Пузырь российской науки

Сетевое сообщество Диссернет начало активную деятельность четыре года назад, в январе 2013 года. Изначальной задачей было разобраться с несколькими случаями защит подозрительных диссертаций, имевших признаки плагиата. Однако быстро выяснилось, что в действительности таких работ десятки тысяч, а над присвоением жульнических научных степеней работают десятки "диссеродельных фабрик". За время работы Диссернета, в фокус внимания которого попадали как непубличные люди, так и чиновники федерального ранга, общее количество защищаемых в России диссертаций уплао почти вдвое, а получение ученых степеней чиновниками разного уровня перестало иметь массовый характер. В декабре Диссернет объявил о запуске нового проекта –​ "Диссеропедии российских журналов", цель которого –​ вычистить мусор еще и из российской научной периодики.

Радио Свобода обсудило с сооснователем Диссернета Андреем Ростовцевым и координатором нового проекта Ларисой Мелиховой промежуточные итоги работы Диссернета, новые задачи и то, почему в некотором отношении всю российскую науку можно считать пузырем.

–​ Можно ли сказать, что деятельность Диссернета поменяла культуру защиты диссертаций, что общественное внимание, которое вы привлекли к проблеме, заставляет людей отказываться от защиты несамостоятельных диссертаций?

Ростовцев: Детально мы это не анализировали, но надо сказать, что количество защищаемых диссертаций упало в два раза. Если было примерно 25 тысяч в год, то начиная с 2012 года это количество постепенно падает, сейчас их 13-15 тысяч в год. Кроме того, в последнее время диссертации перестали защищать чиновники крупного ранга. Даже средней руки, вроде заместителя главы администрации какого-нибудь небольшого городка, больше практически не защищаются. А раньше это было повально. Видимо, был какой-то сигнал сверху. Наконец, мы больше не видим такого масштабного плагиата в диссертациях, какой был несколько лет назад – дело часто сводилось к тому, что к старой работе приклеивалась новая обложка. Наверное, и деятельность Диссернета на это как-то повлияла. В 2014 году вышел приказ Минобрнауки – во всех вузах все работы, включая диссертационные, в обязательном порядке проверять в системе "Антиплагиат". Вероятно, и это сыграло роль. Нельзя сказать, что что-то одно стало определяющим. Необходимость изменений назрела уже давно, это витало в воздухе. Культура постепенно повышается, по крайней мере, внешне.

–​ Можно надеяться, что в обозримом будущем деятельность Диссернета, во всяком случае, его основного проекта, окажется ненужной?

Ростовцев: Я бы так не сказал. Наша задача ведь не в том, чтобы вычислить, кто у кого списал, наша задача – составить ландшафт российской науки. А российская наука не меняется, те же самые доценты и профессора, которые занимались фабрикацией, сидят в тех же вузах. Они кучкуются, они перешли с диссертаций на учебники, монографии, на рецензирование публикаций в научных журналах. Этот ландшафт, кто есть кто, надо знать. Да и с диссертациями еще непаханое поле: мы хотели за год пройтись по всем медикам, но их настолько много, что год прошел, а конца работе еще не видно. А впереди еще такие привлекательные темы, как сельское хозяйство и технические науки. Это еще года на три как минимум.

– Если подводить какие-то промежуточные итоги, что на сегодняшний день можно назвать самой большой победой, а что –​ самым большим поражением Диссернета?

Ростовцев: Даже не знаю. Я вообще не сторонник индивидуальных наказаний, с моей точки зрения, они не институциональны. Я это обсуждал со многими политологами и социологами, мы согласились, что истории отдельных персон – это скорее яркий медийный повод, мы этим ничего не добьемся. Важно, что своей работой, своими публикациями мы консолидируем научное сообщество. И в этом смысле самая большая победа – что историки наконец собрались и составили заявление о лишении степени министра Мединского. Мы показали на своем примере, что не надо бояться, не надо прятаться, надо просто брать и делать. А поражение... Есть не столько поражение, сколько большая проблема. Были диссоветы, где работали вот эти фабрики сомнительных диссертаций, где десятками защищались работы с грубыми нарушениями. Их удалось закрыть, разогнать. Но люди из этих диссоветов снова группируются под другой вывеской, в другом совете, в другом университете. Зано возрождаются, поэтому мы их зовем фениксами.

–​ Зачем они это делают? Чтобы не терять бизнес?

Ростовцев: Конечно, это их хлеб реальный. И не просто хлеб, а хлеб с маслом и икрой. Вминистерстве, в департаменте аттестации научных сотрудников, который этим процессом и заведует, есть поименный список всех членов всех советов, они могут без труда отследить, как эта миграция происходит. Но они ничему не препятствуют, спокойно подписывают приказы о воссоздании диссоветов, и это в последнее время приобрело массовый характер. За два года в России была закрыта треть всех диссоветов, но самые одиозные из них теперь возрождаются.

–​ Нужна личная люстрация?

Ростовцев: Должен быть черный список, конечно. Людей, персонально причастных к фабрикации диссертаций, нельзя в принципе допускать к аттестационным делам.

Мелихова: И к преподаванию.

Ростовцев: А вот это сложный вопрос. Мы обсуждали это с Натальей Починок, когда она только стала ректором Российского государственного социального университета (РГСУ), и стала рьяно выяснять, что Диссернету нужно, грубо говоря, по поводу люстраций в РГСУ. Потом пришла в ужас и сказала – мне что, теперь всех профессоров надо уволить? На этом наше интенсивное общение закончилось.

–​ Когда вы начинали заниматься этой деятельностью, вы представляли себе действительный масштаб проблемы?

Ростовцев: Совершенно не представляли. Первый кейс был некто Андриянов, тогда – директор Специализированного учебно-научного центра (СУНЦ) МГУ. Мы тогда думали – ну, наверное, он все-таки не единственный. Андрей Заякин надеялся, что можно как-то все механизировать, автоматизировать – и тогда штук 10-15 диссертаций жуликов в год найти. А потом оказалось, что мы находим тысячи, а на самом деле их, наверное, десятки тысяч. Оказалось, что есть кластеры, огромные фабрики, целые пятна на карте российской науки, где ведется вся эта деятельность.

–​ Давайте перейдем к новому проекту: почему вы решили взяться за научные журналы?

Мелихова: Идея проста: в защите участвуют не только диссертант, научный руководитель, оппонент и диссовет, для защиты необходимо опубликовать статьи в журналах из списка Высшей аттестационной комиссии (ВАК). Часто бывает, что у плохого диссовета есть ручной журнальчик, в котором при необходимости можно напечатать любую ересь. Мы об этом давно думали, но как бы "в фоновом режиме". В какой-то момент к нам присоединился филолог Алексей Касьян, и мы начали уже непосредственно работать. Понятно, что ВАКовские журналы – это дутый пузырь, да и вообще российская наука в некоторым смысле пузырь. Мы взяли список и начали проверять журналы, во-первых, на плагиат, во-вторых, на наличие "диссероделов" в редакции, добавили к этому некоторые общеупотребимые критерии. Например, если журнал требует при подаче статьи рецензию на нее, то очевидно, что настоящего рецензирования в нем нет. И вот по этим критериям мы в настоящий момент нашли 500 журналов с нарушениями. Это не значит, что все они полный мусор, это значит, что нужна более тщательная проверка. А для начала, в качестве первого транша, мы выложили 40 журналов, самых, можно сказать, ярких, по нескольким, как мы их называем, критериям мусорности.

–​ Можете привести какой-нибудь вопиющий пример?

Мелихова: Ну вот, например, три доктора юридических наук пишут статью в журнале “Вестник Университета МВД”, а в ней есть слова “автор настоящего диссертационного исследования...” То есть это на самом деле была не статья трех авторов, а диссертация одного, защищенная задолго до этого и в другом месте. Или, например, журнал при Финансовом университете “Образование и право”, январский и февральский номер, опубликованы статьи двух авторов, как бы начало и продолжение. Но фактически отличаются они только несколькими словами в первых строчках. Понятно, что эту статью точно не читали в журнале. А может, и сами авторы не читали.

–​ И что будет с этими журналами дальше?

​Ростовцев: Задача у нас такая же, как и в основном проекте – построить ландшафт российской научной периодики, нащупать, что там есть хорошее и научное, а что совсем не научное. Вот мы сейчас опубликовали список из 40 журналов – ждем реакции Минобрнауки, ВАКа, хорошо бы было получить реакцию РАН. Если реакция будет конструктивная, откровенно слабые журналы будут изымать из оборота научной журналистики, они не будут учитываться в РИНЦе (Российском индексе научного цитирования –​ РС), например. На этой неделе будет большая встреча – издатели, Диссернет и РИНЦ, и там будет обсуждаться технология изъятия не только статей с плагиатом, которые просто отзывают из журналов, но и изъятия журналов из базы данных РИНЦ. А если журнал выброшен из российской базы научного цитирования, ВАКу ничего не останется, как выкинуть его из своего перечня.

–​ То есть проще выкинуть из РИНЦ, чем из ВАК.

Ростовцев: Да, в РИНЦе в среднем больше здравого смысла, чем в ВАКе. Звучали какие-то горячие заявления, что мусорные журналы надо вообще закрывать. Да нет, пусть они существуют. Пусть они будут, может быть, как площадка для каких-то экспериментов молодежи. Почему вообще возник перечень ВАК? Потому что ВАК со своей задачей не справляется, не справляется с рецензированием диссертаций. Задачу переложили на журналы. А журналы сказали – о, тут-то нам карта и поперла.

–​ В последнее время входят в моду наукометрические показатели, на основе которых, например, могут продлить или не продлить контракт с вузовским профессором. Это значит, что появилось много людей, которым обязательно нужно публиковаться, даже не в связи с защитой диссертации. И эти люди рассказывают, что регулярно получают в почту спам с предложением за определенную мзду опубликовать в статью в журнале, входящем в РИНЦ или даже в международные базы Scopus и Web of Science. Причем некоторые уверены, что сделать это без денег вообще невозможно.

Мелихова: Как раз для нас рассылка спама –​ один из признаков некорректной редакционной политики. Это проходит у нас по категории “хищные журналы”.

Ростовцев: Такие журналы специально ищут людей, которым нужны публикации, а потом выпускают тысячи статей в одном номере. У нас есть журналы, которые выпускают почти 10 тысяч статей за год. И они входят в перечень ВАК и пытаются попасть в Scopus, потому что тогда смогут резко поднять ценник. И, конечно, такой журнал входит в РИНЦ, потому что все 6 тысяч журналов, которые у нас когда-то себя назвали научными, автоматически попали в РИНЦ, насколько я знаю, в ближайших планах у них тысячу выкинуть –​ ну, самые отъявленные.

–​ То есть технология такая: возьмем всех, а там разберемся?

Ростовцев: Да. И в ВАКе была такая же система, попасть в перечень можно было заявительным порядком. Это и понятно, в департаменте, который за это отвечает, работал один или два человека, они физически не могли по существу разобраться со всеми журналами. В РИНЦ то же самое. Это вообще проблема нашей российской убогости: я разговаривал с представителем Web of Science, он сказал: да мне просто смешно на ваш РИНЦ смотреть, у вас там пять человек работает. И это правда. А базой Web of Science занимается тысяча триста человек. А масштабы сравнимые, в РИНЦ около 6 тысяч журналов, а в Web of Science около 15 тысяч. Конечно, РИНЦ не имеет возможности контролировать чистоту своей базы, им много чего приходится отдавать на откуп вузам, самим журналам.

–​ Вся эта неприятная ситуация с учеными степенями, с журналами –это следствие какого-то специфического российского падения нравов, или просто несовершенство самой системы защиты, научных журналов, провоцирует жульничество?

Ростовцев: С одной стороны, это проблема отсутствия института репутаций. С другой стороны, это проблема недофинансирования науки. Это проявляется почти в каждом конкретном случае: есть профессор в университете, которому нужно продлевать грант, и ему выкручивают руки –​ публикуй статьи. Не будет статей –​ не будет гранта, а без гранта, на одну зарплату, ему семью не прокормить. Эта искривленная ситуация приводит к искривленному результату.

Ростовцев: В этом мире все меняется очень быстро. Недавно люди поняли, что рецензия на научную статью –​ сама по себе научный труд, и для рецензий сделали отдельную платформу, к которой привязались уже многие журналы, правда, российских среди них нет. И действительно, есть очень мощный тренд на открытость, а у больших издательств вроде Elsevier настают тяжелые времена.

– Может быть, нужно бороться не с жульничеством в рамках существующей системы, а просто демонтировать, "перепридумать" и ученые степени, и научные публикации так, чтобы они точнее выражали научный авторитет, были связаны с репутацией?

Ростовцев: Я думаю, эволюционный путь вполне себя оправдывает. Снизилось количество защищаемых диссертаций, а это значит, что и количество плохих диссертаций резко уменьшилось. Если теперь и количество научных журналов уменьшится хотя бы наполовину, это создаст дополнительное давление, которое будет выдавливать слабых ученых, жуликов и мошенников из системы.

– Вам не кажется, что деятельность Диссернета в некоторой степени подорвала веру общества в институт ученых степеней? Очередной жулик-доктор наук – каждый раз информационный повод, теперь вот и с академиками все не очень понятно. А настоящие ученые, доктора и академики остаются за кадром.

Ростовцев: Ситуация когда-то исправится, и жуликов лишат званий. Если только сводки МВД читать, можно решить, что вся страна –​ преступники.

Мелихова: В свое время Ливанов сказал о вреде Диссернета, что если зайти на его сайт, то кажется, что все ученые – жулики. И все стали сравнивать это с доской "Их разыскивает милиция". Но после этого мы все-таки пришли с Ливановым к конструктивному сотрудничеству. На новый журнальный проект уже была первая реакция председателя ВАКа Филиппова, который сказал, что это полезная инициатива, конечно, они не специалисты там, в Диссернете, но мы будем проверять весь список ВАК, все журналы.

–​ То есть чиновники даже рады, что есть такой "санитар леса" –​Диссернет, который часть их работы за них готов выполнить.

Мелихова: Они тоже понимают, что ситуация катастрофическая, и надо что-то делать.

Ростовцев: Катастрофическая еще и в том плане, что обладатели липовых диссертаций стремятся наверх. Около 15 процентов ректоров российских университетов – обладатели фальшивых диссертаций, и это только те, кто диссертации защитил за последние 15 лет, а на самом деле их больше.

–​ Когда все эти авгиевы конюшни будут вычищены, что останется от российской науки и от российского вузовского образования?

Мелихова: Я думаю, что российская наука очень сильно сузится, и это будет хорошо.

Ростовцев: Да, это будет отражать реальную картину. Сейчас это такой дутый пузырь, в некоторых областях – на 99 процентов, в некоторых – на 95. Я слышал мнение, и оно, по-моему, оправдано, что юриспруденцию вообще можно закрыть как науку. Была огромная проблема – обеспечить ротацию в экспертном совете по праву, подобрать людей, которые не засветились в фальсификациях среди юристов. Министерство не смогло это сделать, просто нет таких людей в досточном количестве.

Мелихова: В педагогике все очень плохо тоже.

Ростовцев: Да, и это просто отражение нашей жизни! Экономика разрушена, судебная система разрушена, образование никчемное – и мы видим, в каких областях наибольшее число липовых диссертаций. Первой идет экономика, потом педагогика, потом юриспруденция.

–​ А у вас есть кейсы в естественных науках и математике?

Ростовцев: Их можно на пальцах одной руки сосчитать, да и то они не слишком выразительные. Например, мы обнаружили в одном московском вузе историю: физик написал кандидатскую диссертацию, которая повторяла докторскую диссертацию его руководителя. Выяснилось, что аспирант написал работу, но научный руководитель придержал защиту на пять или семь лет, а в это время сам защитил свою докторскую, вставив туда работу аспиранта. Формально аспирант списал у руководителя, а на самом деле все наоборот, жулик – профессор, и он спокойно себя на этом месте чувствует с такой докторской диссертацией. Таких кейсов мало, наверное еще и потому, что физику и математику сложно монетизировать. Право и экономика – да, это были востребованные области, там легко научные регалии превращать в должности и деньги. Впрочем, технические науки тоже сложно монетизировать, а там все очень плохо.

Мелихова: В филологии немножко лучше ситуация. Как говорит наш сотрудник Алексей Касьян, там принято не списывать, а просто писать ахинею, потому Диссернет не может это выявить.

Ростовцев: Мы сейчас гуляем по фруктовому саду и собираем плоды с нижних веток. Глупо лезть наверх, когда и внизу их полно. Когда закончатся яблоки на нижних ветках, будем собирать урожай дальше. Это действительно задача консолидации научного, экспертного сообщества, того, которое еще где-то осталось. Если они поймут, что не надо бояться назвать мошенников мошенниками, то все со временем встанет на свои места.

–​ То есть Диссернет разрушает некий статус-кво, когда все знают, что есть много мусора, но закрывают на это глаза. А теперь нашлись люди, которые продемонстрировали, что глаза закрывать вообще-то не обязательно.

Ростовцев: Да-да, именно так! Мы внесли дисбаланс в эту систему, и теперь она должна искать новое равновесие.

–​ Вы не только нарушили статус-кво, но и затронули финансовые интересы многих людей, а теперь, с журнальным проектом, обиженных окажется еще больше. За личную безопасность не беспокоитесь?

Мелихова: Андрею уже стреляли в окно, не знаю, как-то беспокоится он или нет...

Ростовцев: На последней конференции в Испании я рассказывал коллегам о ситуации в России, и они в первую очередь советовали застраховать свою жизнь. Так получилось, что я действительно застраховал свою жизнь, и теперь... не страшно (смеется). Ну, что, мы путь свой уже выбрали, поэтому... Здесь наше главное оружие в этом деле – публичность. Чем больше публичности, тем более мы защищены.

–​ Ваша деятельность все ширится, для нее, очевидно, нужно все больше людей, которые тратят на Диссернет все больше времени. И все это на общественных началах?

Ростовцев: Да.

Мелихова: Да.

–​ Это принципиальное решение? Вы бы могли открыть фонд, собирать пожертвования.

Мелихова: Это принципиальный выбор, конечно. Как только мы откроем какое-нибудь юридическое лицо, к нам немедленно придет Роспотребнадзор, объявят нас иностранным агентом, придут пожарники и далее по списку. Только то, что мы – отдельные люди, связанные через интернет, позволяет сохраниться. Иначе нас давно бы уже не было.

Ростовцев: Это горизонтальная система, у которой нет администрации, нет головы, которую можно отсечь.