Два года назад, 27 февраля 2014 года, началась российская аннексия Крыма. Несмотря на опасность и давление, крымские активисты организовывали акции в поддержку территориальной целостности Украины. Один из них – экс-глава Крымского центра делового и культурного сотрудничества «Украинский Дом», организатор крымских акций в поддержку Евромайдана Андрей Щекун. Во время аннексии он поплатился за свою позицию и в марте 2014 вместе с другим координатором крымского Евромайдана Анатолием Ковальским был захвачен в плен представителями местной «самообороны». Как начинались акции в поддержку целостности Украины, поддержало ли крымчан государство и что могли сделать украинские военные во время аннексии – об этом говорим с Андреем Щекуном.
– Андрей, в феврале 2014 года Вы с Вашими единомышленниками начали проводить в Крыму акции в поддержку целостности Украины. Как начиналась Ваша деятельность и с какой целью? Вряд ли мирные акции могли что-то противопоставить оккупантам…
– Наиболее массовая наша акция состоялась 26 февраля 2014 года под стенами Верховного Совета Крыма по призыву Меджлиса крымскотатарского народа. Тогда мы как представители общественного движения «Евромайдан Крым» приняли активное участие и привели приблизительно тысячу своих единомышленников, постоянно участвовавших в наших акциях. Мы пришли с государственными флагами, чтобы показать, что Крым – это Украина. В этой акции мы делали, что могли. С акциями, которые происходили уже во время оккупации, конечно, было сложнее. Мы понимали, что больше не можем существовать как движение «Евромайдан Крым», проводящее акции в поддержку вступления в европейское сообщество. Мы понимали ситуацию. С другой стороны, мы видели, что начало происходить во время оккупации: почему-то постоянно проходили только пророссийские митинги, и картинка в телевизоре говорила лишь о том, что сегодня якобы все счастливы и поддерживают Россию.
– Где проходили ваши акции и насколько активно их поддерживали крымчане?
На первую акцию в начале марта возле памятника Шевченко пришло всего 40 человек
– На первую акцию в начале марта возле памятника Шевченко пришло всего 40 человек. Собирались там, поскольку Шевченко – это символ украинства. Кроме того, памятник находится в безопасном месте. И то – очень многие люди в тот момент боялись и не хотели выходить. Но мы правильно выстроили информационную кампанию, и, наверное, журналистов, в том числе зарубежных, приехало больше, чем нас было на акции. Так что первая акция была совсем небольшая, но о ней узнали, она стала своеобразным толчком для населения. На второй день пришло более 200 человек, и так по нарастающей.
«Мы хотели показать, что в Крыму не только поддерживают Россию»
Когда мы организовывали акцию 8 марта в парке Салгирка у кинотеатра «Симферополь», туда пришла уже масса людей. Хотя миссия вроде бы была убрать территорию, мы приобщили еще один наш проект, «Женщины Крыма за мир», чтобы немного разбавить наши акции. После этого мы пошли к воинской части. Когда я увидел, что от Совета министров по площади бежит около 200 человек с дубинками, мы начали быстро эвакуировать наших участников и разминулись буквально минута в минуту. Слава Богу, удалось избежать конфронтации в самом центре города. Тогда мы перевели свою акцию к военной части на улице Карла Маркса. Туда к нам приехало два больших автобуса, откуда вышло около 50-60 людей, которые начали агрессивно нас отталкивать и провоцировать. Тут тоже удалось избежать конфронтации. Но самое главное, что, несмотря на все это, нам удалось дать сигнал всему Крыму – потом начались акции и в других городах. Постоянные акции мы перенесли к памятнику Шевченко. Делали своеобразные флешмобы, выпускали в воздух шарики, голубей. Мы хотели, чтобы эти акции стали более мощными и охватили весь Крым. Нас поддерживала Украинская православная церковь Киевского патриархата. Самая большая акция планировалась после 8-9 марта. Для этого дня мы выделили средства на автобусы, чтобы к нам могли присоединиться наши люди из регионов. Мы хотели прорвать информационное пространство, показать другую картинку, продемонстрировать, что в Крыму не только поддерживают Россию.
– Поддерживал ли вас кто-либо, кроме проукраинских и крымскотатарских активистов?
– Знаете, до Майдана и движения «Евромайдан Крым» я занимался только украинскими вопросами: образование, язык, культура. Занимался тем, что у меня болело как украинца. Во время Евромайдана я перестал разделять языки и национальности: крымский татарин, украинец, россиянин. В Крыму много русскоязычного населения, и мы хотели интегрировать его в украинскую, европейскую среду. Поэтому, чтобы не отпугнуть их своей зацикленностью на украинском национализме – чем я, в принципе, горжусь – мы несколько изменили свою политику насчет общения с крымчанами, которые к нам тянулись. Тем более, во время нашего сопротивления нас постоянно поддерживало очень много русскоязычных людей, которые попросту не хотели в Российскую Федерацию. Так что мы говорили о том, что мы именно украинцы, но с нами стоят и русские, и крымские татары, и представители всех национальностей, которые хотят жить в украинском Крыму, в Украине, а не Российской Федерации. И, знаете, никакой полемики на национальной почве не было. Мы воспринимали друг друга как некую духовную общность, и языкового барьера для нас не существовало.
Нас поддерживало очень много людей. Постоянно приезжали активисты из Киева и других городов, например, из Запорожья, из восточных и южных областей. Был даже женский народный коллектив, который делал какие-то инсценировки и морально поддерживал нас и военных. Вообще на День Шевченко 9 марта мы достигли пика, когда поняли, что люди уже не боятся и начинают выходить. Но тогда меня и Анатолия Ковальского схватили. Это был сигнал для остальных. Так что после этого наши акции практически прекратились.
«Я предчувствовал захват Крыма уже давно»
– Чувствовали ли вы поддержку государства?
Никакой поддержки государства у нас не было
– Никакой поддержки государства у нас не было. На нас так никто и не вышел. На нас выходили военные и даже спрашивали: что делать дальше? У нас были общие совещания. Но что мог сказать я, обычный координатор движения, который не влияет на ситуацию, не влияет на военных? Нужна была связь с Киевом. Но самое печальное, что даже после захвата Крыма с нами так никто и не связался. Государство могло понимать, что существует опасность для активистов, организовывавших движение сопротивления. Государство могло бы озвучить хоть какую-то позицию – например, попросить нас прекратить какие-либо акции и подумать о нашей безопасности, продумать нашу защиту. Но, к сожалению, этого не произошло.
– Андрей, думали вы ли когда-нибудь о том, что захват Крыма возможен?
– Внутренне я предчувствовал захват Крыма уже давно. И как политик, как общественный деятель говорил о том, что есть опасность. Я говорил об этом, когда писал статьи о деятельности Московского патриархата в Крыму. Я писал об этом еще в 1999 году, когда произошел раскол «Народного Руху України». Я все это прогнозировал и реально чувствовал. Тем более, подходил 2017 год, когда Черноморский флот России должен был бы выходить из наших гаваней. Переговорный процесс почти завершился, и тут заключаются Харьковские соглашения, и ситуация становится попросту опасной. Мы постоянно говорили об этом нашему политикуму. Более того, есть неофициальная информация, что аналогичная попытка была в 2005 году при Викторе Ющенко, но на тот момент сработали спецслужбы, и все обошлось. Об этом никто не говорил. Однако государство тогда сработало очень оперативно. На этот раз – нет. Сигналом об опасности стало 24 ноября 2013 года. Тогда «Партия регионов» проводила во всех областях митинги с посылом, что в Европу нам не нужно, мы построим Европу в Украине. А в Симферополе на площадь Ленина на митинг вывели около 5 тысяч людей против 100-200 наших активистов. Чтобы избежать конфронтации, мы тогда были вынуждены перейти к представительству президента Украины в Крыму. Тогда уже была открытая агитация за вступление в Таможенный союз. Это был радикальный митинг, который вообще отличался от митингов, которые проводила «Партия регионов» в других областях Украины. То есть это уже был сигнал. Так что я чувствовал, что что-то такое может быть, но, верите, когда организовывал сопротивление, до конца верил, что Украина вмешается и защитит нас. Мы были готовы помогать государству. Более того, я эвакуировал свою семью, потому что чувствовал, что со мной может что-то случиться. Но я сознательно оставался в Крыму для дальнейшей борьбы и верил, что Украина подставит нам плечо, и мы начнем бороться.
«Нас допрашивали люди Гиркина и Безлера»
– В марте 2014 года вас с еще одним активистом Анатолием Ковальским взяли в плен. Как это произошло?
– 9 марта мы с Анатолием Ковальским перед массовой акцией получили от волонтеров украинскую символику. За два часа до акции нас взяла в плен местная так называемая «самооборона». Нас отвезли в милицейский участок на железнодорожном вокзале, а милиционеры буквально через 10 минут передали нас каким-то старшим от «самообороны». Нас забрали люди в штатском, в машине сразу завязали скотчем глаза и руки.
– Это были местные?
Думаю, на допросах уже были люди ФСБ или ГРУ
– Думаю, на допросах уже были люди ФСБ или ГРУ. Но сегодня, по результатам нашего расследования можно говорить, что это были люди Стрелкова, он же Гиркин, и Безлера, тех самых, которые прославились в Славянске. То есть они тогда принимали активное участие в спецоперации по захвату Крыма. Я был в плену именно у них. Там были очень разные люди. Были и местные, добровольцы, называвшие себя «Крымской армией». Была Самооборона, то есть низшее звено, следящее за порядком на улицах, а «Крымская армия» – те, кто должен был защищать Крым при военных действиях. Ну и «спецы», которые нас пытали и допрашивали. То есть там их называли «спецами». Думаю, это уже люди названных мной Гиркина и Безлера и представители служб безопасности Российской Федерации.
