Геннадий Афанасьев: Освобождение. Помилование или подстава?

(Крым.Реалии продолжают публиковать воспоминания Геннадия Афанасьева о том, что происходило с ним во время задержания российскими спецслужбами в Крыму и о последующем заключении в России. Другие блоги автора читайте здесь).

Я спал почти все время, потому что когда спишь, не чувствуешь голода. Он только снится. И еще когда спишь, совсем не холодно – а во время бодрствования постоянно трясло. Это была весна, и в Москве было достаточно тепло после Воркутинских холодов и морозов. Но я ни на один день не открывал окошко, чтобы глотнуть свежего воздуха, так как такие попытки прогнозировали мне почувствовать настоящую зиму.

...Об окошке. В Лефортово оно состоит из двух частей: первая состоит из широкого стандартного затонированного стекла, сквозь которое еле пробивается солнышко, а второе – это коротенькое дополнительное к верхнему отделению окно, в которое нельзя заглянуть. Вот именно его есть возможность открывать, чтобы проветрить помещение, поворачивая встроенный в стену небольшой «корабельный руль». Больше ни на что это устройство не похоже... Раньше стояли крепкие деревянные рамы, которые открывались только с помощью охранников и через отдельное письменное обращение к руководству следственного изолятора. Спасибо наблюдательной комиссии, которая чаще всего ходит именно в Лефортово, – окна сменили на более пригодные для существования...

Я проснулся от первых звуков скрипа ключей в замочной скважине – камерные двери начали внезапно открываться... Это нормальное состояние для человека, долгое время находящегося в тюрьме, – подпрыгивать с постели в момент наименьшей опасности. Большинство арестантов даже не спят раздетыми. Почему так? Потому что в любой момент в камеру могут ворваться специальные назначенцы «белые медведи», носящие белые каски. Они – самые жестокие работники угнетающей системы, призванные наводить порядок для администрации следственных изоляторов или колоний. После таких угроз ты готов обороняться даже во сне. Я много раз выворачивал спросонья сокамерникам руки, когда они по указанию охранников пытались меня разбудить...

В камеру зашли два человека в форме администрации ‒ подполковник и полковник. Оба были очень обеспокоены и сразу начали меня спрашивать, почему я голодаю, почему так плохо выгляжу. Мой правдивый рассказ о том, как со мной обращались при принятии в следственный изолятор Лефортово, был для них понятен, и именно он их обезоруживал. Без колебаний «звезды» перешли на договорную позицию ‒ они уверяли, что у меня есть деньги на личном счету и я могу отправить телеграммы, куда хочу, и они обязуются за этим проследить. Тем самым я смогу вызвать того, кого посчитаю нужным, и сообщить близким, где я нахожусь. Также заверили, что все изъятые вещи мне в ближайшее время вернут. Условие одно ‒ перестать голодать. Через мощные спазмы в желудке и действительно тяжелое состояние я решил, что это неплохое предложение и согласился, потому что не видел, чего большего я мог достичь при этом. Еда была уже очень необходима. Не забыть цену хлеба. Его вкуса...

Но эти подчиненные ФСБ слуги меня предали... Чего можно было еще ожидать? Мои телеграммы не отправили, потому что деньги, которые перечисляло мне МИД Украины, не нашлись на счету, хотя они точно были, те деньги, они просто были украдены... Имущество мое не было выдано... Им нельзя верить, никогда... никогда. Россия – это государство, которое делает только то, что им выгодно...

Я ненавижу это государство от всего сердца. Это страна рабов. Это страна неоправданной жестокости. Как простить? Как?

Но есть еще момент, который не давал покоя. Непонятно, почему меня не закрывают в штрафной изолятор. Очень скоро ответ нашелся...

Вызвали к главе администрации следственного изолятора. Помню его слова, когда он посмотрел на меня худого, бледного с перерезанным лицом. «Хочешь, чтоб это все закончилось? Мы же можем все закончить, есть вариант, например, помилование...». Конечно, я смотрел на это как на подставу. В мыслях сразу появилась картинка, где на российском телевидении бандеровец скулит и просит у Путина помилования. Поэтому мой ответ был один ‒ «нет».

Начался долгосрочный экзамен. Каждый день меня вызывали для того, чтобы я подписал помилование. Мне разрешили делать что угодно. Я нарушал любые правила Лефортово, за которые меня должны были бы закрыть в карцер. Мне было разрешено звонить по делу столько, сколько мне было нужно. Интересно, что за предыдущий год и четыре месяца мне не разрешили позвонить ни разу. Это вызвало еще больше подозрений, по сравнению с тем, что было в начале.

Звонил домой... маме. Спрашивал, что мне делать. Она сказала: «Сын, иди до конца, я с тобой. Ничего не подписывай – мы все равно победим».

Звонил адвокату, а он говорил: «Мы ничего не понимаем, что происходит, ничего не подписывай, тяни время».

Я и тянул время. День за днем. А охранники бегали, давили: «Подписывай, подписывай». Полное непонимание ситуации. Постоянные вопросы «что делать?» к самому себе.

Наконец, пришел консул Украины. Второй раз за два с лишним года. Это была невероятная радость. Каждый раз, когда имеешь возможность подтвердить, что ты украинец, ‒ это огромный праздник! При встрече я узнал, что в Лефортово содержится Юрий Солошенко. Дедушка, больной пленник, которого РФ угнетала только за то, что ей было так удобно. Он был в тех же условиях, что и я, и от оказываемого давления начались сердечные приступы. Мы оба искренне волновались за старика. Я попросил передать мои искренние поздравления Юрию Даниловичу, надеясь, что это его поддержит...

(Продолжение следует)

Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции