Антон Романов – режиссер из Крыма, который во время Евромайдана и российской оккупации проявил активную проукраинскую позицию, из-за чего впоследствии был вынужден покинуть родной Симферополь. Сейчас режиссер работает в Киеве, в PostPlayТеатре, который понимает острые социальные проблемы, с которыми приходится сталкиваться украинцам ежедневно.
Антон рассказал Крым.Реалии об изменениях в творчестве, политическом и аполитичном в театре, коммуникации на оккупированных территориях и роль театра в условиях войны и после нее.
Мысли во время спектаклей
Во время каждого спектакля я думаю о разном. Во время «Ополченцев» – о зрителях, ведь происходят какие-то внутренние срывы, и это чувствуется. Во время «Вопросов» я как зритель, мне просто интересно, что будет дальше, так как этого текста я не знаю. Музыка включается через некоторое время – 8 мин. И актеры знают, что это может произойти в любой момент, даже если они не договорили свое мнение, даже если дискуссия была самая горячая.
Мысли во время переезда
Я до сих пор мало о чем думаю о будущем, потому что не понимаю, что происходит. У меня было четкое представление о будущем в Крыму: работать над альтернативным театром. Мне сложно представить, кто, если не я там (в Крыму), будет что-то делать. Но когда произошла аннексия, все это просто рассыпалось. Что делать? Для меня это вопрос. Я не совсем понимаю, зачем я здесь. Если честно, и без меня люди справляются. Я понимаю, зачем я в Симферополе, а здесь ничего не случится, если я куда-то уеду.
О депрессии и трансформации творчества
Когда я ехал из Крыма, то думал о том, что когда-то смогу вернуться. И до сих пор об этом думаю. Депрессия после переезда у всех. Я борюсь с ней с трудом, как и с любой депрессией.
Можно посмотреть, как менялся процесс по произведениям, которые я ставил. Первое представление, которое поставили в Киеве, – это «Невероятная история любви», которой уже три года и в которой все можно понять по названию. Затем были «Дом на границе», «Пикник» и «Завтрак с врагом». Это представления о гражданской войне и изменчивости людей: если танки зайдут в Киев, мы можем получить таких же ополченцев.
О политическом и неполитическом в театре
На материковой части Украины у меня нет сложности с тем, чтобы работать по профессии в государственных театрах. На родной земле меня не признавали, и это еще до аннексии. В Симферополе есть 4 академических театра: украинский музыкальный театр, русский драматический театр, театр кукол и крымскотатарский музыкально-драматический театр. И это только на маленький город Симферополь, но ни в одном из этих театров я не работал как режиссер. Мои взгляды явно не совпадали со взглядами руководства на то, что надо ставить, о чем надо говорить. Они вообще не видели политики как таковой.
Сегодня в Украине три вида театров: те, которые делают вид, что в стране ничего не происходит, и можно поставить очередную мелодраму о любви. Есть театры, которые понимают, что в стране что-то происходит и молчать нельзя, и они начинают ставить какие-то такие очень патриотичные представления о том, что происходит в стране, с точки зрения нашей официальной государственной политики, с точки зрения патриотизма по полной программе. А есть театры, которые вообще не агитируют за какую-то политическую силу или политическое движение, тем более не агитируют за патриотизм. Это так называемый критический театр, он и политический, и аполитичный. Он не пропагандирует какую-то точку зрения. Любая точка зрения подвергается сомнению и критике.
Мы ничего не хотим сказать своими представлениями, нет никакого такого месседжа, который мы хотим донести до зрителя, зритель посмотрел спектакль, что-то понял и пошел домой. Такого не будет. После спектакля у зрителя должны возникать вопросы, на которые он должен отвечать, и все будут отвечать по-разному. Если произойдет так: состоялось представление, зритель получил вопрос, и все ответили одинаково, – то это такое же пропагандистское представление, как при советской агитации. Неважно, что мы представляем, за это можно агитировать, а за это нельзя. Нет, ни за что нельзя агитировать. Театр – это не агитация.
«Ополченец» в Ивано-Франковске
Странная вещь произошла в Ивано-Франковске, мы ожидали одной реакции, а получили совсем другую. Думали, что будет сопротивление, скажут, что мы сепаратисты, пропагандируем сепаратизм, делаем из сепаратиста героя и рассказываем, какие они там мужчины. И мы уже готовились к этой ситуации, но случилось то, чего мы вообще не ожидали. Почти впервые мысли на обсуждении были такие: «А я понимаю его, потому что он говорит: «Донецк – мой дом. Я не за Украину, не за Россию, я за Донецк, здесь моя дочь, здесь моя жена...» Ивано-Франковск, здесь тоже моя семья живет, я за Ивано-Франковск». Мы были в шоке и после обсуждения стали объяснять зрителям, что, друзья, тогда мы такие же ополченцы. Мы боремся с ними, но мы такие же, ничего не изменилось. Это то, о чем я говорю в «Доме на границе», если зайдут танки в Ивано-Франковск, все произойдет очень легко, и никто не будет считать это предательством Украины.
Перформанс «Вопросы»
Это представление о сложности коммуникации. Когда мы начинаем дискутировать, очень часто получается, что у нас двоих на самом деле одна и та же мысль, но мы просто по-другому ее выражаем, или мы не можем поставить под сомнение собственную точку зрения. Мне кажется, что все наши проблемы сегодня в стране от сложностей в коммуникации. Мы не слышим друг друга.
Впервые идея этого перформанса возникла где-то полгода назад, когда Кристина Хоменко пригласила меня сделать несколько читок для «Пикника» Славы Фроловой. Я взял четверых актеров, 3 дня с ними работал по этой схеме, объяснил им – что к чему, как надо работать, по какому принципу происходит действие, и что на самом деле они должны делать, потому что на самом деле в этих перформансах очень важна работа со зрителем. Это уже актерская задача – привлечь зрителей... На пикнике Славы Фроловой привлечь зрителя получилось, хотя и в конце, но получилось так сильно, что невозможно было остановить, и мне пришлось выйти в зал, потому что спектакль просто начал превращаться в бесконечность. Градус был очень высок, и это произошло на таком лайтовом вопросе, на котором, мы думали, это просто не могло произойти. Это был вопрос о том, хорошо ли делает Робин Гуд, что отбирает у богатых и отдает бедным. И все это вернулось в наш контекст, а потом еще и на волонтеров, и вот на волонтерах вышел взрыв, одни говорили, что волонтеры – это плохо, другие говорили, что волонтеры – это хорошо, потом вышли сами волонтеры, и сказали все, что они думают. Надо было останавливать, потому что люди вообще не слышали друг друга.
В перформансе есть один неизменный вопрос: «Является ли данный перформанс произведением театрального искусства. Если да, то почему, и если нет, то тоже почему». Мне часто задавали такой вопрос те же актеры, и я сказал, давайте вынесем это на обсуждение, пообщаемся. Если честно, оно также будет меняться, потому что немного теряет свою суть: актеры немного проговорили, выяснили свое, и дальше им говорить не интересно, потому что они уже со всем согласны. Надо дальше усложнять эту ситуацию.
У нас постоянно происходит тесное сотрудничество с драматургами. Это не драматурги в советском понимании этого слова, когда человек пришел, написал пьесу и ушел. Их труд был чуть большим, чем мы видим. Они присутствовали на каждой репетиции, участвовали в обсуждениях, не во время дискуссии, а в обсуждении самого обсуждения.
Мы осуждаем этого человека или его оправдываем? Но на самом деле проблема не в том, осуждаем мы его или нет – плевать! Проблема: что делать дальше?
Есть проблемы в дискуссиях, над которыми нужно работать, мы выводим дискуссию не на тот уровень. Например, в «Ополченце» постоянно встает вопрос: мы осуждаем этого человека или его оправдываем? Но на самом деле проблема не в том, осуждаем мы его или нет – плевать! Проблема: что делать дальше? Потому что это явление, которое просто есть. Мы представляем, что война закончится когда-нибудь? Мы думаем об этом вообще? А она закончится! И когда она закончится, то эти территории или вернуться в Украину, или перейдут к России. И конечно, мы хотим, чтобы они вернулись в Украину. Мне по личным причинам хочется, чтобы сюда вернулся Крым. Но я сразу сталкиваюсь с проблемой: возвращаюсь я в Крым, а все эти люди, которые там есть, те, которые поддержали пророссийскую пропаганду, они там останутся. И они будут считать себя побежденными, так же, как я себя сейчас считаю побежденным. И это первое. Во-вторых, эта ненависть, она никуда не исчезнет. Она будет только более острой после того, как они поймут, что их победили. И их будет большинство. С Донецком даже еще хуже будет. Но сейчас получается, что мы воюем не за людей, а за территории. Но нам с вами эти территории не нужны. Эти территории больше нужны людям, которые там живут, например, как мне Крым, или людям, которые получают за это деньги. А многие воюют за территории на Донбассе, хотя до этого ни разу там не были. Здесь вопрос не того, что их не надо возвращать, возвращать надо. Но ценой своей жизни и ценой жизни того самого украинца, который там живет, но имеет несколько иное мнение, но он тоже украинец! Если мы победим и получим эти территории, то мы проиграем. Потому что за людей мы не воевали.
Так же и в «Вопросах», мы говорим: надевали актеры маски или не надевали? Потому что мы не хотим говорить о настоящей проблеме: почему нам надо надевать маску? Почему для того, чтобы выражать какую-то мысль, надо надевать какую социальную маску?! Ведь все мы носим маски.
Как говорить с людьми?
Во-первых, начинать говорить. Это то, о чем мы говорим в перформансе «Вопросы». Мы не слышим друг друга. Мы не слышим их, они не слышат нас, никто никого не хочет слышать. Ведь на самом деле, если посмотреть немного сверху, это выглядит несколько комично: мы не такие уж и разные, а очень-очень-очень похожие. И здесь мы воюем за Родину-мать, там – за Родину-мать. И с той, и с другой стороны мы считаем, что это нас захватили. Мы здесь считаем, что нас Путин захватил, они в Донецке считают, что Украина захватила Донецк и расстреливает детские сады. И с той, и с другой стороны на самом деле никто не хочет воевать, все хотят мира. И самое удивительное: как мы считаем, что все они там умирают за Путина, так и они считают, что мы здесь умираем за Порошенко. Но это не так.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: