Разделенные аннексией: история двух сестер

Анна и Люба – не просто сестры, но и лучшие подруги с детства – не общаются почти 3 года. Анна живет в Одессе, а ее сестра Люба – в Крыму. С началом событий на Майдане и аннексии Крыма одесситка Аня превратилась для сестры в «бандеровку», «фашистку» и «предательницу».

Анна Грабарчук – совладелец одесского ателье по пошиву одежды, известного своими украинскими национальными костюмами, а также соорганизатор городского «Мегамарша вышиванок».

Уже почти три года Анна не общается со своей сестрой из Крыма, которая после аннексии полуострова сменила украинский паспорт на российский. Люба – тоже патриот, но чужой страны. Аннексия Крыма и военная агрессия России в Украине стали причинами распавшихся семей и прервавшихся родственных связей. Яркий тому пример – история сестер Анны и Любы.

– Анна, расскажите немного о своей семье.

– Я родилась в Одессе. У моей мамы отец погиб при обороне Киева, был первый муж, потом мама вышла замуж повторно, переехала из Крыма в Одессу, и так мы тут оказались. Сестра (Люба – КР) – крымчанка, она родилась в Судаке. С детства мы практически каждое лето ездили к ним в Крым, там родственников очень много. В детстве наши отношения с сестрой были прекрасными. Никогда не было каких-то разграничений: вы – крымчане, а вы – одесситы.

– Как начали меняться ваши отношения с сестрой в конце 2013 – начале 2014 годов?

– Когда мы по телевизору наблюдали за событиями на Майдане в Киеве, у меня стучали зубы, меня просто колотило, плакала, эмоций была масса, не знала, что вообще делать. И тут я с утра захожу в Интернет и смотрю, как моя сестра пишет: «Вы майданутые», и понеслось...

Первая реакция – я оторопела. Как-то неожиданно и неприятно, когда по-другому ко всему этому относишься, когда общаешься с очевидцами из Киева, и тут вдруг моя сестра так...

Было недоумение. ​Написала, чтобы она немного призадумалась, проанализировала. Уже не помню дословно, что получила в ответ, но мне было ужасно неприятно. Были очень нехорошие высказывания. И я себя поймала на мысли, что я до нее не достучусь. Будто заборчик какой-то появился между нами.

Муж мой тогда позвонил супругу моей сестры, а тот – крымский татарин, хотя сейчас тоже пишет в соцсетях: «Я счастлив и горд, что я русский».

Потом он стал куме звонить, мужу кумы, стал проводить долгие разговоры, пытался что-то объяснить. И мы тогда поняли, что это бесполезно.

– Когда вы с сестрой общались в последний раз?

– 7 апреля 2014 года, в день ее рождения. Я сестре пожелала стать мудрее и взрослее. Пора выходить из детского возраста, пора думать своей головой, принимать какие-то решения. «Я желаю тебе стать мудрее», – сказала я. На что она мне ответила: «Вот спасибо, что ты мне испортила мой день рождения». На этом у нас с ней отношения прекратились полностью.

– Вы не хотели бы позвонить сестре, пригласить ее в гости, помириться? Все же 3 года прошло, может, что-то поменялось?

– Не думаю, должно больше времени пройти. Кроме того, если в Крыму что-то поменялось в худшую сторону, она никогда не признается. Их же предупреждали. А они ждали газ с неба, деньги оттуда же, они поверили.

Я не знаю подробно, как они сейчас живут и насколько им стало лучше или хуже. Есть определенная информация, исходя из которой я понимаю, что не в лучшую сторону жизнь изменилась, но и у нас же не сильно изменилась. Мне нечем крыть.

– Так и не надо хвастаться, пусть приедут и посмотрят, как вы живете.

​– Я думаю, что они это уже поняли. Но надо иметь такую черту – уметь признать свою неправоту. Для этого нужна сила воли и сила духа. Взять и сказать: «Как это мы могли повестись на такую ерунду?» Но не каждый человек способен открыто признать, что ошибся.

Я думаю, у крымчан такая общая идея витает, но никто не говорит этого вслух. Они это замалчивают и уходят в «глубокую несознанку».

– Как думаете, почему в таком случае крымчане не могут сказать: «Ребята, нас кинули, нам обещали, мы поверили, простите, если можете»?

– Так они и продолжают верить! Я читала на их форумах: «Надо подождать, кому сейчас легко? Медведев же сказал, надо подождать, потерпеть».

Кто-то говорил, что если в Крым приедут из Уругвая и скажут, что мы вам сделаем высокие зарплаты, они будут за уругвайцами бегать: «Введите армию Уругвая!»

Вот когда они увидят, что Украина совершила прорыв, тогда скажут: надо к своим ехать. Пока особо похвастать нечем, они будут сидеть и ждать денег от России.

– Хотели бы вы сейчас обратиться к сестре, что-то донести до нее?

– Могу, но не хочу. Пусть люди немножко похлюпаются в том дерьме, которое они сами избрали. Мы тоже в своем хлюпаемся, никто не спорит, у нас своего хватает. Но мы хотя бы пытались из него вылезти. А они сами туда залезли. Пусть еще немножко посидят. Может, я грубо говорю, но для меня еще тот момент не настал.

Делать через «не хочу» – ни к чему хорошему это не приведет. Мы разругаемся еще больше. Я не могу сказать, что мы сейчас в мире, но, возможно, тогда все прекратится навсегда. Со временем, может, что-то изменится, появятся новые идеи, воздух изменится. Я пока выжидаю.

– Испортились ли у вас отношения еще с кем-то, кроме сестры?

​– Да. Например, с троюродным братом моего мужа, который живет в Новороссийске. Мы с ним начали переписываться в Интернете как раз перед всеми событиями. Потом произошел Майдан, и у меня сложилось впечатление, что человека этого убрали и на его место поставили прямую противоположность. Потому что риторика изменилась совершенно в другую сторону. Мы уже «бандеровцы», «майданутые» и так далее.

Я его спросила: «В каком мире ты живешь?». Он ответил, что если бы мог, взял бы оружие и пошел бы в Крым отстаивать Россию. Я не понимаю, кого от кого он собрался защищать? Туда зашли российские войска, от кого мирных жителей защищать? От каких «бандеровцев»?

Испортились отношения у меня и с братом, который тоже живет в России. Раньше каждый август-сентябрь он приезжал к нам в Одессу. Обожал украинскую кухню. Говорил, что запах Одессы и ее атмосфера – это лучшее, что может быть.

​После Майдана и событий в Крыму мы с ним вступили в дискуссию. Я ему говорю: «Происходящее – это же объявление войны? Как ни крути: если государство на высшем уровне принимает решение ввести свои вооруженные силы на территорию другого государства, это война. И не будет ли такого варианта, что тебя, как бывшего военного, призовут. Скажи мне: тебя пришлют сюда, в Одессу, ты придешь убивать меня и моего ребенка?».

Он ответил: «Что ты мне глупости говоришь?» Но не сказал «нет». Я допустила, что если мне человек не сказал «нет», значит, он может сказать «да». Если возникнут определенные события, которые его к этому приведут. Значит, он может это сделать, он допускает эту мысль. Мне стало страшно от этого.