Мафиозное государство от Орбана до Путина: как взять страну в плен

«Я научился тому, что, когда у тебя есть шанс уничтожить соперника, ты не задумываешься, а делаешь это». Столь откровенно высказался в 2007 году Виктор Орбан, тогда еще не премьер-министр (во второй раз), а лидер венгерской оппозиции, выступая на одном из совещаний. Под этими словами, скорее всего, подписался бы и Владимир Путин, и многие другие авторитарные лидеры, проявившие склонность именно к такой политике. Ее результат – всевластие самих этих лидеров и создание в управляемых ими странах того, что венгерский политолог и бывший политик Балинт Мадьяр называет «мафиозным государством».

Книга Балинта Мадьяра «Анатомия посткоммунистического мафиозного государства» наделала немало шума в Венгрии: мало кто выступал против нынешних властей страны со столь обширными и научно обоснованными обвинениями. Список прегрешений Виктора Орбана и его сторонников против писаных законов и неписаных правил демократии, предъявляемый ему оппонентами, обширен. Это перекраивание венгерской конституции и законов под нужды правящей партии "Фидес", предоставление выгодных контрактов на госзаказы "родственным" правительству бизнесменам, преследование оппозиционных и независимых СМИ и "недружественных" НКО, фактическое подчинение судебной системы правящей партии, заигрывание с российским, турецким и другими авторитарными режимами и т.д. Однако Балинт Мадьяр видит во всех этих действиях систему, направленную на создание такой государственной модели, которая увековечила бы власть нынешнего премьера и его политического клана.

«Анатомия посткоммунистического мафиозного государства» была переведена на несколько языков. Русское издание, выпущенное издательством НЛО, автор на этой неделе представил в Москве и Екатеринбурге. В интервью Радио Свобода Балинт Мадьяр объясняет, что такое «мафиозное государство», почему оно возникло в Венгрии и России и что это сулит обеим странам.

– Давайте начнем с определения. Вы описываете в своей книге феномен «посткоммунистического мафиозного государства». Каковы его главные черты?

– Обычно принято считать, что после крушения коммунистических режимов в бывшем советском блоке начался переход к демократии. Само собой, ситуация в разных странах неодинакова. У стран, попавших в орбиту Евросоюза, теоретически больше шансов стать демократиями западного типа. Чем дальше на восток, тем меньше предпосылок к успешной трансформации, а политические системы имеют всё больше авторитарных черт. В некоторых случаях, о которых я и пишу, нужно признать горькую реальность: нынешняя власть – это не переходная стадия между коммунистическим авторитаризмом и демократией, а новый тип авторитаризма, который никуда переходить и ни во что демократическое трансформироваться не собирается. Так, режим, который установился в Венгрии после 2010 года (возвращение к власти после победы на выборах партии «Фидес» во главе с Виктором Орбаном; его первое правление относится к 1998 – 2002 гг. – РС), отличается специфическими чертами. Концентрация политической власти и богатства в руках правящего клана происходит одновременно, эти процессы идут рука об руку. Эти режимы не мотивированы идеологически, их «фирменный знак» – именно концентрация власти и богатства. Другая черта такого режима – вытеснение прежней как политической, так и бизнес-элиты.

– Кто их вытесняет и как?

– Вот это очень важный вопрос: кто главное действующее лицо? Это не правящая партия, в нашем случае «Фидес». Она прошла свою трансформацию: вначале это была обычная политическая партия переходного периода, позднее – жестко централизованная партия, а потом она превратилась в вассальную партию. Это значит, что в партии устанавливаются отношения «патрон – клиент» между лидером партии и ее руководством и между этим руководством и остальной партией. Но и это не всё. После 2010 года происходит смещение центра принятия решений от формальных институтов к неформальным. Не правящая партия принимает решения, не правительство, не парламент…

– …А «ближний круг» лидера?

– Где-то так, но я это называю иначе, потому что здесь ситуация иная, нежели была с «ближним кругом» Сталина или других коммунистических вождей. В коммунистическом Политбюро тоже были разные люди и временами шла острая внутренняя борьба. Но вне зависимости от этого, чтобы обладать какой-то реальной властью, надо было быть членом Политбюро, то есть входить в состав некоего формального института. Сейчас же возникает то, что я назвал «полипбюро», вспомнив популярный сериал 80-х годов «Спрут» об итальянской мафии: по-венгерски «спрут» – pоlip. «Полипбюро» – это неформальная группа, сложившаяся вокруг Большого Босса. В ней есть люди, которые не обладают формальным статусом, не занимают государственных или партийных должностей. Это «просто граждане», от которых, однако, зависит очень многое. Это определяет всю структуру мафиозного государства, представляющую собой систему отношений «патрон – клиент». В совокупности получается нечто вроде клана или, как я это называю, «приемной политической семьи». Это своего рода огромная патриархальная семья, хотя ее члены не связаны – или не всегда связаны – между собой отношениями кровного родства. Такова наша нынешняя правящая элита.

Почему я называю такой строй «мафиозным государством»? Потому что это нелегитимная структура. Если взять, допустим, монархии в регионе Персидского залива, то там тоже есть клановая структура элиты. Но там характер правления и его легитимность тесно связаны между собой, в то время как в Венгрии, России и других посткоммунистических автократиях между этими двумя понятиями есть разрыв. Саудовский принц занимает свое место в иерархии благодаря своему рождению и существующей государственно-политической традиции, тут всё вполне прозрачно. В мафиозном же государстве носитель легитимной политической власти тесно связан с обладателями нелегитимного, неформального влияния, политического и экономического. Олигархи в такой системе перестают быть предпринимателями, они – носители видимого экономического влияния и невидимой политической власти. Здесь исчезает свойственное западной системе относительно четкое разделение политической и экономической сферы. Там отношения между ними формализованы, здесь же возникает то, что описывается термином «власть-собственность». Это означает, что в таком государстве нет власти без собственности и нет собственности без власти.

– Но почему же именно Венгрия? Говоря о России или некоторых других странах бывшего СССР, можно сказать, что там почти не было парламентских, демократических традиций, можно найти еще массу аргументов, объясняющих, почему там сложились нынешние автократии. Но Венгрия – безусловно европейская страна, член ЕС… Что произошло?

– Вы абсолютно правы: Венгрия стала исключением в Евросоюзе. Это совершенно не было предопределено, тут совпал ряд негативных факторов: коррумпированность правительств либералов и социалистов, предшествовавших возвращению к власти Орбана, тотальная утрата доверия к Социалистической партии после нескольких скандалов в прошлом десятилетии, крах либеральных партий, начавшийся после 2008 года экономический кризис. И, конечно, диспропорциональная избирательная система, согласно которой победившая на выборах партия получает при распределении мест в парламенте дополнительный «бонус». В результате после выборов в 2010 году, когда партия «Фидес» набрала 53% голосов, она получила 67% мест в парламенте, и в руках Орбана и его сторонников оказалась неограниченная политическая власть. Это очень важно. В таких странах ЕС, как Румыния или Болгария, в политике тоже есть клановость и группы мафиозного типа, но там сохранилась конкурентность политической системы, не произошло монополизации власти, как в Венгрии, России и большинстве постсоветских стран. Вернемся к тому, что такое мафиозное государство. Классическая мафия основана на власти pater familias, отца семейства, или, выражаясь языком мафии, «крестного отца». Но в рамках общества мафия вынуждена противостоять институтам государства – иногда подкупать, коррумпировать чиновников, полицейских, судей, политиков, а иногда вести с ними борьбу. В мафиозном же государстве мафия «берет в плен» государственные структуры и ставит свойственные государству функции принуждения себе на службу. В результате государство начинает вести себя как преступная группировка, действуя в интересах правящего клана.

​– Можно ли сказать, что в России 90-х, времен Ельцина, существовала конкуренция олигархических группировок, боровшихся за близость к государственной власти, а вот при Путине сложилось «полноценное» мафиозное государство?

– История последних 25 лет в России и в Венгрии была разной, хотя результаты получились похожие. Времена Ельцина я бы описал как олигархическую анархию: борьба за власть различных группировок – при том, что государство как таковое оставалось слабым. Это можно описать как комбинацию из нескольких пирамидальных систем, по природе своей во многом мафиозных, патерналистских. При Путине же была выстроена единая пирамида власти – или «вертикаль власти», если пользоваться его собственной терминологией. У нас в Венгрии было иначе. В 90-е годы у нас сформировалась, пусть и несовершенная, либеральная демократия. Она просуществовала 20 лет, пока после 2010 года не была пущена на слом силами, создавшими мафиозное государство. В России же это произошло путем эволюции прежней олигархической системы. В странах Центральной Азии, скажем, мафиозные государства выросли почти непосредственно из прежней коммунистической системы, которую новые автократы, ставшие из первых секретарей президентами, «замкнули» на себя. Пример другого рода – Украина. Там попытки создания единой пирамиды мафиозной власти – наиболее масштабную такую попытку предпринял Янукович – оказались неудачными, их смели революционные выступления. Но итогом оказался пока не переход к сколько-нибудь нормально функционирующей демократической системе, а скорее неустойчивое равновесие между олигархическими группировками.

– Правительство Виктора Орбана объявило пару лет назад политику «открытости на восток», которая включает в себя сближение с путинской Россией. Это чисто геополитический маневр или нечто большее? Орбан чувствует в Путине своего политического «близнеца» и стремится заручиться его поддержкой?

– Автократы склонны поддерживать друг с другом хорошие отношения, если у них нет прямых поводов для соперничества. Это может быть, помимо прочего, материально выгодно. Не нужно соблюдать правила транспарентности сделок, присущие демократическим обществам. Например, контракт с Россией на строительство атомной электростанции в Венгрии был заключен в духе «семейного бизнеса», без проведенного по всем правилам тендера. В целом правила игры здесь просты: олигархи, «приближенные к телу», пользуются всеми возможными выгодами, концентрируя всё большую экономическую и финансовую мощь в руках правящего клана. В этом смысле политика «открытости на восток» – это путь к формированию выгодного для этого клана альянса, возможность заключения новых бесконтрольных сделок. А это, в свою очередь, означает всё большую концентрацию власти, потому что в мафиозном государстве власти без собственности не бывает.

– Как бы то ни было, нынешние режимы, и венгерский, и российский, выглядят довольно стабильными. Большая часть населения их поддерживает – под влиянием популистской политики властей, пропаганды или по иным причинам, другой вопрос. А какие у мафиозных государств есть слабые места? Что их может ждать – неожиданный крах, долгая стагнация – или еще более долгая стабильность?

– Еще в 2011 году, спустя год после установления нынешнего режима в Венгрии, у нас была дискуссия о том, способен ли этот режим быть стабильным. Я тогда утверждал, что да, способен. Такие режимы по сути своей не идеологические, но они ловко используют идеологию в своих интересах. Например, режим Орбана преподносит себя как национал-патриотический. Но его национализм на самом деле направлен не против каких-то других наций, а против тех внутри страны, кто не принадлежит к правящему клану, «приемной политической семье», как я это называю, и уж тем более против ее оппонентов. Если взять идеологию путинского режима, то это странная смесь имперского мышления и национализма. Но всё это тоже имеет свою прагматическую основу. Скажем, в Европе, в том числе в таких странах, как Венгрия или Чехия, Кремль не ограничивается дипломатией или пропагандой – там задействована и «дипломатия газовой трубы» (или, как в случае с Венгрией, атомных реакторов), предоставляющая возможности для взаимного обогащения правящим кланам с обеих сторон. Ну а популистская идеология нужна мафиозным государствам для обеспечения единства в обществе – между теми, кто выигрывает от существования такого режима, и теми, кто проигрывает или остается при своих. Это опять-таки характерно как для Венгрии, так и для России и других постсоветских стран. Те, кто в выигрыше, кто относится к правящему клану или его обслуге, выражают свое удовлетворение с помощью идеологических символов. Те же, кто остался чужим на этом празднике, получают дозу идеологической «анестезии»: им объясняют, что они – часть нации, или великого государства, наследники тех или иных традиций и т.д. При этом очень выгодно найти общего врага – в Венгрии в этой роли правительством, развязавшим массированную ксенофобскую кампанию, были использованы беженцы.

​– А все-таки как насчет слабых мест мафиозного государства?

– В начале правления Орбана многие оппозиционно настроенные политики и политологи заявляли, что если его режим столкнется с серьезными экономическими трудностями, то его ждет коллапс. Я с этим не согласен. Тут дело в том, о чем я уже говорил: в достигнутой мафиозными государствами степени концентрации власти и собственности. Те, кто проигрывает от существования такого режима, оказываются лишены возможности самоорганизации. С другой стороны, развитие патерналистских сетей ведет к тому, что всё большая часть граждан так или иначе оказывается в зависимости от правящего клана, работает на него. Всё это сочетается с целенаправленной политикой в отношении оппозиционных сил: они частично маргинализируются, частично приручаются режимом. В той или иной мере включается машина репрессий – в Венгрии в меньшей степени, в России и других постсоветских странах – в большей. Но в целом мафиозное государство способно долгое время удерживать стабильность с помощью куда менее жестких репрессивных методов, чем более «традиционные» диктатуры. Я, к сожалению, не очень оптимистичен еще и потому, что сейчас мы живем в ситуации, которая играет на руку мафиозным государствам. Ведь популистские тенденции усиливаются во всем мире – посмотрите на то, что происходит в Турции, на Brexit или на феномен Дональда Трампа в США. И теперь вопрос стоит не об экспорте демократии, как еще недавно, а о том, как не допустить экспорта автократии в те страны, где демократия существует.

Балинт Мадьяр (р. 1952) – венгерский политик, социолог и политолог. Правнук Берталана Семере – одного из деятелей венгерской революции середины XIX века, премьер-министра страны в 1849 г. Один из основателей либеральной партии Альянс свободных демократов. В 1996-98 и 2002-06 годах – министр образования Венгрии. После 2010 года – консультант ЮНИСЕФ и ряда других международных организаций, член правления международной НКО Empowering European Universities.