Максим Кантор: Перекресток Европы

Рубрика «Мнение»

В России мы не ходили голосовать: все равно насчитают проценты, какие нужны власти. Но уж если ты гражданин Европы, изволь отвечать: здесь голос одного имеет значение.

За левых или за правых? Национальное государство или интернациональное? Впустить беженцев из Сирии в Европу? Поддержать Украину или "русскую весну" на Донбассе? Демократия – это интернациональная доктрина или национальная?

И как трудно разобраться, где лево и где право.

Вот Сара Вагенкнехт, я читал, что она левая. А Марин Ле Пен – она, говорят, правая. Почему они – левая и правая – по одну сторону баррикады, обе за Путина? Вот я сижу в парижском кафе с "левой" дамой из окружения левого философа Бернара-Анри Леви. Философ Леви против агрессии русских на Донбассе. А дама из его окружения сообщает мне, что хотела бы переводить русского фашистского писателя Лимонова. Как сочетается?

Русские эмигранты в Берлине протестуют против иммигрантов из Сирии – как понять? Они ведь сами иммигранты? Российские банкиры и их жены в Лондоне поддерживают агрессию на Донбассе. Почему? Ведь живут в Англии, которая агрессию осуждает.

Европа – она какая? Состоящая из "национальных" государств или общая?

Когда будет большая война, за что умирать? За интересы национальных государств, как в Первой мировой? За гуманизм против нацизма – как на Второй мировой? За геополитику? Третья мировая рядом; и что же, прикажут умирать за "русский мир" – и за "немецкий мир"?

Хорошо бы заранее понять, за что потребуют отдать жизнь.

Отвечаю как умею:

Неприятности не в Путине, беженцах или Сирии. Прежде всего – в неточностях, заложенных в политический дискурс.

В европейской мысли перепутаны понятия "левый" и "правый".

1) Путаница между "правым" и "левым" в послевоенной европейской риторике возникла по причине того, что оппонентом западной демократии был Советский Союз, а это государство было "социалистической империей", сочетало несовместимые противоположности.

Оппонируя СССР, западная демократия стала пользоваться попеременно "левой" аргументацией и "правой".

СССР сочетал колониализм (правую доктрину) и казарму равных ("левую" декларацию, почти что демократию). Более того, вторым врагом демократической Европы был фашизм – расовое неравенство.

Демократии пришлось оппонировать сразу и красным, и коричневым.

Оппозиция двум монстрам соединяла аргументы в одной декларации.

Немецкий историк Нольте сказал, что геноцид по классовым признакам паритетен геноциду по расовым признакам. Франкфуртская школа вступила с ним в спор, но де-факто принцип уравнения фашизма и коммунизма стал рабочим в анализе истории. Одно лекарство давали сразу от двух болезней.

Ханна Арендт (вслед за Поппером) объединила коммунизм (то есть равенство) и фашизм (то есть неравенство) под одним определением – "тоталитаризм".

Чуму и холеру объединили в одну болезнь – и лечить стали одной таблеткой.

Пошел ли такой метод лечения на пользу медицине?

Допустим, европеец, критиковавший СССР за вторжение в Чехословакию с позиций "левого" (ругал советский империализм), оказывался "правым" по отношению к принципам равенства, декларированным в СССР, когда предлагал внедрить свободный рынок.

Русский народ воспринимал демократию как буржуазность, данную вместо равенства.

2) Запад подменил понятие "демократия" понятием "западная цивилизация".

Демократия Запада по отношению к миру выступила как проект цивилизации по отношению к варварству.

Западные просветители учили прочие страны не политическим доктринам (равенству перед законом, экстерриториальности автономной личности), но ставили культурный эксперимент: внедрение нескольких экономических институтов поможет "стать Европой", тогда появятся и европейские блага.

Культурный эксперимент привел к социальной путанице.

Характерен лозунг тех лет: "Хочешь жить как в Европе? Голосуй за правых!"

Эта фраза архибессмысленна: внедрив принцип свободного рынка, где сильный – герой, разве мы тем самым добьемся европейских законов, перед которыми равны и сильный, и слабый?

Но бессмыслица казалась прогрессивной.

3) Демократия в Европе традиционно защищает бедных от богатых, но демократия русская стала защищать богатых от бедных.

