Родные Ильдара Дадина: «Это какой-то ад»

Российского оппозиционного активиста Ильдара Дадина, отбывающего наказание в сегежской колонии №7, в пятницу, как ожидается, обследует врач-эпилептолог. В начале ноября Дадин, осужденный на 2,5 года по обвинению в нарушениях правил проведения публичных мероприятий, сообщил, что подверся избиениям и пыткам сотрудниками исправительного учреждения. Во время встречи с членами общественно-наблюдательной комиссии Карелии у него случился приступ, предположительно, эпилепсии.

Супруга активиста Анастасия Зотова, получившая накануне возможность увидеть мужа, считает, что он нуждается в госпитализации. Члены президентского Совета по правам человека, посетившие в начале недели сегежскую колонию, характеризуют состояние Дадина как нормальное, при этом называют жалобы активиста обоснованными.

В пятницу 11 ноября, как ожидается, Ильдара Дадина обследует российский эпилептолог Василий Генералов, сообщает агентство ТАСС со ссылкой на начальника пресс-службы управления ФСИН по республике Карелия Виталия Фефелов. О том, что Дадину необходим подобный специалист, еще на прошлой неделе говорили правозащитники – 3 ноября во время встречи с членами карельского ОНК Дадин потерял сознание, у него случился приступ, напоминающий эпилептический припадок. После этого его обследовали в больнице в Петрозаводске, однако подозрения не подтвердили.

В среду вечером к Дадину на свидание приехала его сестра и супруга Анастасия Зотова. По словам Зотовой, ее мужу необходимо лечение и госпитализация. Дадин рассказал им подробнее о пытках, которые изложил в первоначальном письме. "Мы сидели в безумном ужасе", – признается Зотова. Сейчас, по ее словам, Ильдара Дадина перестали избивать, однако сотрудники колонии продолжают применять физическую силу по отношению к другим заключенным. Вот что Анастасия Зотова рассказала в интервью Радио Свобода:

– На свидании были я и его сестра. И мы были в абсолютном шоке. Каким мы видели его до этого и каким мы увидели его сейчас – это какой-то абсолютный ад. Его нужно госпитализировать, лечить. У него трясутся руки, у него постоянно дергается губа, постоянно дергаются щеки. Он начинает что-то говорить и начинает при этом задыхаться, не может ничего сказать. Он сказал, что у него это началось с того момента, как его подвешивали за руки. Он рассказывал все то же, что было в письме, только в подробностях. Мы сидели просто в безумном ужасе. Вы, наверное, знаете, там все разговоры прослушиваются, обычно там сидит одна тетечка и слушает, чтобы не говорили о преступлениях. Нас слушало все руководство ФСИН – стояло за стеклом и слушало то, о чем мы говорим. Они это и так знают, о чем мы говорим, но на какие-то вещи он просто говорил: я не могу сейчас говорить о том, что было в ту или иную дату, потому что они услышат, что я об этом знаю, и тут же удалят все видеозаписи. Он знает какие-то случаи, которые происходили там недавно: как избивали людей, он готов рассказать, если приедет опять Москалькова, когда это было конкретно, чтобы они уже точно шли и снимали видеозаписи, которые могут подтвердить его слова.

Самое ужасное, что он сказал – там продолжается все то же самое. Его сейчас перевели из ШИЗО, но не в обычную камеру, а типа для каких-то буйно помешанных. Он сидит с сумасшедшим мужиком, который размазывает экскременты по стенкам. И продолжают на него давить: ты ничего не добьешься, зачем ты вообще этим занимаешься. Но его не бьют. Остальных бьют – он слышит, как люди там кричат. Действительно, с его слов, Коссиева (начальник колонии. – Прим.) сейчас там нет, его замещает другой человек. Мы разговаривали четыре часа, я просто сидела и писала все, что он говорит. Я исписала половину тетрадки, которая у меня была. Это практически невозможно было слушать. И то, что такое происходит в 21 веке, происходит в России, просто невероятно.

Когда мы были в Сегеже, я и сестра Ильдара Ляля, мы разговаривали и в поезде с людьми, и с людьми в Сегеже – там практически каждый второй человек связан с колонией, и все знают, что там это происходит. Обратно мы ехали с женщиной, которая сказала, что это самая худшая колония и что ее нужно расформировывать. Более того, человек по фамилии Федотов, который раньше был главой этой колонии, теперь наблюдающий от ФСИН по всем колониям Карелии. Практически все знают, что там происходит, все знают про пытки, все знают, что эту колонию надо вообще расформировывать, потому что это инквизиция. Но никто не может ничего сделать, потому что все повязаны в этой республике друг с другом. Нужно подключать Москву. Путин уже подключился, но, наверное, нужно чтобы он приехал в эту колонию, чтобы он посмотрел эти видеозаписи, потому что это реально ад и как это решить я не знаю.

– Была информация, что уже к концу этой недели к Ильдару должен приехать врач осмотреть его на предмет эпилепсии.

– Этого врача нашла "Русь сидящая", и он приедет, скорее всего, в пятницу. Это врач-невролог, который занимается как раз вопросами эпилепсии. Но сам Ильдар, когда узнал, что к нему едет врач, сказал, что хорошо бы приехал врач, который специализируется по сердцу. Он сказал, что у него начало болеть сердце и его больше пугает это, а не то, что у него был какой-то припадок. Про припадок мы тоже разговаривали. Он сказал, что ему ничего не сказали, он три дня не знал о том, что это был эпилептический припадок. Говорит, что он разговаривал и вдруг в какой-то момент понял, что не может дышать, дыхание перехватывает, потом почувствовал, что падает в обморок. А то, что у него пена изо рта пошла и что-то еще такое было, он этого вообще не чувствовал и не знал, ему никто об этом не говорил. Я ему говорю: вот, Ильдар, тебя возили на обследование в больницу в Петрозаводск, он говорит: а я не в курсе был. Меня куда-то возили, но никто не сказал, куда, но я видел, что там озеро было красивое, а то, что это Петрозаводск, я не знал. Привезли, голову засунули в какую-то машинку, сделали снимок, повезли обратно.

Я несколько раз заводила разговор: Ильдар, ты очень плохо выглядишь, нужно срочно перевести тебя в другую колонию, они тебя здесь убьют. Он говорит: понимаешь, сюда приезжает Москалькова, сюда приезжают члены СПЧ, и несмотря на это они продолжают бить людей. Правозащитники, известные люди, которые с Путиным заседают в одном зале, приезжают, а колонию это не пугает. Они в этот же самый день продолжают бить людей. Вы понимаете насколько это адски? Несмотря на шум, на жалобы, Москалькову, Пескова, людей продолжают бить. Он говорит: я не знаю, что будет с этими людьми, когда я отсюда уеду. Если я уеду, эта колония станет не очень интересна прессе и правозащитникам.Он, как человек, который там находится, может рассказывать через меня, через адвоката что он там видит – когда приезжают Каляпин и Чиков, они не видят что на самом деле там творится. Их проводят в комнату, они могут поговорить с людьми, но им и это мешают сделать, предлагают общаться с заключенными в присутствии ФСИНовцев, чтобы они потом знали, кто проболтался, кого бить, кого продолжать дальше пытать. Ильдар больше знает, он слышит, в какое время и в какой комнате бьют людей. Он может определять по лицам охранников, кто принимает участие в избиениях.

Он сказал, что у них нет возможности писать жалобы, так как распорядок дня очень жесткий: подъем, потом заправить кровать, одеться, умыться, потом еда, потом работа, хотя не работает, его оставляют дежурным в камере. Он рассказал, что принцип дежурного такой: надо убираться в камере. На уборку отводится два с половиной часа. Если ты убрался за полчаса, ты остальные два часа все равно должен что-то делать. Ты продолжаешь все это делать по второму, по третьему разу. Все это два с половиной часы ты делаешь какие-то бессмысленные действия. Сам Ильдар сравнил это с лагерями нацистской Германии, где людей заставляли переносить кирпичи с одного места на другое, сначала копать яму, потом закапывать. Как мы помним из Солженицына, из рассказа "Один день Ивана Денисовича", осмысленный труд может приносить радость, бессмысленный труд не может приносить даже такой слабой радости. Это, можно сказать, – еще одно издевательство над людьми. Писать письма или жалобы можно только в личное время. Но на личное время отводится полчаса. За это время ты должен дойти до своих личных вещей. Когда он сидел в СИЗО, его личные вещи – письма, бритвенные станки, еще что-то – все находилось в его камере. Тут все вещи находятся на складе. Чтобы написать жалобу, он должен попросить отвести его на склад, дойти до склада, взять бумагу, взять ручку и писать – на все это отводится полчаса. При этом, поскольку там нет часов, он не знает, когда начинается личное время. Бывает так, что охранники не предупреждают о том, что личное время началось, а потом через полчаса говорят, что личное время закончилось, он уже не может вообще в этот день ничего писать. Или они ведут его к личным вещам двадцать пять минут и на то, чтобы что-то написать у него остается пять минут. Он мне надиктовал жалобу в Следственный комитет, попросил, чтобы я ее отправила. И просил, чтобы адвокат ходил к нему как можно чаще – раз в два дня или каждый день, потому что он не может сам писать жалобы, он будет хотя бы надиктовывать их адвокату.

– Вы будете пытаться его уговорить на перевод в другую колонию?

– Я буду пытаться уговорить ФСИН перевести его в больницу, потому что я не могу смотреть на то, что он так плохо выглядит. Ему очевидно нужно лечение. Мне не нужно быть врачом, чтобы это понять. Если у человека дрожат руки, дергается все лицо, когда он говорит, если он задыхается – ему нужно лечение. Это ненормально. Ему нужно в больницу.

– Вы написали о том, что по его делу пришло какое-то особое распоряжение. Вы понимаете, что это может означать?

– Мне просто сказали источники, что когда Ильдара переводили в колонию, все дела всех зеков идут вместе, а его дело пришло из Москвы каким-то особым распоряжением. А сам Ильдар говорил: когда я сидел в ШИЗО, мне говорили: поскольку ты политический, ты все девять месяцев будешь сидеть в ШИЗО и отсюда не выйдешь. Что такое ШИЗО, мне тоже очень подробно Ильдар рассказывал. Это комната без теплоизоляции вообще. Человек находится там в робе, рубашке и в штанах. Без куртки, без шапки, без шарфа. Температура там при этом такая же, как на улице. В Сегеже сейчас на улице от минус десяти до минус девятнадцати. И тебе не приносят еду. Ильдар говорил, что 45 суток практически ничего не ел. Когда он получил мою передачу, он сказал, что он очень порадовался, потому что он хотя бы смог поесть. И мы говорили с ним о том, что нужно писать заявление на длительное свидание, он сказал – приезжай скорее, просто потому, что на длительное свидание можно еду принести. Ему еда уже снится.

​– Когда он должен выйти на свободу?

– Вообще он до июля. Но я надеюсь, что сейчас уже всем понятно, что штрафной изолятор был дан абсолютно незаконно… По поводу той видеозаписи, которая попала в СМИ – Россия-24 показывала, как Ильдар сидит в позе лотоса и говорит "я не выйду". Ильдар сказал, что эта запись была постановочной, она снималась с третьего или четвертого дубля. За день до этого ему сказали выйти из камеры, его избили. На следующий день он сказал, что не будет выходить из камеры, потому что ему все равно, где его будут бить. И он просил обратить внимание, что на видеозаписи должно быть ясно видно, что он не сопротивляется и не бьет никаких сотрудников. Специально держал руки так, чтобы было видно, что он никого не бьет. Он сказал, что когда он отказался выходить из камеры, они включили видеорегистратор, ворвались и начали его скручивать, потом отпустили, закрыли дверь, опять ворвались, опять начали скручивать. И так делали примерно три или четыре раза, чтобы у них на камеру получилось все это красиво. В последний раз, когда они выволокли его за дверь, начали его в коридоре избивать. Он сказал, что если удастся получить полную запись с регистратора, там будет видно, что они его бьют после того, как вытащили из камеры. Он сказал, что они его били и в какой-то момент он не мог больше сдерживаться и начал кричать. Подошла пожилая женщина-фельдшер и сказала: ну все, хватит уже. Но при этом факт избиения она не зарегистрировала. Он спросил, как ее зовут, она сказала, что она этого не скажет, мол, вдруг ты меня потом найдешь и побьешь. Это было 12 сентября. Я очень надеюсь, что Ильдар выйдет раньше, потому что всем понятно, что в ШИЗО его поместили незаконно и можно будет это оспорить. Если с него снимут строгие условия содержания, можно будет подавать на УДО. Я надеюсь, что его освободят условно-досрочно, потому что ему действительно нужно лечение, ему нужно в больницу, – заключила Анастасия Зотова.

В начале недели сегежскую колонию, где отбывает наказание Ильдар Дадин, посетили члены Совета по правам человека Павел Чиков и Игорь Каляпин. После двух дней работы в исправительном учреждении они пришли к выводу, что жалобы Ильдара Дадина были обоснованы.

Руководитель "Комитета по предотвращению пыток" Игорь Каляпин в интервью Радио Свобода отметил, что во время встречи с членами СПЧ Дадин выглядел достаточно бодрым:

– Я Дадина никогда раньше не видел, и насколько он там осунулся, насколько он стал хуже выглядеть, я сказать не могу. Выглядел он, когда мы с ним разговаривали, бодрым, никаких там подергиваний лица или дрожания рук я у него не заметил. Меня, если честно, больше обеспокоило даже другое – тот энтузиазм, с которым он говорил о том, что он намерен в этой колонии остаться, чтобы продолжить борьбу и какие-то другие достаточно пафосные фразы. Я именно поэтому считаю очень важным его из этой колонии убрать, потому что эта борьба ни до чего хорошего не доведет. Ненормально, когда один осужденный пытается изменить правила в целой колонии.

​– А сколько вы с ним провели времени в разговорах? Он вам рассказывал то же самое, что писал в своем письме, да?

– Ну, в общем, да. Он уточнил некоторые вещи, касающиеся, в частности, этих избиений, правильнее сказать, применений физической силы. Конечно, его избивали не десять человек, десять человек было всего. Кто ему какие удары наносил, он сказать не может, потому что он либо лицом вниз лежал, либо стоял лицом к стенке в этой так называемой позе для обысков, на которую жалуются все осужденные, потому что им просто ударами по ногам раздвигают ноги, причиняя сильную физическую боль, практически заставляя садиться на шпагат. Общались мы с ним практически весь день 7-го числа, наверное, часов 6 чистого времени. На полтора часа мы делали перерыв на обед, потому что он говорит, что он испытывает постоянное чувство голода. Я ему пару раз вопрос задавал о самочувствии. Видно было, особенно в начале нашего разговора, что он нервничает, но это, на мой взгляд, вызвано совершенно естественным причинами. Он торопился, старался как можно больше нам рассказать. Ничего ненормального я в нем не заметил, никаких проблем со здоровьем – с поправкой на то, что я его видел первый раз в жизни.

– Как сотрудники ФСИН относились к тому, что вы общаетесь с заключенными?

– До поездки была договоренность с руководством ФСИН России о том, что у нас будет возможность – поговорить с Дадиным, побеседовать с другими осужденными, посмотреть документы, посмотреть, в том числе, видеозаписи с камер видеонаблюдения. Когда мы туда приехали, выяснилось, что руководство колонии нам вообще ничего показывать не собирается, они вообще были настроены на то, чтобы мы просто переговорили с Дадиным, причем в их присутствии. Они там все уселись в этом кабинетике, который нам выделили для беседы, втроем, и мы вынуждены были несколько раз звонить в Москву, Федотову и говорить, что нам создали неприемлемые условия. Он уже перезванивал во ФСИН России и там как-то эти вопросы решал. Мы сказали, что мы беседовать в присутствии сотрудников не собираемся, нам нужен разговор тет-а-тет. И в конце концов нам такую возможность дали, и мы беседовали и с Дадиным, и с другими осужденными. Мы прошлись по штрафному изолятору, заглянули во все камеры, каждого осужденного спросили, хочет ли он поговорить, и вот 10 человек мы набрали тех, кто захотел. Вот мы их по одному вызывали, по одному их опрашивали. Все эти осужденные не общаются друг с другом, некоторые из них вообще с разных режимов, даже были такие, которые вообще ничего не знают про эту ситуацию с Дадиным. И при этом руководство колонии, заместитель начальника УФСИН Карелии, который там постоянно присутствовал, постоянно меняли правила игры и постоянно нам в чем-то отказывали, о чем раньше мы договорились. Вот, в частности, мы так и не получили документы, связанные с привлечением Дадина к дисциплинарной ответственности.

​– То есть то, за что он в ШИЗО был отправлен?

– Ну, в частности, да. У него там 9, насколько я знаю, взысканий было объявлено, в том числе 3 водворения в ШИЗО, 3 по 15 суток. С него каждый раз должны были брать объяснения, он говорит, что с него ни разу объяснений не брали, более того, ему ни разу даже взыскания сами не объявляли, он даже не знает, какая там указана формальная причина его водворения в ШИЗО. Нам эти документы так и не показали. Нам дали справку, в которой указано, что дисциплинарные взыскания применялись в связи с тем, что он нетактично общался с сотрудниками колонии и отказывался писать объяснительные. Насколько я понимаю, это сейчас будет официальная позиция руководства этой вот 7-ой колонии: будут говорить, что Дадин отказывался давать объяснения. Во что я, конечно, совершенно не верю. Если он отказывался, этот отказ должен быть зафиксирован соответствующим образом, должно быть видео. Нам таких видео не показывали. Нам сотрудники продемонстрировали только то, что говорило в их пользу. Нам продемонстрировали видео с одним единственным эпизодом, где Дадин действительно отказывается покинуть камеру, говоря: "Какая разница, где вы меня будете бить?" К нему применяют физическую силу, его вытаскивают в коридор, ставят в эту так называемую позу для обыска. Насколько я понимаю, опять же сам Дадин говорит, что это все действительно было. При этом, делалось это несколько раз, было несколько дублей, и он объясняет, почему он так себя вел. А вот того, что предшествовало этому эпизоду, и что было потом, мы не видим. Записи с коридорных камер нам не показали, говорят, что они уничтожены. Вопросов очень много. При таких обстоятельствах не Дадин должен доказывать, что имели место эти избиения, а ФСИН должен доказывать, что их не было.

– У вас сложилось какое-то впечатление, насколько вообще серьезна ситуация в этой колонии, насколько велик масштаб избиений, применения физической силы, и насколько это требует серьезного вмешательства правозащитного сообщества, кого-то еще?

– Ситуация, о которой рассказывает Дадин, абсолютно не уникальная, у нас таких колоний много. Такого рода применение физической силы назвать избиением можно, но с оговоркой: бьют, каксам Дадин нам сказал в ходе этого многочасового разговора в первый день, бьют не сильно, физическую боль в большей степени доставляет вот это вот сажание на шпагат и подвешивание. Это, конечно, вещи серьезные. Когда мы с другими осужденными разговаривали, они говорят, что да, избиения в коридорах происходят, причем систематически, практически каждый день они слышат, в том числе и в коридоре, все эти вопли, охи и ахи. Те осужденные, которые там не первый раз сидят, которые попадали в такие колонии раньше, говорят: "Ну, понятно же, в тюрьме нахожусь". Они это даже побоями не называют. Они говорят: "Пока стоишь на растяжке в коридоре, пару оплеух получишь". Это достаточно системное явление для этой колонии, и то, что таких колоний много, я знаю по многочисленных жалобам, которые я получаю как руководитель Комитета по предотвращению пыток. При этом никого не калечат вроде, никаких серьезных травм при этом не наносится, поэтому обычно никто и не реагирует. Среагировал на это Дадин, человек с активной позицией, который первый раз в такую обстановку попал и понимает, что это не нормально, что это незаконно. И не побоялся об этом заявить. Конечно, с этим надо что-то делать. Там много и других жалоб, в этой колонии, не связанных с избиениями, – заключает Игорь Каляпин.

1 ноября в прессе было опубликовано письмо Ильдара Дадина, в котором он сообщил о пытках, издевательствах и угрозах убийством в сегежской ИК-7. После этого в колонии начались проверки. ФСИН опровергла информацию о применении насилия к Дадину.

В декабре 2015 года Басманный суд Москвы приговорил Ильдара Дадина к трем годам колонии общего режима за неоднократное нарушение правил проведения публичных мероприятий. Позже срок был сокращен до 2,5 лет. 10 ноября стало известно, что защита Ильдара Дадина обжаловала приговор в Верховном суде России. Дадин стал первым и единственным активистом в России, осужденным по статье 212.1 УК РФ.Правозащитный центр "Мемориал" признал Ильдара Дадина политическим заключенным, а дело против него – политически мотивированным.

Российские и международные правозащитные организации настаивают на немедленном освобождении оппозиционного активиста. В России проходят акции протеста с таким же требованием.