«Плутония больше не станет»: пойдет ли Россия на ядерный шантаж?

Президент Владимир Путин потребовал от США «устранения причин, приведших к коренному изменению обстоятельств» для соблюдения Соглашения об утилизации плутония, и внес на рассмотрение Думы соответствующий проект.

В числе таких причин, помимо санкций в рамках «Акта Сергея Магнитского» и вообще всех санкций против субъектов Российской Федерации (читай: ближайшего круга Путина и связанных с Кремлем компаний), есть и пункт, требующий от Америки предоставить четкий план «необратимой утилизации плутония, подпадающего под действие Соглашения». Что это означает на практике – с точки зрения ядерного оружия и с точки зрения контроля над вооружением и ядерными материалами, объясняет глава исследовательского проекта «Российские ядерные силы» и сотрудник Института ООН по исследованию проблем разоружения Павел Подвиг:

– С точки зрения оружия, это совершенно ничего не означает. Потому что, во-первых, в том указе, который опубликован, четко подтверждено обязательство не использовать плутоний, который был направлен в эту программу, для каких-либо военных целей, и ситуация статус-кво пока сохранится. И во-вторых, судя по всему, та программа утилизации плутония, которая была построена в России с расчетом на то, что это соглашение будет действовать, скорее всего, останется в силе, и этот плутоний в итоге будет использован в качестве топлива для российских быстрых реакторов. То есть в смысле наличия плутония для военных целей, тем более для оружия, ничего не изменится. Этот плутоний как был вне военного использования, так и останется вне военного использования.

– А зачем тогда это заявление?

– Судя по всему, это заявление имело смысл политического жеста. И с этой стороны его, наверное, и надо воспринимать. Насколько это эффективный политический жест – здесь разные мнения. Я скептически настроен по поводу эффективности такого шага. Но, тем не менее, такое решение было принято.

– Давайте вернемся к самому соглашению, которое действует с 2000 года. Как его достигали, что ему предшествовало? И в чем, собственно, была его польза для России, когда Россия под ним подписывалась?

– История этого соглашения очень долгая и сложная, но основная идея была такова, что в начале 90-х США объявили около 50 тонн своего оружейного плутония избыточными для их военных нужд. Россия в тот момент сделала ответный шаг и объявила, что тоже не рассматривает около 50 тонн в качестве военного материала. А дальше возникла идея, что раз есть такие обязательства и такие заявления, то было бы правильно и хорошо, если бы уничтожение этого материала происходило в согласованном двустороннем порядке и под взаимным контролем.

В середине 90-х было проделано очень много работы, в 1994 году был представлен большой доклад американских академий, которые анализировали эту проблему, потом Департамент энергетики США рассмотрел разные варианты утилизации плутония. И выяснилось, что плутоний – очень сложный материал в смысле его утилизации, то есть его сложно наработать, но, наверное, еще сложнее от него избавиться. Потому что, в отличие от урана, который можно просто смешать с низкообогащенным ураном и перевести в топливо, плутоний перевести в безопасное состояние с точки зрения вооружения и с точки зрения ядерной безопасности гораздо сложнее. Плутоний гораздо более в этом смысле устойчивый к разного рода манипуляциям. Его так просто ни с чем не смешаешь, чтобы обезопасить. В результате проведенных исследований было выбрано несколько вариантов. Один из вариантов, на котором остановились, – использовать плутоний в качестве топлива для гражданских атомных реакторов.

Опять же, этому предшествовала довольно долгая история, связанная с тем, что Россия всегда хотела использовать плутоний в своих реакторах на быстрых нейтронах, реакторах серии БН. США испытывали определенные сомнения по поводу того, будет ли эта программа работать. В итоге согласование всех этих вопросов, способов утилизации заняло около 10 лет. Окончательный протокол, который был подписан в 2010 году, ответил на все вопросы и закрепил два основных, два единственных, на самом деле, способа утилизации плутония.

Для России этот способ заключался в фабрикации топлива для быстрых российских реакторов, а США выбрали вариант фабрикации топлива для своих обычных, так называемых тепловых реакторов. Вот в таком состоянии эта программа с 2010 года и была закреплена. Российская программа, в общем, оказалась разумно успешной, и реактор построили и запустили, и запускают производство топлива для этого реактора. То есть вся производственная цепочка уже выстроена для того, чтобы этот плутоний использовать как топливо.

А в США возникли проблемы, в том числе инженерные, и проект вышел очень далеко за рамки изначального бюджета. В итоге администрация Обамы приняла решение закрыть этот проект, закрыть этот способ утилизации плутония путем использования в топливе обычных реакторов и рассмотреть другие варианты. Один из вариантов, на котором остановились американские ученые, – это просто захоронить этот плутоний в хранилище, поместить его под землю, смешав предварительно с разными добавками, которые затруднят потом извлечение этого плутония из хранилища в случае, если кто-то попытается это сделать. В этом возникла небольшая проблема, потому что, строго говоря, для того чтобы поменять способ утилизации, США нужно было получить одобрение и согласие России, это непосредственно записано в соглашении.

Но у России сложное отношение к такому способу утилизации, и в апреле этого года Владимир Путин сказал, что в России рассматривают этот способ как недостаточный для надежного избавления от оружейного материала. Технически это действительно так, но, как мне представляется, проблема могла бы быть решена с помощью переговоров, обсуждений на техническом уровне, то есть она могла бы быть решена как техническая проблема. Но российское руководство решило, что это тот случай, когда можно воспользоваться неопределенностью, которая существует с американской стороны, и сделать политический шаг. Формально США не остановились на каком-то одном способе утилизации, у них нет предложений, с которыми они могли бы прийти к российской стороне и сказать, что вот давайте вы дадите нам согласие на такой способ. Они еще не дошли до этой стадии, этот процесс очень долгий. То есть техническая сторона этого дела очень сложная и запутанная, и здесь есть очень много разных соображений. Но ни российский, ни американский плутоний в оружии никогда уже использоваться не будет.

– Почему?

– Отчасти потому, что есть политические обязательства как с одной, так и с другой стороны, а во многом потому, что плутония накоплено и в той, и в другой стране настолько много, что эти 34 тонны каждой стороны, о которых идет речь, представляют собой очень малую часть плутония, который существует. То есть это порядка трети или четверти все запасов. Эти излишки плутония просто не нужны.

И последний момент, почему он не будет использоваться: если Россия уже построила свою программу и она будет использовать этот плутоний, то понятно, что когда он пройдет через реактор, он уже не будет разумного качества материалом для производства оружия. И с американской стороны то же самое. То есть если они все-таки договорятся и выберут способ, скажем условно, закопать этот плутоний в землю. Да, теоретически будет оставаться возможность извлечь этот плутоний и снова его использовать, но с практической точки зрения, с учетом того, что его будут смешивать с разными добавками и прочим, с практической точки зрения его дальнейшее использование не имеет никакого смысла.

Гораздо проще, если уж дойдет до ситуации, когда США понадобится новый плутоний, будет просто построить новый реактор и снова его наработать, чем выковыривать плутоний из земли. И это понимание есть с обеих сторон. В какой-то степени на эту программу утилизации и раньше уже стали смотреть как на препятствие для нормальной работы ядерных комплексов и в России, и в США. И я думаю, что сейчас специалисты в «Росатоме России» и в Департаменте энергетики США, может быть, даже и приветствуют такое решение, потому что они все равно будут делать то, что намеревались делать, но у них теперь будет меньше головной боли по поводу выполнения различных условий, которые накладывало это соглашение.

– Этот шаг, на который пошла Россия сейчас, многие назвали попыткой ядерного шантажа, попыткой давления с использованием ядерных материалов. Это первый раз, когда Кремль идет на подобные заявления и действия?

– Смотря как классифицировать. Я бы не стал так говорить – первый раз, второй раз... Понятно, что обычно программы, в которых участвовал «Росатом» и которые касались сотрудничества по линии оружейных комплексов, оставались в стороне от политических всяких вопросов. Но, с другой стороны, нельзя сказать, что они полностью изолированы. В определенном смысле этого можно было ожидать. Если вы помните, два года назад была прекращена программа сотрудничества между «Росатомом» и Департаментом энергетики в части, например, минимизации использования высокообогащенного урана, ядерной безопасности на объектах Министерства обороны и прочее. Эта программа была свернута с меньшим политическим эффектом, тем не менее, это был достаточно заметный шаг.

– Насколько я помню, в ту программу Соединенные Штаты вложили достаточно много средств. Она во многом оплачивалась из бюджета США, и, насколько я помню, господин Путин именно этого добивался на встрече «Большой восьмерки» в 2002 году в Канаде, в Кананаскисе. С плутонием было то же или Россия сама построила эту цепочку утилизации?

– С плутонием ситуация немного другая. Россия создавала свою программу реакторов на быстрых нейтронах и производства топлива самостоятельно. Тем не менее, там существовал компонент, который США обязались оплатить. Это наличие мониторинга процесса утилизации. То есть российская сторона говорила: мы будем этот плутоний уничтожать, но если вы хотите, чтобы этот процесс был под наблюдением либо США, либо МАГАТЭ, то соответствующие меры в этом случае вы и должны оплатить, и тогда США должны были предоставить эти средства. И США приняли на себя обязательства предоставить эти средства в размере около 400 миллионов долларов. Но разрывать соглашение ради этого тоже не имело смысла, потому что в соглашении записано чуть ли не прямым текстом, что если США не смогут предоставить это финансирование для процесса мониторинга, то Россия тогда не будет осуществлять мониторинг, и, соответственно, на совершенно законных основаниях, в рамках соглашения у России была возможность отказаться от мониторинга. Но, тем не менее, было принято решение – полностью приостановить действие соглашения, – сказал Радио Свобода специалист по российским ядерным силам Павел Подвиг.