– В чем вас подозревали, чем объяснили ваше задержание?
– Мотивацией ареста было то, что мы якобы пытаемся сорвать референдум в Крыму. Якобы у нас подпольная структура, которая действует по всему Крыму, и в день референдума мы будем проводить теракты. Кроме того, нас обвиняли в связях с «Правым сектором». Требовали сдать пароли, явки, рассказать, где находятся тренировочные базы. Также требовали сказать, откуда у нас финансирование. Они были уверены, что нас финансирует Киев. Не верили, что мы все это делаем бесплатно и финансируем свои акции самостоятельно.
– Появилась ли какая-то поддержка государства, когда вы оказались в плену?
– Какая поддержка? Нет, конечно, никакой поддержки. Я рассчитывал только на свой ум и выдержку, больше ни на что. Ну и молился Богу, конечно. Какая поддержка? Я понимал ситуацию. Знаете, самое страшное в плену было, когда до 16 марта дважды были неудачные попытки нас обменять. Это психологически очень тяжело: тебя должны обменять, а вместо этого везут, и опять допросы, пытки и так далее.
– С момента аннексии Крыма прошло два года. Как вы считаете, могли ли мы тогда изменить ситуацию? Что было сделано не так?
– Я не могу говорить об абстрактных «нас» – лишь о себе и людях, которые были рядом со мной. Мы делали все, что могли. Мы не ночевали дома, скрывались от преследований, вывезли свои семьи, чтобы быть свободными и иметь возможность и дальше организовывать акции. Моя совесть и совесть моих побратимов чиста. Что касается государственной политики – можно было сделать больше. Можно было, по нашим подсчетам, вооружить 2-3 тысячи крымчан, а при участии крымских татар – и до 30 тысяч. Это реально, и такие цифры, в принципе, и звучали от одного из лидеров в первые дни.
«Не думаю, что Российская Федерация рискнула бы массово убивать украинцев»
– Вооружить их против профессиональной российской армии?
– Да, вооружить. Надо было просто действовать.
– И что бы это дало?
– По-моему, мы должны были просто зайти в более-менее контролируемые военные части, готовые защищать свободу страны, чтобы нам выдали оружие и обмундирование. Мы были бы готовы защищаться. Я думаю, Россия вела бы себя иначе. Не думаю, что Российская Федерация рискнула бы массово убивать украинцев. И тогда уже можно было подтягивать и украинскую армию. Мы были к этому готовы, но нужны были более радикальные четкие действия. Конечно, в воинских частях было много предательства, потому и невозможно было сопротивление.
– Но ведь предательство было не с самого начала. Мне кажется, военных смутила реакция на происходящее государства – точнее, ее отсутствие, ведь никаких приказов не было.
Когда рассказывают, что кто-то ждал какого-то приказа из Киева, я говорю – неправда
– Когда рассказывают, что кто-то ждал какого-то приказа из Киева, я говорю – неправда. Все это произошло потому, что военнослужащие боялись за свои семьи. Я много общался с военными, которым мы приносили еду, и они говорили об этом. Им звонили, шантажировали и так далее. Я отвечал – так вывозите ваши семьи. При чем здесь ваша семья, когда речь идет о долге, когда украинцы платят вам деньги за выполнение ваших обязанностей? Да, на них давили. Но, подождите, я как общественный активист принял решение – так примите решение вы. Либо вы как служащий армии защищаете страну, либо идете и сдаетесь в плен. И не надо кивать на адмиралов, которые предали. У вас свои обязательства, у вас устав, присяга. Это точно как с госслужащими. Ты присягнул, а сегодня страну оккупировали. Я бы, как госслужащий, в крайнем случае, если бы не выезжал, то не пошел служить оккупанту. Каждый отвечает за себя. И не надо перекладывать вину на того же Игоря Тенюха, который якобы не отдал приказ. Я говорил с Тенюхом. Он не сказал «стрелять», но сказал – исполняйте, что написано в уставе. А в уставе сказано: нападают на воинскую часть – стрелять. Так что каждый действовал, как считал нужным. Я не судья и прокурор. Но считаю, что в тот момент кто-то из генералов или руководителей подразделений мог взять на себя большую ответственность. Ведь на Донбассе было иначе. Те, кто хотел, взяли на себя ответственность, самоорганизовались и пошли защищать свою Родину. А уже потом начали реформироваться и укрепляться Вооруженные силы. То же самое могло быть в Крыму. Мы, общественные активисты, взяли на себя ответственность, насколько могли. У нас не было оружия. Но мы взяли транспаранты, воздушные шары, голубей и пошли защищать свою страну мирным путем. Мы донесли миру, что мы за Украину, за мир и благополучие. Более того, мы делали радикальные обращения к международному сообществу. Мы заявляли о том, что происходит, и что с этим нужно что-то делать. Так что ответственность начинается с отдельной личности, с отдельно взятого человека.
