкретного административного преследования, вполне конкретных запретов акций, посвященных памятным дням украинской истории. Это отчасти и продукт как официальной идеологии, которая гласит, что Крым всегда был российским, так и вполне конкретных репрессивных действий властей, направленных против любого инакомыслия, в том числе и связанного с Украиной. Что могло бы сделать украинское государство в такой ситуации? Обеспечивать там постоянное международное присутствие в виде неправительственных миссий и так далее. Мы всячески эту идею продвигаем, но сталкиваемся с тем, что правозащитникам, журналистам, наблюдателям приходится проходить длительную и дорогостоящую процедуру согласования с профильными министерствами и оформления спецразрешения. Только после этого они могут въезжать, да и то через материк, что удлиняет путь на много часов и приводит к его удорожанию от 7 до 10 раз.
Понятно, что у адвоката, журналиста или правозащитника, который следует, например, на судебное заседание по делу политзаключенного Ахтема Чийгоза, нет времени лететь в Киев через четыре границы, дней пять получать разрешение, а потом добираться наземным транспортом еще почти сутки. Если украинский МИД говорит, что хочет обеспечить в Крыму международное присутствие, то должен понимать: такое присутствие возможно, только если та же миссия Совета Европы въезжает на полуостров через Москву в нарушение действующего украинского законодательства. Но мы должны всячески содействовать, а не создавать препоны тем, кто старается соблюдать законы. В моем случае это вылилось в отказ выдавать спецразрешение, хотя я старался соблюдать все правила. С другой стороны, нужно отчасти изменить сами законы, чтобы МИД, например, в исключительных случаях разрешал въезжать в Крым из России.
– В самой России, на ваш взгляд, точно так же преследуют все украинское, как в Крыму, или же в других регионах властям это не так интересно, Дмитрий?
Макаров: Тот же случай с обысками в библиотеке украинской литературы в Москве вполне вписывается в атмосферу нагнетания страха, поиска врагов, подрывных элементов. Видимо, не нашли никого опаснее библиотекаря. Мой правозащитный взгляд на вещи – за пределами этих национальных, культурных идентичностей. Я говорю, что люди имеют право выбирать, кем они хотят быть, и государство не вправе их за это преследовать. Понятно, что в Крыму сейчас под ударом любые меньшинства, в том числе и те, которые кажутся наиболее неблагонадежными – крымские татары и украинцы.
– Есть ли у международных организаций заинтересованность в вашей работе?
Макаров: Есть – в докладах, которые надо слать в Женеву, в Страсбург, в Вену. Реальной заинтересованности в том, чтобы решать проблемы в Крыму, – нет. Именно поэтому мы и настаиваем, чтобы наши европейские коллеги выработали формат постоянного присутствия в Крыму. Тогда мы будем видеть не только констатацию фактов, но и реальную работу. Это сложный политический момент, но, по крайней мере, обсуждаться такие варианты должны.
