Крымоведческие труды академика Гордлевского (окончание)

Заметное место в научном наследии выдающегося советского востоковеда-тюрколога, академика Владимира Гордлевского занимают исследования фольклора и этнографии крымских татар (начало статьи – здесь).

В большой статье под названием «Ахмет-ахай» Гордлевский описывает легендарного крымскотатарского персонажа – мудреца-простака, прообраз которого обнаруживаем у многих народов. Поводом для написания статьи Гордлевскому послужила книга Семена Мирера «Ахмет-ахай Озенбашский», однако – это больше, чем просто рецензия на книгу.

Впрочем, Гордлевский с похвалой отзывается о самоотверженном авторе книги, который «на протяжении пятнадцати лет раз шесть выбирался летом в Крым, после того, как в 1924 году впервые услышал об Ахмет-ахае; в 1927 году он проделал большой путь в тысячу верст. В Ахмет-ахае нашел он первую любовь, он полюбил фольклор и отдал Ахмет-ахаю горячий пыл и энтузиазм молодости. Поднявшись на яйлу, он искал в кошах у чабанов анекдоты; Ахмет-ахай убегал от него, скрываясь за горами, а Мирер настойчиво стремился все вперед и вперед, подвергался из-за него ужасам и страхам, которые могли бы составить материал для приключенческой повести».

Кто же он – Ахмет-ахай, или дядюшка Ахмет? Гордлевский пишет: «В Ахмет-ахае собрал народ сгусток мудрости… Ахмет-ахай, оказывается, много путешествовал по свету, а много знает, говорят турки, не тот, кто много жил, а кто много странствовал. Ахмет-ахай, пополняя путешествиями образование, попал в Аджемистан – в Иран. Там отыскал он чудесную пещеру – подземный чертог трехугольный, который ежегодно открывается, на миг туда впускают и сразу же выгоняют. Но Ахмет-ахай, купив 360 фиников, ухитрился забраться туда и, съедая ежедневно по финику, пробыл там год, когда смог выйти на землю. А когда он вышел, он познал тайны. Нет, не так, чары сказки с него слетели; он понял, что, сколько ни учись, все равно, больше, чем у человека имеется от природы, не наберешь; он понял, что он всегда был умным, но его только обижали. Народная мудрость далека от схематической, догматической философии, мыслящей силлогизмами. Ахмет-ахай поучает, потешая... Он, этот народный мудрец, прикидывается часто дурачком»…

Несколько циклов анекдотов Ахмет-ахая обнаруживает тюрколог – о глупости и свободолюбии, о помещике Косебае и злых неверных женах… Статья Владимира Гордлевского о любимце крымских татар заканчивается так: «Неужели народный мудрец, видевший темноту сельчан, выброшенных за борт жизни всеми этими муллами, кади, кулаками, – нам чужд? О, это невозможно». В статье «Замечания «На пословицы крымских татар», изданные Павлом Фалевым, отмечая в целом позитивно работу автора, Гордлевский ставит своей целью «устранить ошибки, вкравшиеся в издание, объяснить некоторые пословицы и ввести, таким образом, собрание в оборот для будущего исследования».

Вероятно, наиболее ценная с научной точки зрения крымоведческая работа Владимира Гордлевского – «Организация цехов у крымских татар (Из поездки в Карасубазар)». Она была опубликована в 1928 году.

Во время пребывания в Карасубазаре, «былом центре ремесленно-цеховой жизни», автор общался с мастерами кустарного ремесла. Он собрал материал среди представителей цехов, обделывающих кожу, сапожников. А вот дубильщики строго берегли вековые традиции.70-летний старик Осман-акай, радушно встретив этнографа, подробно описал обряд «реван» – посвящение в мастера.

Вот как описывает его Гордлевский: «В ученье мальчики поступали лет 10-11. Отдавая сына, родители уговаривались с мастером об условиях: еда и стрижка (еженедельная) шла от хозяина; вечером мальчик уходил домой. Когда ученик шекирд поступал к мастеру, отец как бы уступал хозяину права на сына, произнося стереотипную фразу: «Эти – сенин, кемиги – беним» (то есть «его мясо – твое, кости – мои»). Хозяин мог бить ученика, как ему вздумается; рабочее время ученика принадлежало исключительно ему, и, если бы кто-нибудь использовал мальчика по своему усмотрению, уста-башы (глава цеха) наказывал дерзновенного. На хозяина ученик не мог жаловаться в цех, так сказать, по профессиональной линии, а только говорил дома, и родители, отец или мать, отправлялись к хозяину для улаживания конфликта. Если хозяин не возражал, ученик уходил к другому мастеру, но без согласия прежнего хозяина, дававшего отзыв о его поведении, никто не стал бы принимать мальчика к себе. Служил мальчик у хозяина бесплатно; но иногда, чтобы поощрить ученика, хозяин давал ему материал; ученик делал что-нибудь из этой кожи и деньги, вырученные от продажи, брал себе. Иногда, под пятницу, хозяин давал ученику деньги на гостинцы».

Когда мастер находил, что ученик уже освоил ремесло, он собирал других мастеров для испытания ученика. Происходило угощение кебабом (мясным блюдом – прим. авт.): если ученика выдвигал мастер – он и угощал; но, если это была естественная «выслуга срока» – кебаб был от ученика или от его родителей. Мастера испытывали ученика: если они находили, что вещь сработана учеником прекрасно, то мастер давал ему «разрешение», а ученик целовал хозяину руку. Определяя искусство ученика, мастера объявляли цену вещи, происходил как бы аукцион, и ученик поступал подмастерьем калфа на жалованье к тому, кто предлагал большую сумму; но, если хозяину ученика казалось, что расценка низка, он оставлял ученика у себя. Напутствуя ученика, хозяин говорил ему: «Алла ишин колай гетирсин, топрак тутсан, алтын олсун, Алла ишин он гетирсин!» («Пусть Аллах облегчит твою работу; если бы ты взял землю, – да будет она золотом, да подаст Аллах удачу тебе в деле!»). Срок обучения мальчика равнялся 1001 дню.

В цехе действовал устав – обычное право, и уклонение от традиций наказывалось. Так, мастер должен был «соблюдать внешность». Если он выходил из мастерской в рабочей одежде, с фартуком, на босу ногу, и кто-нибудь на улице его замечал и жаловался уста-баши, на первый раз лавка закрывалась на три дня и взимался штраф (от 50 копеек до 2 рублей). Вторично наказание накладывалось вдвойне; в третий раз проступок судился еще строже. Прежде, помимо этого, применялось еще наказание фалака – битье палками по пяткам. Наказанию подвергался и мастер, грязно содержавший помещение.

Цех строго оберегал честь свою, и если клиент жаловался на недобросовестность мастера, то его также наказывали, и, случалось, даже лишали звания мастера; он утрачивал право самостоятельно работать. Закрытие мастерской сопровождалось особой церемонией: являлся полицейский и, исполняя распоряжение уста-баши, снимал фартук с мастера и клал на станок. «Твой кафтан сшит» («кафтанын бичильди»), – говорил он иносказательно…

Выдающийся ученый-тюрколог Владимир Гордлевский скончался 10 сентября 1956 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Согласно завещанию, Институт востоковедения получил на сохранение богатейшую библиотеку ученого.