Дина Каминская: судьба адвоката

Специально для Крым.Реалии

Десять лет назад – 7 июля 2006 года – ушла из жизни Дина Каминская, один из самых известных советских адвокатов, защищавшая политических заключенных, в том числе активистов крымскотатарского национального движения.

Дина Каминская родилась в январе 1919 года в Екатеринославе. Родители ее Исаак Ефимович и Ольга Карловна происходили из бедных провинциальных еврейских семей. Они, по словам дочери, «каждый по-своему, были людьми высокой духовности и безупречной порядочности». У Дины были счастливое детство и безоблачное отрочество, лишь гораздо позже она поняла, что это было время, когда ее «окружало ужасающее человеческое горе – нищие на улицах во время голода на Украине, рассказы о коллективизации, аресты и гибель людей, в чьей невиновности я не должна была сомневаться. И страшно сознание, какое ужасное умственное оцепенение владело мною и всем моим дружеским окружением».

Отец и старшая сестра были юристами, что значительно повлияло на выбор профессии Дины – в 1937 году она поступила в Московский юридический институт. По окончании института перед девушкой встал выбор, кем стать – прокурором, то есть обвинителем от имени государства, или адвокатом, защищающим человека от обвинения.

Дина выбрала второй путь и никогда об этом не пожалела. «Я благодарна тому, что тогда, в юности, наверное, какое-то шестое чувство помогло мне найти эту, такую необходимую для меня работу. Работу, которая позволила мне защищать человека от жестокой и часто противозаконной мощи советского государства», – вспоминала позднее Каминская.

Что такое жестокость тоталитарного государства, порочность ее судебной системы и тщетные усилия адвоката в деле защиты своего подзащитного, вина которого заключалась разве что в стремлении говорить правду – все это в полной мере ощутила на себе Каминская. «Основную причину недостаточной эффективности деятельности адвокатов я вижу в пороках самого советского правосудия. И прежде всего – в зависимости самих судей от власти, в их обязанности вершить правосудие по уголовным делам в соответствии с направлением той карательной политики, которая определялась властями (партийными или государственными). Кроме того, в той системе судопроизводства, в которой за обвинительной властью в суде было закреплено преимущественное положение, где в суде царил обвинительный уклон, адвокат зачастую был лишен реальной возможности эффективно осуществлять защиту в уголовном процессе», – напишет она в своей книге «Записки адвоката».

Ее первым политическим процессом стал процесс Владимира Буковского в рамках дела о демонстрации 22 января 1967 года. Это был его третий политический суд. 30 августа – 1 сентября 1967 года Буковского судили вместе с Вадимом Делоне и Евгением Кушевым за организацию демонстрации протеста против ареста Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и их друзей.

Защита Буковского была делом сложным. Он не скрывал своих убеждений, не юлил и не пытался отделаться легким наказанием любой ценой. Во время допроса 5 мая 1967 года Владимир дал такие показания: «Свои политические убеждения не скрываю и привык говорить о них открыто. Мои политические убеждения как противника коммунизма сложились к 1960 году и с тех пор почти не претерпели изменений. Я противник монопольной роли коммунистической партии в осуществлении демократических свобод. Считаю, что демократическим и правовым государство будет только тогда, когда обеспечит гражданам демократические свободы. Изменять свои убеждения или отказываться от них я не собираюсь».

Больше ему вопросов не задавали…

«Наверное, никогда раньше, до защиты Владимира, я не испытывала такого страстного желания помочь человеку, желания, соединенного с пониманием того, что передо мной стена, прошибить которую не могу ни логическими рассуждениями, ни ссылками на закон. Поздно вечером 1 сентября 1967 года был оглашен приговор: Делоне и Кушев вышли на свободу. Они были признаны виновными и осуждены к условной мере наказания. Владимира, как организатора демонстрации и как человека, отказавшегося раскаяться, приговорили к трем годам лишения свободы – максимальному наказанию по статье 190 Уголовного кодекса РСФСР», – вспоминала Каминская.

Как стало понятно ей из последующих политических судов, «прошибить» эту стену беззакония в неправовом государстве не под силу было даже самым искусным и талантливым адвокатам…

Да и ее собственный опыт доказал эту грустную истину. Потом Дина защищала новых «политических» – Юрия Галанскова (1967 год), Анатолия Марченко (1968), Ларису Богораз и Павла Литвинова (1968). Приговоры были обвинительные – хотя адвокат делала все возможное и невозможное, чтоб облегчить участь подзащитных.

Первое официальное предупреждение, свидетельствовавшее, что власти расценивают ее профессиональную деятельность как политически вредную, было связано с защитой Ильи Габая и Мустафы Джемилева. Еще задолго до начала процесса, когда в сентябре-октябре 1969 года Каминская знакомилась с двадцатью томами следственных материалов, она поняла: ей предстоит самая сложная для политических процессов линия защиты, когда нет спора по доказанности фактов, а правовой спор перерастает в политический.

Это стало еще более очевидно, когда Каминская в деталях и подробностях познакомилась с крымскотатарской проблемой…

Джемилев и Габай обвинялись в изготовлении и распространении целого ряда «клеветнических» документов: информаций, открытых писем и обращений, связанных с судьбой и современным положением депортированного крымскотатарского народа. Оба они не отрицали, что являются соавторами почти всех этих документов, но утверждали, что приведенные в них факты соответствуют действительности, а потому виновными себя не признавали.

Дело Габая и Джемилева было не первым для нее делом защиты крымских татар…

Каждый раз, приезжая в Ташкент, Каминская встречалась с родственниками подзащитных, активистами крымскотатарского национального движения и просто сочувствующими.

Ее поразило, что все их жизненные устремления и надежды были связаны с потерянной родиной – Крымом: «Старые и молодые, мужчины и женщины, и даже дети – все жили мыслью о возвращении на родину. Эти люди своим трудолюбием добились в Узбекистане благосостояния. Они готовы были бросить все. Отдать безвозмездно дома, фруктовые сады и виноградники, только чтобы получить право вернуться на свою родину.

Они старались дать своим детям разностороннее образование, чтобы там, в Крыму, после возвращения были татары-врачи, татары-учителя, татары-инженеры. Помню, как-то я говорила с мальчиком. Ему было не больше десяти лет. Он родился в Узбекистане, учился в русской школе. Но родным языком для него оставался татарский, родной историей – история крымскотатарского народа.

Когда я спросила его, кем он хочет быть, когда станет взрослым, он ответил: – Наверное, я буду учителем в татарской школе. Ведь когда я вырасту, мы уже будем жить дома. Крым и дом были для всех них синонимами»…

На сей раз ее подзащитными были диаметрально разные по темпераменту личности – Мустафа Джемилев и Илья Габай…

(Окончание читайте здесь)