Мы с Сашей Кольченко никогда не были близкими друзьями. Но когда твой многолетний знакомый и товарищ по активистскому сообществу Симферополя попадает в застенки российской карательной машины, память о прошлом заставляет сделать хоть что-то, чтобы поддержать его в трудной ситуации. Самый, на первый взгляд, простой способ – это послать письмо, написать несколько теплых слов и поделиться новостями об общих знакомых. Ты берешь ручку и вдруг возникает целый ворох эмоциональных препятствий, которые мешают написать первое: «Здравствуй, Тундра. Ну, как ты там?».
Наконечник ручки зависает в сантиметре от листа, и первый вопрос начинает сверлить твои виски звуками стоматологической бормашины: «А почему это я пишу ему с воли в тюрьму, а не наоборот? И что, если одинокий на годы, оторванный от своей страны, друзей и близких, получив это письмо, он тоже спросит себя: почему я заперт здесь, а этот парень из почтового конверта наслаждается свободой в беспечном, далеком от границ «Русского мира» Киеве?».
Мы вместе много лет устраивали различные гражданские кампании и боролись с тем, что считали неправильным. Вместе сопереживали киевскому Майдану. Вместе выходили под государственным, но от этого не менее революционным тогда, сине-желтым прапором, протестуя против оккупации Крыма. Вместе боялись гопников из «крымской самообороны» и моментально перешедших на сторону захватчика крымских «фээсбэушников». Мы были их врагами в равной степени. Но за свои убеждения ответить свободой пришлось только ему. Я же только поменял место жительства. И мысль, что, читая мое письмо, Саша может обвинить в этом меня или, что ещё хуже, себя, сковывает судорогой пишущую руку и заставляет думать: «А может, лучше не напоминать ему о себе?».
Чувство вины за то, что «он сидит, а ты на свободе», наверное, имеет ту же психологическую природу, что и чувство вины выжившего солдата перед павшим в бою товарищем
Чувство вины за то, что «он сидит, а ты на свободе», наверное, имеет ту же психологическую природу, что и чувство вины выжившего солдата перед павшим в бою товарищем. Ты не лучше его, ты не больше него сделал для победы, ты не быстрее, чем он укрывался от обстрелов в блиндажах, но тебе – жизнь, а ему – нет. Наверное, именно это высоколобые психологи называют посттравматическим синдромом.
Вторая проблема возникает, когда начинаешь описывать свою жизнь и события из жизни общих знакомых: «Таня вышла замуж, а Петя начал встречаться с Леной. Вова переехал во Львов, а я нашел новую работу» и тому подобное. Рассказывая о переменах в жизни друзей, описывая приятельские посиделки, никак не можешь избавиться от мысли, что информация эта для лишенного многих радостей жизни узника, бытие которого ежедневная, тихая, личная герилья со своими тюремщиками, не способ удовлетворить любопытство, но мелочная и бессмысленная возня из параллельного мира. Мира, где нет ни тюрьмы, ни оккупации, ни героической внутренней борьбы за право быть свободным даже в заключении.
«Может, ему это не интересно там? Может, это только навредит ему? Или, будучи живым человеком, он еще больше расстроится, что не может быть со своими друзьями, которых всегда так любил», – такие мысли лезут в голову, и снова хочется все бросить и не отправлять письмо.
Общий с арестантом багаж эмоциональных связей, воспоминаний, чувств на самом деле не помогает, но мешает общению с ним
Возвращаясь с фронта, многие солдаты испытывают чувство неприязни к людям, которые просто жили в то время, когда в нескольких сотнях километров от них, война ежедневно разыгрывала жестокую драму борьбы жизни со смертью. Думаю, что-то подобное может чувствовать и тот, чья жизнь превратилась в борьбу.
Общаясь со знакомыми и близкими друзьями Александра Кольченко, я заметил, что довольно много из них не пишут ему письма или делали это единожды, прекратив переписку, не получив ответ на первое послание. С другой стороны, я знаю много людей, которые активно переписываются с украинскими политическими заключенными, не будучи с ними лично знакомы. Общий с арестантом багаж эмоциональных связей, воспоминаний, чувств на самом деле не помогает, но мешает общению с ним.
Для тех, кто не знал украинских заложников лично, они – это борцы, мученики, воины – другими словами, скорее, персонажи современного украинского эпоса, герои мифа о неравной борьбе сил света с безусловным злом. Мифические герои никогда ни о чем не жалеют, не испытывают страха или досады, они лишены человеческих слабостей. Помочь такому герою или просто выразить ему благодарность за героизм означает прикоснуться к сфере сакрального. Для тех же, кто на собственном опыте знает, что герои на самом деле просто люди, со своим индивидуальным набором чисто человеческих характеристик, эмоционально намного легче, например, выйти на акцию протеста в поддержку политзаключенного, чем вступить с ним в личную переписку. Потому что на акцию поддержки он точно отреагирует позитивно, а какова будет реакция на твой рассказ о своей свободной жизни, ты совершенно не представляешь, ведь ты никогда не сидел в тюрьме и не знаешь, что это такое.
Если не писать о своей жизни, остаются только фразы типа: «Молодец!», «Держись!», «Мы все тебя любим и ждем!»
Если не писать о своей жизни, остаются только фразы типа: «Молодец!», «Держись!», «Мы все тебя любим и ждем!». Для письма явно маловато. Именно непонимание, что написать, кроме этих фраз, многих и останавливает.
И это большая проблема, ведь, в отличие от переписки с человеком, который находится на воле, смысл общения с арестантом не только в банальной передаче информации и удовлетворении любопытства. Закрытый в ограниченном пространстве, без возможности свободно выбирать круг общения, часто в полном информационном вакууме, человек может решить, что он никому не нужен, забыт всеми и его гражданская позиция не стоила таких испытаний. Потеря смыслов происходящего – прямой путь к депрессии. Кроме того, давно замечено, что руководство пенитенциарных заведений относится намного осторожней к тем арестантам, бурный поток писем к которым, не иссякает с течением срока. Возможно, именно ваше письмо остановит их желание выдать очередной выговор или поместить арестанта лишний раз в штрафной изолятор.
Поэтому независимо от того, знакомы ли вы лично с заключенным или нет, писали вы ему все это время или нет, постарайтесь найти время и отправить ему пару строк. Если говорить о «крымских заложниках», легче всего это сделать на сайте Комитета солидарности. Адреса других украинских политзеков также можно найти в интернете или там же узнать у адвокатов.
Мой личный опыт говорит, что все ваши сомнения испарятся, когда, может быть, даже через очень продолжительное время, вы получите ответ: «Привет. Очень рад твоему письму! Напиши, пожалуйста, еще о наших ребятах».
Денис Мацола, крымчанин, политолог, социальный активист
Взгляды, высказанные в рубрике «Блоги», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: