«Репрессивная психиатрия» для «узников Болотной»

В России ухудшается состояние фигуранта "Болотного дела" 30-летнего Максима Панфилова, сообщают его адвокаты. Панфилов, арестованный 7 апреля 2016 года, страдает неврологическим заболеванием – синдромом Туретта. 26 июля его перевели из следственного изолятора в Институт имени Сербского на 28 дней для прохождения психолого-психиатрической экспертизы.

"Для чистоты эксперимента" Панфилова лишили медицинской помощи, после чего у него участились приступы, рассказывает его адвокат Сергей Панченко. Защитник не исключает, что таким образом молодого человека попытаются признать невменяемым, чтобы потом отправить на принудительное лечение. По такому же сценарию развивалось дело другого фигуранта "Болотного дела" – Михаила Косенко, который несколько месяцев провел в психиатрическом стационаре. Максима Панфилова, как и других "болотников", обвиняют в участии в массовых беспорядках и в применении насилия к сотрудникам полиции во время оппозиционной акции 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве. Вину Панфилов отрицает. Правозащитный центр "Мемориал" признал его политическим заключенным.

Подробнее о состоянии Максима Панфилова и о перспективах его дела Сергей Панченко рассказал в интервью Радио Свобода:

– Максиму Панфилову более двух месяцев назад была назначена стационарная психиатрическая экспертиза, однако на эту экспертизу он был доставлен в Институт имени Сербского только 26 июля. Все это время медчасть 5-го следственного изолятора никак не могла справиться с элементарной задачей – взять у него анализы и доставить его на экспертизу. Все это время он не имел достаточной адекватной терапии, которая положена при его заболевании. А сейчас, на экспертизе, его положение еще больше ухудшилось, потому что, как положено по порядку Сербского, никакой терапии он вообще не получает, чтобы его могли наблюдать в чистом виде. Соответственно, все симптомы болезни резко усилились, для него это превратилось в длительные и мучительные приступы, и положение достаточно сложное.

– С этим возможно что-то сделать? Или он в течение месяца этой стационарной экспертизы так будет мучиться?

– Он там будет находиться по-любому. Самое главное, чтобы, во-первых, экспертиза не затягивалась. Во-вторых, нужно, чтобы после того, как экспертиза закончится, он вернулся не в 5-й изолятор, где совершенно очевидно, что медицинская часть как таковая отсутствует, а в следственный изолятор, в котором есть хотя бы какая-то адекватная медицинская часть – это либо "Бутырка", либо "Матросская тишина". А в течение экспертизы ничего сделать нельзя. Есть еще несколько тревожащих моментов. По его собственному заявлению, врачи подозревают, что он симулирует свою болезнь, хотя у него диагноз стоит еще со времен начальной школы. Ему говорят: "Ты – симулянт, все свои судороги и конвульсии ты симулируешь". И это его еще более расстраивает, приводит в очень нервное состояние, отчего его приступы усиливаются. Кроме того, следователем было направлено ходатайство защиты о присутствии на производстве стационарной экспертизы, однако мы столкнулись с тем, что, несмотря на наличие у нас такого права, фактически порядок нашего участия в этой экспертизе никак не урегулирован. Врачи с ним уже неоднократно проводили беседы, индивидуальные и комиссионные, но нас на эти беседы никто не приглашал. Мы заявили соответствующее требование в адрес руководства Института Сербского, но никакого ответа не получили.

Кроме этого, мы намерены обратиться в суд с административным иском по поводу длительного неоказания медицинской помощи в условиях 5-го изолятора, поскольку то положение, которое складывалось в этом изоляторе, уже выходит за грань преступления. Фактически он не получал никакой адекватной терапии. Ни на какие его личные заявления и заявления защиты – неоднократные, письменные – в адрес начальника 5-го следственного изолятора, в адрес начальника медицинской части 5-го следственного изолятора, в адрес руководства ФСИН мы не получили адекватного ответа. Единственная помощь, которая ему оказывалась, – это небольшая поддерживающая терапия, совершенно не адекватная его заболеванию, и то – это благодаря огромным ежедневным усилиям членов московского ОНК. Сама медчасть следственного изолятора по своей инициативе не делала ничего. Складывается впечатление, что имелась установка: лишить его медицинской помощи, привести его в тяжелое состояние, которое давало бы основания предполагать, что он является невменяемым. Хотя он не является невменяемым, его заболевание не относится к категории психических расстройств, это тяжелое невралгическое заболевание. Сам он не считает себя невменяемым. И если он будет признан невменяемым, мы, естественно, будем с таким заключением спорить.

​– Его отправили на эту экспертизу в Сербского по ходатайству следствия?

– Да, на основании первоначального заключения амбулаторной экспертизы, которая рекомендовала для дачи однозначного заключения направить его в Институт Сербского. Мы не возражаем против отправления его на саму экспертизу, но мы считаем, что должны быть соблюдены его права. Не должно быть такого, что человек находится под стражей, ему назначают экспертизу и в течение полутора месяцев постановление следователя не выполняется никак – человек не направляется на экспертизу, а продолжает "болтаться", по-другому это не назовешь, в следственном изоляторе.

– Я знаю, вы еще обращались к уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой. Как она отреагировала на эту ситуацию?

– Само это обращение было вызвано тем, что со стороны Уполномоченного было сказано: обратитесь, мы рассмотрим. Мы и обратились. Но исходя из создавшейся ситуации вокруг уполномоченного, вокруг самого института уполномоченного по правам человека, лично я не очень верю в эффективность данного института на данном этапе защиты прав моего подзащитного. Но нам было предложено обратиться – мы обратились. И мы получили ответ – не от нее лично, он подписан чиновником аппарата. Но ответ, по сути, является формальной бюрократической отпиской. Лучше бы мы не обращались, чем получать такие ответы. Там написано, что есть установленный порядок реализации его прав, он вправе обратиться в медицинскую часть следственного изолятора для решения своих вопросов. К моменту, когда мы получили этот ответ, у нас уже пачка обращений этих была – и от него лично, и от нас, защитников, и от ОНК. Короче говоря, никакой помощи мы не получили, и такой формальный ответ свидетельствует о том, что для сотрудников аппарата подобные дела, где нужно проявить реальную заботу о человеке, не очень интересны, к сожалению.

– Что сейчас понятно по поводу самого следствия? Дело Максима объединили с делом Дмитрия Бученкова, если я правильно помню.

– Да, изначально дело объединили с делом Бученкова, хотя они друг с другом не знакомы, им не вменяются, согласно обвинительному заключению, совместные действия, скоординированные друг с другом. Они оба являются случайными лицами в этом процессе, как до этого случайными "подельниками" были и первые двенадцать подсудимых, потом четверо – и так далее по всему "Болотному делу". В отношении Максима никаких следственных действий не проводилось. Он дал первоначальные показания, в которых свою вину не признал, и больше следствие никаких следственных действий не проводило. Назначили экспертизу – и все, теперь следствие ожидает результатов экспертизы.

​– Что именно ему предъявляют?

– Ему вменяется применение насилия, повлекшего расстройство здоровья, в отношении сотрудника полиции. Конкретно он обвиняется в том, что, по мнению следствия, он сорвал шлем с головы сотрудника полиции Филиппова. Есть видеозаписи и фотографии, представленные самим следствием, на которых видно, что он шлем не срывал, а снял. Шлем, согласно показаниям Филиппова, не был у него застегнут, соответственно, это действие не могло причинить ему физическую боль. В последующем удары, которые были нанесены Филиппову, были нанесены не Панфиловым, а другими лицами – об этом говорит само следствие. То есть все "применение насилия" свелось к тому, что он у Филиппова с головы снял шлем.

И вторая статья, стандартная по "Болотному делу", – участие в массовых беспорядках. В данном случае ситуация носит совершенно патовый характер. Начиная с первого "Болотного процесса", судами РФ на всех уровнях установлено, что данные события являются массовыми беспорядками. Международные судебные инстанции, в частности ЕСПЧ, приняли однозначное решение, что данные события не являются массовыми беспорядками, а являются – как написал дословно в решении ЕСПЧ по "делу Фрумкина" – "следствием непрофессиональных, провокационных действий властей, нарушающих статью 11-ю Конвенции о защите прав человека и основных свобод". У нас имеются два вектора – внутри российских судов однозначное признание массовыми беспорядками, ЕСПЧ однозначно признал отсутствие массовых беспорядков. Согласно нашей действующей Конституции, как бы ее ни хотели подрехтовать под сиюминутные политические нужды, решение ЕСПЧ имеет более высокую юридическую силу. Поэтому у нас есть обязательное для Российской Федерации решение, согласно которому никаких массовых беспорядков не было. Соответственно, предъявление Панфилову обвинения по 212-й статье "Участие в массовых беспорядках" является изначально незаконным.

– Каковы шансы на то, что следствие в случае Максима Панфилова пойдет по пути Михаила Косенко и будет добиваться не обвинительного приговора, а принудительного лечения для него?

– Я думаю, что самому следствию совершенно все равно. Если будет заключение экспертов о том, что Панфилов является невменяемым, то другого юридического пути, кроме как возбудить ходатайство о применении в отношении него мер медицинского характера, просто нет. Мы, естественно, будем против этого возражать. А вот то, что в целом ситуация развивается так, как с Михаилом Косенко, я с вами согласен. Я вообще вижу в этой ситуации, как с Косенко, так и с Панфиловым, новый виток использования психиатрии против инакомыслящих. Берется человек, у которого имеются определенные нарушения, который нуждается в постоянном оказании ему медицинской помощи. Его этой помощи лишают, в результате у него образуются некоторые признаки, которые дают основания экспертам говорить о его невменяемости. После этого человек признается невменяемым и помещается в психиатрический стационар. Это есть в самом натуральном виде незаконное репрессивное использование психиатрии против инакомыслящих, – считает адвокат Сергей Панченко.

По рассказам матери Максима Панфилова, ее сын с политикой никогда не был связан. Как и многие сверстники, он интересовался тем, что происходит в стране, но на уровне разговоров с друзьями. "Никаких блогов не ведет, у него даже нет своих страниц в социальных сетях. Как и у каждого человека, у него есть свои суждения, но это все – не более чем с родственниками поделиться или с друзьями поговорить", – рассказывала мама Максима Панфилова Марина Данилкина. По ее словам, после событий на Болотной площади сын вернулся в Астрахань и больше не участвовал ни в политических акциях, ни в какой-либо общественной деятельности.

Максим Панфилов, задержанный 7 апреля 2016 года в Астрахани и конвоированный затем в Москву, стал 35-м и последним на сегодняшний день фигурантом "Болотного дела". Из них 19 человек были осуждены, 13 амнистированы, еще трое находятся под следствием. Из 19 осужденных только двое получили условные сроки – Александра Духанина (Наумова) и Елена Кохтарева. Никто из подсудимых не был оправдан. На свободу, условно-досрочно или отсидев полные сроки, уже вышли 12 человек.