Плач российских чекистов

Даже те, кто "избран" нынешней российской властью, чтобы служить в силовых структурах, испытывают страх и неуверенность в том пути, по которому идет сейчас Россия.

Михаил Трилиссер – псевдоним журналиста, взявшего интервью у трех бывших офицеров органов безопасности. Его имя, так же как имена и детали послужных списков и мест пребывания его собеседников, изменены по соображениям безопасности.

Россию часто характеризуют как чекистское государство, а чекистов – офицеров госбезопасности – как "новое дворянство", хребет путинской элиты. Путин, бывший офицер КГБ, в течение короткого времени стоявший во главе Федеральной службы безопасности (ФСБ), действительно работодатель и благодетель для выходцев из ее структур. Он прислушивается к идущей от них информации, по утверждению дипломатов и генералов, значительно внимательнее, чем к той, что поступает от экспертов, политиков и военных. Он защищает бюджеты спецслужб, позволяет им участвовать в масштабных коррупционных схемах и вести местечковые сражения друг с другом. Он назначает их представителей на различные должности в своей администрации, ставит губернаторами и главами ведомств.

Институционально спецслужбы контролируются ближайшими путинскими соратниками, и у них есть все основания желать, чтобы нынешнее положение дел сохранялось. Предполагается, что каждый чекист – воинствующий националист, верящий в жесткий контроль государства (впрочем, за исключением случаев, когда речь идет об их собственных мелких делишках "на стороне"), выступает за авторитарное правление, что прямиком помещает их в путинский лагерь. Они также неплохо материально устроились в этой ситуации, получая приличные зарплаты и льготы, престиж в государстве, а также широкие возможности для коррупции плюс шанс для реализации личной власти.

Однако было бы недальновидно предположить, что все институты монолитны, а все их представители движимы исключительно личным интересом. На самом деле, наряду с появлением критики путинизма с националистических позиций, даже в среде чекистов начали появляться те, кто ощущает недовольство нынешним направлением движения страны. Конечно, для них трудно и даже опасно заявлять об этом открыто, особенно находясь на службе, но откровенные разговоры c тремя такими представителями, недавно покинувшими свои подразделения, проливают неожиданный свет на обеспокоенность, царящую даже внутри этой избалованной элиты. Два собеседника служили в ФСБ: тот, кого мы назовем "А", недавно ушел на пенсию в достаточно высоком чине, в то время как "Б" перешел на работу в отдел безопасности крупной российской финансовой организации. Третий – "В" – перед тем, как перейти на работу в другую ветвь госаппарата, больше 20 лет отдал Службе внешней разведки (СВР).

"Неприличная коррупция"

Все трое, признавая с различной степенью откровенности и смущения, что лично пользовались "неофициальными экономическими возможностями" своего служебного положения, критиковали коррупцию режима. Возможно, из желания самооправдаться, но не без убежденности, двое из троих описывали то, чем они занимались, как "дополнительные привилегии" своей должности, даже при том, что их действия, включая передачу внутренней информации о людях их бизнес-конкурентам, и получение денег от подчиненных в обмен на хорошую характеристику, в первом случае – противозаконны, а во втором – аморальны. Третий собеседник, отставной офицер ФСБ, хотел быть честнее и употребил в разговоре слово "коррупция", хотя в свою защиту сослался на то, что "все этим занимались" и его отказ участвовать поставил бы его "вне коллектива" и он стал бы для остальных потенциальной угрозой.

И все же все трое, не сговариваясь, критиковали коррумпированность режима. Они проводили черту между тем, что они называли "нормальной", условно приемлемой коррупцией, и тем, что они считают неприличной, неуместной и совершенно непатриотичной. Они, конечно, верили, что вовлечены в первую. Где проходит водораздел между первой и второй, установить трудно. Лучше всего это получилось у "Б", который охарактеризовал его как "разницу между наваром к основному заработку и воровством". На предложение привести примеры "неприличной коррупции" все трое указали на олигархов, высших чиновников и прочих главных действующих лиц системы, включая братьев Ротенбергов, генерального прокурора Юрию Чайку, который, по выражению "А", "превратил расследование в вымогательство", и Леонида Михельсона, которого "Б" описал как "сумчатую крысу" газового магната Геннадия Тимченко.

Основное недовольство троих собеседников вызывало не то, что эти люди масштабно обогатились, а то, как они это сделали, одновременно и нарушив социальный контракт ("Б" использовал популярную еще при царе поговорку "не по чину берешь"), и нанеся удар государству как таковому, потому как средства уводились именно у государства, а не у других бизнесменов. Собеседники не без оснований считают, что все мегапроекты, начиная с сочинской Олимпиады и заканчивая строительством нового Крымского моста через Керченский пролив, стали огромной дойной коровой для путинских олигархов.

Отчасти это была националистическая критика: мол, деньги, "проедаемые" в процессе, оказались недоступны для других целей. "А", к примеру, утверждал, что его друг видел цифры ожидаемой прибыли Ротенбергов от проекта строительства моста, и что сумма эта "равнялась годовому бюджету крымской администрации". Это выглядит неправдоподобно, так как в таком случае прибыль должна была бы составить 3,3 миллиарда долларов по проекту, который оценивается в 4,5 миллиарда. Но это подчеркивает искреннюю убежденность всех троих чекистов, что воровство государственных ресурсов влиятельными людьми, близкими к Путину, одновременно и масштабно, и несет угрозу безопасности страны.

И все же, независимо от того, по какой причине, даже эти чекистские коррупционеры – "В" ездит на Bentley, а "А" обладатель огромной дачи с пятью спальнями в московском пригороде – каким-то образом усматривают что-то одновременно неправильное и опасное в этой коррупции на высоком уровне и с таким высоким номиналом. И хотя не утверждают этого прямо, вынуждены признать, что она – неотъемлемая часть путинской системы правления. Говоря словами "В", "это способ, которым влиятельные люди управляют делами, и одновременно это способ управления влиятельными людьми". В то же время "А" допустил, что "даже Владимир Владимирович, вероятно, ничего с этим сделать не может, даже если бы захотел".

"Царь далеко"

Несмотря на предположения некоторых западных политологов, что в России властвуют так называемые "силовики" из среды военных и спецслужб, никто из собеседников не думает, что ведомство, в котором каждый из них работал, стоит за разработкой государственной политики. Все трое полагают, что директор ФСБ Александр Бортников, хоть и занимает место за руководящим столом, но скорее по причине того, что он лично – доверенный соратник президента, а не из-за того, что он – выходец из ФСБ. "В" с сожалением отметил, что не считает своего босса, бывшего директора СВР Михаила Фрадкова, столь уж влиятельным и сомневается, что его преемник, Сергей Нарышкин, будет играть более значительную роль.

В какой-то степени это вытекает из их размышлений о коррупции в верхах, при которой, как они уверены, многие решения, особенно в экономической области, возникают как результат грязных сделок между корыстными ключевыми игроками: "подстава", "раздача каши", "каждый получает свой кусок пирога" – примерно в таких выражениях они это описывали. Единственная ключевая область, к которой, по их мнению, подобные определения неприменимы, – внешняя политика. К примеру, аннексия Крыма в 2014 году или развертывание вооруженных сил в Сирии в 2015-м видятся собеседникам как личные решения Путина.

Тем не менее, и здесь их кое-что беспокоит. В то время как все трое верят в своего президента, разделяют его взгляды и поначалу демонстрировали абсолютную уверенность в правильности управления страной, по мере углубления в тему "В" – почти сразу, "А" и "Б" – чуть позже начали выражать озабоченность по поводу того, как делается политика. При этом все они обладали определенными полномочиями: один – полковник, другой – подполковник, третий – майор, занимавшие должности в могущественных организациях, считающихся сердцем государства, все они признали, что не знают, как разрабатывается политика и кем.

При отсутствии знания и информации они опирались в своих выводах на слухи и предположения, на почти конспирологические представления о Кремле, реминисценцию самых невероятных версий, когда-либо "гулявших" на Западе. К примеру, что Путин намеренно или неизбежно отсутствует в политическом процессе: он – "генерал", "босс" и поэтому "набрасывает стратегию" и ожидает, что подчиненные проявят инициативу в достижении целей, которые он наметил. Второе предположение, собственно, вытекает из первого: политика вырабатывается в постоянной порочной борьбе между различными кланами и группировками за получение немедленных экономических и политических выгод. Все это сопровождалось гипотезами – "Сечин убирает с дороги любого, кто встает у него на пути, если понадобится, и физически"; "пожиратели металла" (военно-промышленный комплекс) заставили Путина уволить экс-министра обороны Сердюкова за то, что тот собрался покупать иностранное оружие. Или еще: "Асад заплатил человеку из администрации президента, чтобы тот убедил Путина войти в Сирию". А "глава президентской администрации Иванов был уволен из-за того, что попытался мериться силами с Сечиным".

Немногие из этих слухов подтверждаются хоть какими-то доказательствами. На вопрос "откуда это известно?" все собеседники пускались в рассуждения типа "все это знают" ("Б"); "ну, если дословно и не совсем так, то нечто подобное" ("А"). Но в данном случае важны не столько детали их утверждений, сколько четкое свидетельство того, что даже эти предполагаемые инсайдеры опираются всего лишь на слухи и фантазии, заполняющие информационный вакуум.

"Ведя Россию по неверной дороге"

Это ощущение отчужденности от управления и процесса принятия решений в конечном итоге маскирует более серьезную озабоченность по поводу того, куда движется существующий режим. Просматривается явное напряжение между эмоциональным обязательством перед путинской кампанией "Сделаем Россию снова великой" и беспокойством насчет ее реальной цены. Для "А" "Путин – историческая фигура, настоящий лидер во времена, когда России понадобился лидер". "В" рассуждает в похожих категориях, называя Путина "сильным человеком, который нужен был России после ельцинского хаоса и в тот момент, когда Запад уже относился к нам как к своей колонии". Даже "Б" в более обтекаемых выражениях затронул "необходимость" Путина, говоря о "трудных и опасных временах, в которые, вероятно, требуется сильный человек, чтобы с ними справиться".

Все три чекиста на уровне инстинкта чувствуют, что Россия по праву должна играть роль великой державы, и испытывают обиду на Запад за то, что он, как они считают, унижал ее в прошлом и пытается подорвать в настоящем. В начале разговора "В" сделал обычные отсылки к западному лицемерию и высокомерию: Косово, Ливия, поддержка Саакашвили в Грузии и, наконец, Евромайдан в Украине. Как бывший офицер разведки он сослался на то, что "видел оперативные материалы, доказывающие, что западные спецслужбы активно поддерживали террористов и радикальные движения в стране". Хотя так и не ответил на вопрос, о каких группах шла речь и были ли среди них, к примеру, ваххабитские элементы с Северного Кавказа или политические критики вроде Алексея Навального. Двое других собеседников выражались не столь открыто, но они, тем не менее, тоже не испытывали сомнений в том, что Запад, особенно Соединенные Штаты, ведут необъявленную борьбу против России.

Никто из троих не сомневается ни в праве России на аннексию Крыма, ни в том, что Украина должна находиться в сфере российского влияния. Неявно признавая, что российские военные участвуют в столкновениях на Донбассе, "Б" посетовал, что "только самонадеянность и упрямство Киева продлевают страдания всех – и украинских, и русских молодых ребят, которые предпочли бы остаться дома". Россия есть и должна рассматриваться как "великая держава", что "В" особо подчеркнул, заметив: "мнение нашей страны должно учитываться при принятии любого из глобальных решений".

В то время как эти высказывания, казалось, предполагают искреннюю приверженность путинской, все более самоуверенной политике, они, тем не менее, маскируют явное беспокойство по поводу ее последствий. Все трое относительно хорошо информированы о ситуации, как в стране, так и за рубежом, и у всех есть целый ряд сомнений – и общих для всех, и индивидуальных. "А", к примеру, признал, что "экономика еще долго будет представлять проблему" и что западные санкции, что бы там ни говорили в Кремле, "конечно же, серьезная проблема". "Б" признается, что, только попав в бизнес-среду, осознал "серьезность ситуации – мы не создаем того, что стоит создавать, мы просто качаем нефть и газ и крутим деньги. Это не способ строить будущее". "В", специалист по международным делам, в разговоре несколько раз возвращался к своей обеспокоенности местом России в мире: "Запад, может, и разделен, но они так богаты"; "китайцы – не наши друзья, мы полезны им сегодня, а завтра они станут проблемой", а "Центральная Азия, кавказские республики – они бесполезны, они не те союзники, которых стоит иметь, у нас нет друзей". Даже перспективу президентства Дональда Трампа (последний разговор с "В" происходил в декабре 2016 года, после избрания нового американского президента, но до его инаугурации) он не рассматривал как долгоиграющую выгоду: "Трамп утверждает, что хотел бы работать с нами. Но мы не можем ему доверять. Он передумает, или элита сделает это за него".

В основе такого видения – и пессимизм, и фатализм. Никто из троих не захотел безоговорочно позитивно оценить среднесрочное будущее – на пять или десять лет вперед. Типичный ответ прозвучал от "Б": "Все будет хорошо до тех пор, пока не случится какой-нибудь гадкий сюрприз". Никто из троих не стал делать предположений, сколько еще Путин может остаться на посту и кто может прийти ему на смену. Хотя "А" высказал мнение, что следующий президент должен быть "здравомыслящим". На вопрос, означает ли это, что нынешний таковым не является, он не повелся. В конечном итоге, все собеседники ощущают, что будущее России находится в руках не их и не им подобных, а в руках глобальных рынков (все признали значение для страны цен на нефть и газ), Вашингтона, Пекина, Кремля и даже улицы. "Б" размышлял: "Через сто лет после 1917 года мы все еще не переросли опасность революции или бунта" (анархических крестьянских беспорядков).

У трех бывших чекистов все в порядке – они живут жизнью более комфортной, чем большинство россиян. Они могут роптать по поводу каждодневных проблем (а кто не ропщет?), но их реальная тревога, похоже, связана с тем, что они просто не знают, что несет будущее, и даже будучи выходцами из институтов, которым суждено было стать сердцем системы, они чувствуют себя в ней аутсайдерами. Приблизительно так, как говорит ветеран движения –​ "А":

"Ведет ли наше руководство Россию верной дорогой? Я не знаю. Два года назад я бы сказал, что все однозначно верно, но сегодня я беспокоюсь. У меня есть внук. Я хочу, чтобы он жил хорошей жизнью. Я хочу, чтобы он учился за границей, путешествовал и возвращался в Россию, потому что он хочет такой жизни. Я действительно не знаю, получится ли это теперь".

Оригинал статьи на английском языке. Перевод: Галина Сидорова