Олег Кашин: Русская страховка

Один мой товарищ пишет об онтологическом водоразделе между теми, кто считает современную Россию "просто государством", пусть и с дефективной системой управления (и тогда все политические споры не должны ставить под сомнение само государство – ну вот как антитрамповские американцы не ставят под сомнение США как таковые; понятно, что Трампы приходят и уходят, а Америка остается), и теми, для кого Российская Федерация – "антисистема", по умолчанию враждебная человеку и не заслуживающая ничего, кроме демонтажа или хотя бы мечты о демонтаже.

Относя себя ко второй категории (не верю в реформируемость такого государства, не считаю его исторически легитимным и т.п.), я, однако, понимаю, что такое отношение к Российской Федерации никогда не станет общепринятым. Если кому-то не хватало исторического травматического опыта России ХХ века, то специально для таких людей случилась украинская революция, которая, очевидно, доказала сомневающимся, что рушить ничего не надо. Мало кому в России нужен 1917 год, мало кому нужен 1991-й и вообще никому не нужен украинский 2014-й. Значит, линия "просто государства" будет торжествовать, по крайней мере, на протяжении ощутимо долгого времени, и на наш век ее хватит. Даже революция в том или ином виде не поставит под сомнение сами ельцинско-путинские скрижали нынешнего российского государства, будь то его флаг и гимн, национально-административное устройство или роль региональной державы, имеющей свои интересы как минимум на постсоветском пространстве. Нам с этим жить, потому что больше не с чем.

Трудно представить, до какой степени это демотивирующий фактор. Читаешь очередной кошмар про полицейского садиста, или про репрессии против геев в Чечне, или просто какое-нибудь очередное обсуждение в соцсетях, когда тебя записывают в упыри на том основании, что ты недостаточно патриотичен, и любая новость, помимо непосредственного ее содержания, отзывается таким глухим, как застарелая боль, напоминанием – это будет всегда, потому что и мента деть некуда, и чеченского "Лорда", и патриотического публициста. Вечное сосуществование с ними оказывается гораздо большей проблемой, чем те конкретные плохие новости, из которых состоит информационный фон. Дачу-то у Медведева отобрать не проблема, а вот с остальным что делать?

Это самая безумная составляющая принадлежности к российскому обществу – когда любые ценности, хоть подлинные, хоть ложные, по умолчанию приходится делить с ощутимым количеством людей, про которых понятно, что лучше бы их не было вообще. Но они будут всегда, причем даже какому-то осмысленному ранжированию они не поддаются в принципе. Ну да, кто-то убивает, кто-то пытает, а кто-то просто поддакивает. И если убивающему хотя бы теоретически может грозить тюрьма, то поддакивающего сажать не за что и незачем – можно только смириться с тем, что в любой будущей России, какой бы прекрасной она ни была, этот поддакивающий найдет себя и не пропадет. Это можно считать общественным расколом, но раскол предполагает какое-то нарушенное единство, а по его поводу есть сомнения в принципе: оно ведь не нарушалось, его просто никогда не было.

Соотношение между государством и гражданином как минимум с советских времен строилось и строится на принципах взаимной изоляции и совсем не взаимного давления. Собственно, наша государственная модель в том и состоит, что гражданин может только выдерживать давление государства с переменным успехом. Если выдержал, то повезло, а если нет, то никто и не обещал легкой жизни. Здесь нет пространства для солидарности, и даже лубочные сюжеты про бойца Росгвардии, который обезвредил вторую бомбу в петербургском метро, не делают Росгвардию человечнее и лучше. Сколько у нее приходится на одну обезвреженную бомбу избитых или задержанных митингующих, и какая вероятность выше: попасть под росгвардейскую дубинку или быть спасенным бойцами этой силовой структуры?

Есть два множества: те, кто все понимают про это государство, и те, кто боятся исторических катаклизмов. Если бы эти два множества не пересекались между собой, наверное, в России давно началась бы гражданская война. Но они не просто пересекаются, они почти полностью совпадают. "Ненавижу их, но не хочу революции" – это типичная точка зрения, гораздо более типичная, чем "люблю их, не хочу революции" или "ненавижу их и хочу революцию". Идеальное сочетание страха и ненависти, которое, может быть, не дает государству окончательно съесть то живое, что осталось в обществе, но при этом страхует от любых сколько-нибудь серьезных потрясений. Этой страховки не было у СССР даже в самые суровые годы, а у России она есть. Но это слишком дорогая страховка, исключающая любой общественный прогресс, парализующая любую гражданскую силу и обеспечивающая абсолютность государства именно в том его виде, из-за которого назвать его своим всерьез может только нанятый им человек с оружием росгвардейца или портфелем чиновника.

Крушение такого государства, очевидно, станет катастрофой, куда ж без этого, но и само его существование – тоже катастрофа. Все, что происходит сегодня, – будь то протесты, или предвыборные ожидания, или какие-то победы гражданского общества (к которым у нас теперь относятся самые естественные вещи: освобождение невиновного из тюрьмы, наказание преступника или что-нибудь такое еще) – все существует внутри этой катастрофы. Чем дольше она длится, чем привычнее существование в ней, тем меньше шансов на безболезненное ее завершение.

Олег Кашин, журналист

Взгляды, изложенные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода