Памятник князю Владимиру в Москве: монумент раздора

Торжественная церемония открытия памятника в честь древнерусского князя Владимира Святославовича должна была состояться год назад, когда широко отмечалось тысячелетие успения (то есть смерти) этого исторического деятеля. Однако идея установить памятник на Воробьевых горах вызвала протест общественности. Долгое время ушло на то, чтобы подыскать другое место и внести коррективы в проект. В конце концов выбор пал на Боровицкую площадь, то есть на место у стен Кремля и вблизи Пашкова дома.

Вся история с московским памятником князю Владимиру от начала и до конца чрезвычайно политизирована, и менее всего инициаторы его установки в Москве заботились о художественной ценности проекта. С украинской стороны сейчас многие пеняют: "Вы приватизировали нашу историю. Это наш киевский князь! В Москве он никогда не был по той простой причине, что и Москвы тогда еще не существовало". С российской же стороны предпочитают вовсе не упоминать, что государство, которым правил князь, называлось "Киевская Русь". Слово "Киевская" опускается. Владимир – креститель просто Руси.

Зато особый акцент делается на этом деянии – выборе христианства. Если называть вещи своими именами, по факту православие в современной России – это господствующая, государственная религия. Не случайно скульптор Салават Щербаков вложил в руку своему герою гигантский крест. Так чей же все-таки это князь? Член-корреспондент РАН, российский специалист по истории и литературе Древней Руси и древней Скандинавии Федор Успенский считает такую постановку вопроса неуместной:

– Я бы сказал, что все-таки он и наш, и их. Вот уж случай, когда мне не хотелось бы, чтобы живая, яркая и очень интересная фигура князя Владимира служила предметом раздора и раскола между двумя близкими народами. Мне вся эта ситуация кажется противоестественной, искаженной и, как всякая политически ориентированная ситуация, ущербной. Князь Владимир действительно княжил в Киеве. Его он заполучил не самым простым путем, а именно убив своего старшего брата, который до него владел Киевом. С той поры Владимир стал главным и единственным из потомков Святослава, кто обладал "старшим столом". В общем, от него пошли все те Рюриковичи, которые потом княжили на русской земле, будь то Южная Русь, то есть Киевская Русь, или образовавшаяся потом Северо-Западная Русь с главными княжествами в разные периоды в Суздале, Владимире и других городах.

Как бы то ни было, все они Рюриковичи. Все это некогда одна семья, и правили они на основании одного – права крови. Никаких других дополнительных легитимных оснований властвовать над Русью у них не было, вплоть до последних Рюриковичей, которые после Ивана Грозного потеряли русскую державу. Так что повторю, князь Владимир и их, и наш, если уж так ставить вопрос.​

Но очень обидно, что его вообще приходится вот так формулировать, ведь мы здесь имеем дело с общим наследием. Вместо того чтобы его раскалывать, лучше было бы им совместно заниматься, интересоваться совместно и любить его вместе. Мне как исследователю крайне неприятна ситуация предельной политизированности. Политика вообще в мире, а уж особенно в нашей стране никогда не приводила к правде. Поиску истины она вредит просто напрямую.

К сожалению, надо констатировать, что сейчас образ Владимира, который был и креститель Руси, и прародитель династии русских князей (опять же, подчеркну, я говорю и про Южную Русь, и про Северо-Западную Русь), превращается в образ из комикса. Развернувшийся вокруг него спор неприятен и жалок. Остается только надеяться, что это не найдет свое отражение в академической среде. Теперь некоторый холодок между украинскими и русскими исследователями, к сожалению, пробегает время от времени. Но в целом, мне кажется, что настоящая академическая среда, не политизированные крикуны, а ученые, которые непосредственно занимаются Древней Русью, достаточно адекватны. Они не опускаются до сиюминутных распрей. Пока я серьезных разногласий здесь не вижу. Во всяком случае, мои украинские коллеги, которых я знаю, ни в чем таком не замечены. Надеюсь, что те русские коллеги, с которыми работаю я, тоже не проявят ни тенденциозности, ни пристрастности. Что они не обслуживают какие-то злободневные задачи, а занимаются поиском истины.

–​ По поводу поисков истины. Сейчас в России очень часто упоминают, что князь Владимир принял крещение в Херсонесе, который в древнерусских письменных источниках известен как Корсунь. Когда надумали присоединить крымские территории к России, рассуждали примерно так: если христианизация началась с этих мест, стало быть, это исконно русские земли. Такая логика не выдерживает никакой критики, это чистой воды политические спекуляции, но сейчас речь о другом. Известно ли достоверно, где Владимир крестился? В Херсонесе, в Киеве или где-то еще?

– Достоверно ничего не известно, к сожалению. Уже в древних источниках, относящихся к домонгольскому времени, появляется двойственная версия крещения Владимира. В частности, Иаков Мних в своем труде "Память и похвала кн. русскому Владимиру" приводит сразу обе точки зрения. Предлагались разные объяснения. В частности, что, может быть, процесс крещения был поделен на разные этапы. Какие-то из них были в Херсонесе, а какие-то – в Киеве. На этот счет есть самые разные точки зрения. Интересен сам этот вопрос, а не то, что с его помощью можно отстоять или потерять Херсонес. Вот это как-то жалко. Я опять все свожу к тому, что злободневность и политизированность только мешают отвечать на вопросы истории.

Действительно, про крещение Владимира достоверных данных не так много. Тем не менее они есть. Их надо интерпретировать, не вмешивая сюда никакую современную геополитику. Очень много сведений дает археология, правда, скорее, о том, как и где распространялось христианство. Это не было сиюминутное дело. А вот от самого Владимира у нас не так много личных археологических данных. Хотя кое-что есть. Например, монеты Владимира. Они уникальные и замечательные, очень нетривиальные для своего времени.

–​ Это на них изображен тот самый трезубец, который мы видим на государственном гербе современной Украины?

– Да, там трезубец. Там Владимир "на столе" (на престоле), где он изображен с длинными усами. Это хоть и схематичный, но прижизненный портрет. Монеты явно переделаны с некоторого византийского образца. Но они достроены, то есть сделаны самостоятельно, и это очень интересный материал.

Имя Владимира есть не только в русских летописях, где он упоминается довольно скупо. Некоторые сведения о его жизни обнаружены и в западных, независимых от летописей источниках. Далеко не сразу ученые должным образом это сопоставили – иностранные источники о Владимире Святом и показания русских летописей. Вот когда в недавние годы это было сделано, фигура Владимира приобрела совершенно новый ракурс. Прежде всего, довольно много о нем рассказывается в труде немецкого епископа Титмара, который был практически современником Владимира. Он закончил свой труд в 1019 году, а Владимир умер в 1015-м. В общем-то, Титмар по горячим следам описывал некоторые события, и там есть масса нетривиальных данных, которых совсем нет в русских источниках. Это хроника немецкого клирика, но мы из нее узнали, например, о богатстве Южной Руси того времени, о некоторых династических связях, которые существовали при Владимире и его детях. Владимир описывается как достаточно могущественный правитель. Титмар даже трактует его имя как "владеющий миром", что недостаточно верно, но тем не менее примечательно, – говорит Федор Успенский.

На Воробьевых горах гигантский памятник князю Владимиру должны были установить на гигантском постаменте. На Боровицкой площади от постамента пришлось отказаться. Иначе Владимир вознесся бы над кремлевскими стенами. Между тем московский Кремль входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Однако скульптура изначально была рассчитана на другое восприятие. Теперь из-за низкого подножия ее пропорции смещены. Памятник выглядит немного комично – приземистым, тяжеловесным и оплывающим. Зато минимизирован вред соседним архитектурным шедеврам.

Координатор движения "Архнадзор" Рустам Рахматуллин вспоминает, что смотровую площадку Воробьевых гор удалось отстоять от притязаний Российского военно-исторического общества (РВИО) благодаря совместным действиям местных жителей, университетской корпорации, градозащитников, экологов и муниципальных депутатов:

– Смотровая площадка – это часть территории памятника "Московский университет", и ни в какое конкурсное задание, ни в какое техническое задание Российское военно-историческое общество не вправе было вносить этот участок. Потому что территория памятника архитектуры – это пространство, где все уже создано, где творчество завершилось. Иначе почему это памятник? Именно в этом смысл такого правового режима. Министр культуры Владимир Мединский, который одновременно возглавляет Российское военно-историческое общество, должен же знать правовые режимы памятников архитектуры. Однако интересно, что инициаторы установки монумента не стали ссылаться на этот аргумент, а ссылались только на тяжелую геологию Воробьевых гор.

–​ Когда объявили, что передумали устанавливать там памятник, у меня по некоторым обмолвкам сложилось впечатление, что дело даже не в возможности оползня склона Воробьевых гор. Они бы с этим справились, забив сваи и погубив заодно природный заповедник. Только оказалось, что это возмутительно дорогое удовольствие. Таких денег даже для пропагандистского изваяния в казне не нашлось.

– Это мы можем только предполагать. Я же говорю о той стороне дела, которая регламентирована законом. Там участок был защищен режимом территории памятника. То есть памятником является не только здание МГУ, но и пространство, планировка, соотношение застроенных и незастроенных участков в определенных границах. Этот жесткий режим исключает любое вторжение нового, если следовать смыслу и букве закона. А вот на Боровицкой площади – охранная зона. Это другая степень защиты. Охранная зона исключает вторжение нового с разными оговорками, которые заинтересованные лица всегда пытаются преодолевать.

–​ Как конкретно инициаторы установки памятника преодолевали такие ограничения?

– Были проведены две так называемые "голосовалки". Первая – на ресурсе "Активный гражданин", где не было решительного преимущества у Боровицкой площади перед Лубянской площадью. Преимущество было минимальным. И это при том, что официальная позиция активно навязывалась. В частности, с помощью средств массовой информации.

Вторая "голосовалка" проводилась на сайте самого Военно-исторического общества. Там уже перевес был решительный. Но понятно, что проконтролировать ход этого голосования на собственном ресурсе Военно-исторического общества невозможно, и он не является легитимным, не является основанием для принятия решения.

–​ Почему не является легитимным?

– Именно потому, что он находится на ресурсе заказчика памятника.

Если говорить о реакции общественности, то тут, в отличие от Воробьевых гор, градозащитники оказались почти в одиночестве. Такой коалиции, какая была на Горах, уже не возникло. Жителей в этой местности мало. Университет на Моховой, конечно, существует, но его здание немного в стороне. Комиссия Мосгордумы должна была спрашивать мнение муниципальных депутатов. Они высказались против размещения памятника на Боровицкой площади, но это произошло почти задним числом. Когда Мосгордума и ее монументальная комиссия приняли решение.

–​ Действительно, в случае с Воробьевыми горами не заставила себя ждать резкая и очень эмоциональная реакция москвичей. Очень многие болезненно восприняли, что их любимые Воробьевы горы могут быть испорчены этим памятником. Но ведь и территория Боровицкой площади – тоже место притяжения горожан из самых разных районов. Это туристическое место, в конце концов. Почему так легко, даже с готовностью сдали эту территорию?

– Отчасти вы ответили на этот вопрос. Воробьевы горы – место отдыха. А газон на Боровицкой площади местом отдыха не является. Более того, это почти изолированный участок, на который даже не со всякой улицы можно пройти. Там элементарно недостает подземных переходов ни со стороны Волхонки, ни со стороны Моховой улицы. Попасть туда можно только от Александровского сада.

Кроме того, на Воробьевых горах речь шла о смотровой площадке, и это одна из важнейших достопримечательностей Москвы. Ее знают не только москвичи. Вместе с памятником здесь возникала совершенно сторонняя тема, которая заглушала все остальные темы. Интуитивно москвичи чувствовали, что на этом месте сгусток самых разных сюжетов – культуры, истории, литературы. Можно вспомнить клятву Герцена и Огарева. Можно вспомнить роман Булгакова. Наконец, фильм "Покровские ворота". Я имею в виду финал, где мотоциклист как с трамплина совершает свободный полет со смотровой площадки.

Именно эта возможность и закрывалась проектом памятника – вот этот полет Савранского. То есть что-то здесь работает подспудно, подсознательно, а что-то явно. На Боровицкой площади такого эффекта, конечно, не возникло. Поэтому, как я уже сказал, градозащитники остались здесь почти в одиночестве и должны были приводить аргументы, в общем, столь же содержательные, как они приводили на Воробьевых горах, но которые носили уже более специальный характер.

По большому счету, наши заявления о несовместимости памятника с домом Пашкова и его плохой совместимости с Кремлем не были услышаны.​

Такой памятник архитектуры, как Пашков дом, не терпит перед собой фигуративного изображения. К тому же изображения огромного, сопоставимого с собственной высотой великолепного здания 18-го века. Скульптура, да еще повернутая в профиль, превращает дом Пашкова в свою боковую кулису. Единственное, что удалось сделать в этом отношении, – это заставить подвинуть памятник с центральной планировочной оси Пашкова дома. Это ось, соответствующая центральной колоннаде, бельведеру. Если ее продолжить, она ориентирована на Боровицкую башню Кремля.

Сейчас, когда вы попадаете на Боровицкий мост, ведущий в Кремль, дом Пашкова все еще воспринимается чисто. Это фронтальный чистый ракурс. Однако стоит сделать еще несколько шагов, и от калитки Александровского сада памятник уже наезжает на правый флигель Пашкова дома. А если вы встанете на такую своеобразную и малоизвестную смотровую площадку, как Петровский бастион в Александровском саду, то окажется, что памятник стоит прямо перед центральной частью дома Пашкова. Таким образом, наш успех очень относительный. Мы потеряли значительное количество ракурсов этого шедевра. Посредственное произведение монументального искусства превратило мировой шедевр в свою боковую кулису.

–​ Я согласна с вами, что дом Пашкова, который теперь служит декорационным задником для памятника, ему стилистически чужероден. С одной стороны, безусловно, это так. Но, с другой стороны, эта территория плотно населена подобными изваяниями. Из аутентичных старинному Александровскому саду остались только львы на гроте "Руины". Однако совсем неподалеку, сразу за Манежем начинается церетелевское безобразие из зверушек и сказочных героев. В самом саду всего несколько лет назад установлен памятник другому святителю. Это патриарх Гермоген. Он тоже с поднятым кверху крестом, и тоже не великих художественных достоинств. Получается, что по отношению к этим доминантам памятник князю Владимиру в диссонанс не вступает. По-своему он логичен в центре Москвы. Стоило ли протестовать?

– Я продолжил бы этот ряд. В Александровском саду есть еще один памятник того же скульптора Салавата Щербакова. Это памятник Александру Первому, имя которого носит сад. Характерно, что вы его не упомянули, потому что вообще никто моргнуть не успел, как этот памятник появился. И от него до Владимира всего несколько метров. Все, что вы сказали, совершенно справедливо, но сейчас возник повод задуматься, почему такое внимание привлекла история с памятником Владимиру.

Дело в том, что заполнение московскими властями города антропоморфными изображениями входит в свой кризис. Люди не замечали один случай, не замечали другой случай, сочли некритичным третий случай, но так не может продолжаться бесконечно! То, как общество включилось в обсуждение этой работы на Воробьевых горах, и отчасти на Боровицкой площади, само по себе отрадно.

Нужно требовать, чтобы монументальная комиссия Мосгордумы обсуждала не только тематику и адрес памятника, но и художественное решение. Смотрите, архитектурный совет в Москве рассматривает архитектурные проекты, а монументалистику, в общем-то, не смотрит. Это безобразие чистой воды!

–​ И это то, что в одной из недавних публикаций вы назвали "скульптуробесием"?

– Скульптуробесие – это предпочтение скульптурного способа в деле увековечивания памяти или имени. Причем предпочтение именно антропоморфных, то есть человеческих изваяний. Между тем городская монументальная скульптура осторожно появляется у нас в России в 18-м веке, с Медного всадника. В основном это традиция 19-го и потом уже 20-го века. Если это святой Владимир, почему ему следует посвятить непременно человеческое изваяние?

К примеру, до наших дней дошла архитектура эпохи Ивана Грозного. Начиная от таких шедевров, как храм Василия Блаженного и продолжая Александровской слободой. Это тоже памятники. И они достаточны для русской традиции. Но это не такие памятники, которые требуют отдания чести. Мы можем обсуждать Грозного, говорить о нем часами на примере храма Василия Блаженного. Мы можем обсуждать его с одной стороны, с другой стороны, с третьей стороны. То же самое мы можем делать в Александровской слободе, где ему посвящен фактически весь музей. Но как только мы подменяем это установкой монумента, немедленно начинаются конфликты, потому что монумент – это только отдание чести.

От памятника Минину и Пожарскому до Пушкина, то есть от первого монумента до второго в Москве проходит 60 лет. Потом от Пушкина до Пирогова – еще 17. От Пирогова до Гоголя и Первопечатника – еще 8. Памятники эти собираются на народные средства и являются точками консолидации, они аккумулируют народное отношение к этим героям и не вызывают никакого разделения в обществе. Годами выбиралось место, годами выбиралось художественное решение, годами собирались средства.

Сейчас все не так. Кто-то вышел с инициативой, сам дал деньги, и лишь потом уже, как теперь с памятником Грозному в Орле, все обсуждают результат. Очень часто оказывается, что результат ведет к общественному разобщению. Вот все это вместе я бы и назвал скульптуробесием. Нужен, конечно, мораторий, нужна пауза. Нужно найти способ обсуждения истории и исторических фигур отдельно от монументалистики, – убежден Рустам Рахматуллин.

– Переговоры, обсуждения с этой международной организацией продолжались достаточно долго. В самом начале этого года была устроена в Москве даже публичная дискуссия. Для участия в ней даже приезжал заместитель генерального директора ЮНЕСКО Франческо Бандарин.

–​ Вы там были?

– Я там был. Встреча проходила внутри Пашкова дома. В тот момент ЮНЕСКО не высказывало окончательного вердикта. Речь шла о том, чтобы представить проект дизайна, как выражаются наши зарубежные коллеги, всего этого общественного пространства, его осмысления. На язык наших чиновников это было переведено их любимым словом "благоустройство". Отсюда появились все эти лестницы, лавочки, обзорные площадки и прочее. Не в благоустройстве дело, а именно в градостроительном, архитектурном решении. Но это осталось недообсужденным или обсужденным где-то за кулисами.

Ближе к осени стали появляться сообщения о том, что с ЮНЕСКО достигнуты все договоренности, получены все необходимые согласования и одобрения. Хотя настораживало то, что каждый раз эти заявления звучали исключительно из уст организаторов установки памятника, включая министра культуры Владимира Мединского, и ни разу я не слышал и не видел подтверждения этого со стороны ЮНЕСКО.

Это очень странный способ ведения диалога. Видимо, делается попытка действовать по принципу "победителей не судят". Установить памятник, а разбирательства и объяснения могут потом продолжаться сколь угодно долго. Однако если ты хочешь поддерживать нормальный диалог с влиятельной и уважаемой международной организацией, так себя не ведут.

Вообще вся история с установкой памятника мне представляется ярким проявлением крайнего неуважения и к Москве, и к Кремлю как объекту Всемирного наследия. Про ЮНЕСКО я уже не говорю. В разные места пытались пристроить уже готовую статую. Что бы нам ни говорили, не верю, что ее отливали заново. Я прекрасно помню интервью ее автора Салавата Щербакова, который еще несколько месяцев назад заявил, что статуя уже отлита и готова. И вот этой уже готовой статуей стараются занять хоть какую-нибудь площадь. Когда не вышла затея с Воробьевыми горами, начали предлагаться другие адреса – Лубянская площадь, Москворецкая набережная, Боровицкая. Хоть куда-нибудь! Такое ощущение, что авторы этой идеи думают, что можно одну и ту же статую с одинаковым успехом поставить на любое место. Обычно монумент проектируется все-таки с привязкой к местности, к окружающему городскому контексту.

И вот выбрали ответственнейшую точку, открытое пространство между двумя шедеврами архитектурного национального гения – между Кремлем и превосходным образцом возвышенного русского классицизма. Я удивляюсь, какими амбициями надо обладать, чтобы свое творение с таким упорством навязывать именно на эту точку, в близкое соседство с этими шедеврами. Неужели организаторы думают, что их произведение конгениально? Это слишком смелое и слишком агрессивное вторжение в историческую среду.

К сожалению, организаторы, когда с ними пытаешься вести полемику, сразу переводят ее на политические рельсы. Дескать, вы в принципе против памятника святому Владимиру? Или вы считаете, что он основал независимое Украинское государство?

Прежде чем решиться на любое новое сооружение или памятник такого размера в близком соседстве с Кремлем, следует провести экспертные обсуждения и моделирование на местности, чтобы понять, как это может выглядеть. Простите, даже в Советском Союзе это делалось. Например, памятник Маяковскому на Триумфальной площади моделировали на месте. Прикидывали силуэт, делали профиль этой статуи в натуральную величину из фанеры, и, передвигая по площади макет, – сохранились такие фотографии – смотрели, как лучше его расположить на этой площади. И это при том, что по своим архитектурным качествам, по значению эта площадь далеко уступает пространству возле Кремля. К этому делу подходили профессионально.

Организаторам мероприятия, видимо, кажется, что святость персонажа и то большое общественно-политическое значение, которое придается установке этого памятника, автоматически заранее снимает вопросы о его художественных качествах и о градостроительном контексте этого события. Это не так. В таких ответственных точках необходимо не семь раз отмерить, а 777 раз. Я же здесь не вижу и двоекратного отмеривания.

Мне вечные апелляции к ЮНЕСКО как к какому-то заграничному культурному обкому, куда можно пожаловаться на собственное начальство, глубоко несимпатичны. Никто, кроме нас, не может и не должен охранять наше историческое наследие. Если мы не понимаем, что такое такт по отношению к историческому городу, не соизмеряем своих амбиций с ценностью того, что оставили нам наши великие предки, нам и ЮНЕСКО не поможет, –​ говорит Константин Михайлов.