В России – естественным образом – демократы стали представлять "правых", финансовую олигархию, тогда как на Западе "демократы" представляют скорее "левых" – Запад учил Россию тому, как стать Западом, а вовсе не тому, чтобы покончить с бедностью и крепостным правом. С этим связана сегодняшняя обида русского народа на демократию: население считает, что народу вменили грабительские "западные" принципы обогащения одиночек вместо общинного сознания.

4) Рецепт цивилизации, данный Западом России, состоял в объединении принципов демократии с законами рынка.

Индивид, неуспешный на рынке, автоматически выпадал из демократического общества.

Это подготовило приход авторитаризма: бедняки стали ждать диктатуры как избавления от насилия рынка. Любопытно, что к сталинизму призывают самые богатые богачи, перешедшие в качество демиургов нации, которым нация прощает капиталы.

Не прощают сочетания демократических лозунгов и богатства.

Рынок и демократию объединили для ускорения обучения варваров, хотя в истории западной цивилизации данное сочетание – лишь эпизод, но не обязательная зависимость.

В Европе рынок существовал задолго и помимо демократии. Рынок – не идеал развития демократии. Более того, демократия, строящая свои права в зависимости от рыночных успехов, отнюдь не гарантия свобод, напротив.

Это вульгарное толкование исторических процессов родило русский неофеодализм (новый строй не могли определить: не капитализм, но и не социализм; это неофеодализм).

Адепты неолиберального строя фактически обслуживали феодализм. Корпорация Путина (Госбезопасность (ГБ), приватизировавшая государство, занялась предпринимательством) была лишь одной из корпораций, одним из феодов, но в ходе борьбы с конкурентами, используя государственную власть, корпорация ГБ победила.

Население благодарно поддержало победу гэбэшников: кажется, что устраняют "грабителей-демократов". Но деле капиталистическая корпорация ГБ просто устранила рыночных конкурентов.

Связь "демократия – рынок" при победе ГБ сохранилась вполне. Пострадало иное.

5) Демократия сама по себе не обязательно дает свободу – свободу сулит республика.

В политической риторике последних лет словом "демократия" подменяют слово "республика" – на деле же понятие демократия" не сулит свобод индивиду. Согласно Канту ("К вечному миру"), есть три типа власти в социуме: автократия, аристократия, демократия; в любом из этих трех типов власти возможны два вида управления: деспотия и республика – такое управление, где исполнительная и законодательная власти независимы друг от друга и не коррумпированы политической выгодой.

Западные послевоенные страны строили "демократические республики"; на экспорт отправляли "демократические деспотии"; сражаться предлагали за абстрактную демократию. Но таковой не бывает.

6) История недавних лет России состоит из фиктивной борьбы либерализма с патриотизмом.

Имитация оппонента, баронская фронда, была лишь одной из голов дракона и подготавливала появление другой головы – империи.

На деле российский авторитарный режим появился как последний аргумент в феодальной усобице. Но русские авторитарные "либералы" искренне не понимают, что они сами родили это чудище, и ничего ему не противопоставляют.

При этом русские богачи, что живут на Западе, поддерживают авторитарный режим России: они живут за счет незаконно приватизированных месторождений в России и отказаться от мафиократии не могут. Любопытно, что вчера эти самые богачи поддерживали фрондерский протест на Болотной площади, но сегодня все бунтари вернулись в лоно власти.

Протест против путинской диктатуры на Болотной (три года назад) был эпизодом феодальной усобицы. Бароны хотели сменить короля; обедневшему населению это движение не сулило перемен в участи. Никто не говорил об отмене феодализма ("неолиберализма"). Речь шла о перераспределении командных ролей, поскольку демократия традиционно в России воспринимается отдельно от понятия "республика". Адептами "демократии" на Болотной выступили корпорации и высокооплачиваемые менеджеры, конферансье и рантье.

Население в условиях этой борьбы приняло сторону монарха, обещавшего стабильность, а сами богачи ориентировались по ситуации.

Крах Болотной на Западе восприняли как крах демократии. Ничего подобного – это расцвет прямой демократии при авторитарном правлении.

Европа искренне думает, что дала России хорошее лекарство – как стать цивилизованной страной; а Россия не смогла научиться.

Но учили – феодализму. И научили.

7) Русский феодал нового типа – дитя европейской путаницы.

По сути, взамен неприятной фигуры коммунистического аппаратчика Европа примирилась с созданием в России русского богача нового типа, феодала с демократической риторикой.

Приватизацию торопили, надо было смести социалистическую собственность. Западный демократ отлично знал, что его партнером по бизнесу является не просто бандит, но новый феодал. Неофеодализм предпочли казарменному социализму.

Основная обида Путина на Запад в том, что он искренне не понимает, почему два феодала должны ссориться. Ты порешь своих крестьян, а я порю своих. В чем проблема?

Для демократической республики Запада деление мира на крепостных – нелепость. Для феодализма Российской империи – аргумент. Феодал/гангстер рассматривает мир поделенным на феоды, но к этой мысли его подтолкнуло объединение демократии и рынка. Так вернулось слово "геополитика", популярное в годы фашизма ХХ века.

8) Борьба за цивилизацию привела к тому, что западные левые стали правыми, а правые заняли их место.

Западные демократы (то есть как бы "левые") поддерживали интернациональные корпорации, разрушающие социалистические тоталитарные государства, и оказались – по отношению к нищему населению этих стран – "правыми".

Обнищавшее население третьего мира (и России) сделалось интернациональной беднотой – и в качестве спасения от интернационально оправданной нищеты обратилось к национальной идее.

Так национальная идея сделалась идеей освобождения, а идея "национальной реконкисты" стала равна идее пролетарской революции.

Так место, освобожденное "левыми", заняли "правые" националисты.

Националистическое сознание русских (ущемленных, как им внушает их правительство, в качестве нации) выдается за страсть к социальной справедливости. Национализм подменил социализм, а возрождение империи рассматривается как борьба с капитализмом.

Население России беднеет, а кремлевские олигархи богатеют, но, скрепленные "национальной правдой" с начальством, бедняки считают это состояние возрождением социализма, а нация стала убежищем от интернациональной нищеты. Марин Ле Пен стала играть по отношению к "угнетаемому" (так считается) французскому населению ту роль освободителя, которую должен был играть левый политик. В рамках этой же логики ислам стал по отношению к западной демократии "религией угнетенных" (как некогда христианство).

Место для "правой идеи" освободили "левые".

Политический кульбит произошел в России: русские "консерваторы", "имперцы" обратились непосредственно к народу. Возник спекулятивный термин "левая империя", и народ стал видеть в "правых" (то есть в собственных феодалах и угнетателях) то, что он традиционно должен видеть в "левых" – в угнетателях видят освободителей.

В "правых" видят братьев по национализму. Так, один из "имперских" русских писателей заявил, что главный союзник русских "имперских левых" – это Марин Ле Пен.

Альянс В. Путина с Марин ле Пен не случаен: русские националисты говорят сегодня, что настоящий "левый" сегодня – это "правый". И Европа согласна: сегодняшний европейский левый – друг русского "имперца" в борьбе с интернациональным капитализмом. Так Сара Вагенкнехт и Марин Ле Пен оказались в одном строю. В имперском строю.

9) Больше всего сегодня страдает идея европейской республики – свободы, равенства, братства, скрепленных законом.

Наибольший урон понесла идея республики, потому что ее использовали для достижения имперских целей.

Европейский левый полагает, что донбасские сепаратисты борются против интернационального капитализма (абстрактной американской идеи); сами сепаратисты говорят, что они за социализм.

На флаге диверсионных войск написано "республика", но нарисован имперский двуглавый орел; агрессия осуществляется во имя Российской империи нового типа.

Феномен сегодняшнего дня: националистические интербригады воюют за Франко.

Этот политический винегрет будет толкать Европу к фашизации.

10) На фоне кризиса Европейского союза, не имеющего сил на федерацию, забывающего республику ради рынка, возникает мираж империи.

Мираж (а не натуральное явление) потому, что возникновение неофеодализма и неоимперии реактивно; нет реальных оснований для Российской империи: нет полноценной экономики, нет самостоятельного производства, нет своей медицины, нет образования и науки; даже искусство, даже пропаганда – и те пользуются чужими технологиями. Перед нами симулякр империи, но оттого, что это подделка, история не менее кровавая.

Основание для возникновения квазиимперии было: ретрофеодализм можно было структурировать лишь в симулякр империи.

Как и всякая ретроимперия, сегодняшняя Россия воспроизводит матрицу фашизма – фашизм, собственно, и есть ретроимперия.

11) Российская империя будет использовать любой шанс для расслоения Европы на национальные государства.

Российская империя возможна лишь при наличии разрозненной Европы.

Стратегии имперской России помогает то, что ислам стал религией угнетенных, сменив в этом отношении христианство.

Несимметричный ответ Европы исламу – отказ от европейской федерализации и закрытие внутренних европейских границ.

Данная тенденция используется Российской империей.

12) Общечеловеческая идея Германии и есть ее "национальная" идея. И наоборот: национальная идея, выданная за интернационально значимую, ведет к фашизму.

Канцлера Меркель упрекают в том, что она ведет общеевропейскую политику, заменив ей "национальную"; упрекают в том, что она подменила "реальную прагматическую" политику абстрактным благородством – "проецировала мораль одного человека на государство". Недавно читал критику Рюдегера Сафронски, ссылающегося даже на Канта, который будто бы разделял личную мораль с общественной и не верил в "общее государство". Разумеется, Иммануил Кант считал прямо обратное – и в трактате "К вечному миру" призывал к единому федеральному государству, к космополитизму и к республиканскому правлению в каждом из составных федерации.
Этот проект ничего общего не имеет с ницшеанским отношением к истории, а то, что овладевает немецким сознанием (напуганным притоком беженцев и желающим самоидентификации), есть не что иное, как реструктуризация ницшеанской логики – в противовес кантианской.

Национальные государства на территории Европы на протяжении ста лет уже дважды приводили к мировым бойням. Фашизм имманентен европейским национальным государствам – в этом человечество успело убедиться, – а семьдесят лет европейского мира связаны с общей Европой. Европейская цивилизация, поднятая из пепла ницшеанской морали сначала планом Маршала, а потом объединенная идеей "общей Европы" и единой валюты, противостоит привычному сценарию войн.

"Уступить суверенитет Брюсселю"? Нет, создать федеративную Европу с общими республиканскими ценностями, противостоящую тирании на любом из полюсов.

Это безусловно трудно.

Воронка, образовавшаяся на месте одной шестой, Российской империи, вовлекает в орбиту своего водоворота все новые и новые страны – Германия тоже в этой турбулентной зоне.

Вас пугают миллионы беженцев – диких и бесправных? Грозит потеря самоидентификации? Но если вас пугают несколько миллионов беженцев, отчего вас не пугают сто сорок миллионов в соседней разоренной стране с ядерным оружием, сто сорок миллионов обиженных, которые отнюдь не беженцы, но напротив: возбуждены феодалами-миллиардерами и верят, что их обидчики "за бугром"? Вы испугались сирийского нашествия? А другого не боитесь? Империи не боитесь? Или вам неизвестно, что в случае беды следует стоять плечом к плечу, а не поодиночке?

Развалить единство ради "национальных" государств и шагнуть в сторону фашизма? Фашизм соседей заразителен; когда-то Германия с Россией успешно передавали друг другу бациллы террора и страха; хорошо бы сегодняшнюю инфекцию национальных государств не разносить по Европе.

Есть две Германии.

Для великой благородной Германии интернациональная, общечеловеческая идея и есть идея национальная; именно такая общечеловеческая идея – Канта, Гете, Белля, – делает Германию способной к объединению Европы. Но есть иная Германия. В которой "национальная" идея выдается за интернациональную, и вот тогда появляется Гитлер. Хочу ли я такой "национальной" Европы? Нет, не хочу. Бывает ли благородная "национальная" политика? Не бывает.

13) Европейское решение по беженцам покажет жизнеспособность Европы как федеральной идеи и христианства по отношению к исламу.

Если ислам стал религией угнетенных, а христианство – идеологией демократического рынка, то национализация государств и фашизм неизбежны.

Если федеральная Европа (идеал Иммануила Канта) сумеет сообща противостоять "левой империи" (то есть фашизму) и принять беженцев, в этом случае европейская война невозможна; но националистическая Европа беременна войной.

Если общая федеративная Европа докажет себе и миру, что христианский принцип остается принципом единения равных, то эта функция не перейдет к исламу.

Максим Кантор, писатель и художник

Взгляды, изложенные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Оригинал публикации –​ на сайте Радио Свобода