Ефим Фиштейн: Пусть говорят

Между российской либеральной публицистикой и околокремлевской медиальной обслугой неожиданно обнаружилось нечто общее и более существенное, чем страстные выкрики в темноту про кровавый путинский режим и происки вашингтонского обкома. И те, и другие сошлись во мнении, что американский президент непредсказуем, а значит, плох. Для кремлевских горлопанов – даже менее предсказуем, чем Ким Третий корейский – хотя, что может быть такого уж непредсказуемого в режиме, где власть более полувека остается в семье и поддерживается шантажом остального мира? В любом случае неожиданное совпадение взглядов закладывает фундамент для дальнейшего сближения и переворачивает страницу конфронтационных отношений между властью и оппозицией.

Недовольные Путиным, конечно же, мечтали о приходе сильного американского президента, который осадил бы зарвавшегося самозванца, но, как оказалось, в Трампе они разочаровались ровно в той же степени, что и Кремль. Либералы рисовали в душе образ светлого рыцаря, где-то похожего на Рональда Рейгана, столь же решительного и прямолинейного, но желательно без его человеческих недостатков – невежества, оговорок, дурных привычек и размашистых жестов. Что-нибудь вроде Обамы с его обходительностью, умением напускать интеллектуальный туман, пустоцветной велеречивостью и очаровательной пританцовывающей походкой. Но пришел Трамп и все испортил.

Трамп – типичное не то: говорит односложно и до смешного понятно, прет как танк, никогда не ходил в обамовскую школу танцев "шаг вперед и два назад". И девиз его весь из прошлого – "Америка на первом месте", так еще Авраам Линкольн говаривал. Сама постановка вопроса расставляет приоритеты в любом контексте, в любой ситуации – и друзья, и враги знают свое место. Обама, напротив, был родом из постмодернистского будущего – наполовину киборг в профессорском костюме индпошива. Его мышление всегда усложнено до потери смысла, постправдиво и может вызвать только одобрительный эмоциональный отклик. Лозунг "Да, мы можем!" звучит неопределенно, но жизнеутверждающе, к чему бы это ни относилось: к политическому потенциалу или к препарату, гарантирующему устойчивую эрекцию. Но вот Обама ушел, и никто не помнит, о чем, собственно, он так красиво и убедительно говорил? Что такого необыкновенного смог за восемь лет правления? Кроме легкого запаха серы ничего после него не осталось. Трамп, конечно же, из добротного довоенного прошлого – живчик, рукосуй, воплощение неполиткорректных взглядов. И жена у него плотски хороша, потому как он еще не понял, что по-настоящему прекрасно только уродливое.

Еще осенью прошлого года, сразу после выборов, прогрессивной общественностью было решено, что первые сто дней Дональда Трампа будут самыми чудовищными за всю недолгую историю человечества. Самыми массовыми будут и протесты, приуроченные к этому водораздельному сроку. То есть протестовать-то будут в разных местах по разному поводу – против коррупции, безработицы, бюрократии, за женское равноправие, за правильный климат и академические свободы, просто по случаю 1-го мая – но подсчет будет общим и цифра выйдет внушительная. Сам обычай подводить итоги после первых ста дней правления ведет свое происхождение от Наполеона, отрезок времени должен по идее завершиться разгромным поражением у Ватерлоо. Таким результатом может быть только импичмент – отстранение президента от власти решением Конгресса. Центровой и судьбоносный вопрос современности: будет импичмент или все-таки не будет? Потому что, если Трампа вовремя не отымпичить, то работать с ним будет очень трудно.

На первый взгляд, он уже почти покойник: американская печать откровенно партийна и пристрастий не скрывает. Процентов на 90 она Трампа ненавидит люто, хотя и необязательно проявляет симпатии к оппозиционным демократам. Состояние демпартии на сегодня оставляет желать лучшего: новых искрометных идей на складе у партии нет, она разделена на враждующие крылья, небогата кадрами и за годы обамовского застоя умудрилась при живом президенте потерять порядка тысячи мандатов в законодательных собраниях всех уровней. Но выбор у серьезной прессы был незавидный: между неуправляемым Трампом и постправдивой Хиллари, от которой на версту разило канцелярской мертвечиной. Пишущая братия выбрала то, что ей было понятней.

Нынешняя борьба СМИ с неугомонным Трампом имеет поистине всемирно-историческое значение. От ее исхода зависит будущая социальная роль прессы и возможности ее влияния на общество. Дело в том, что деление СМИ на серьезные и бульварные устарело буквально у нас на глазах, по ходу военных действий. В тот момент, когда средства массовой информации отстояли свое право вбрасывать в информационное пространство любые небылицы, они все стали несерьезными. И дело совсем не в охране источников, как обычно аргументируют журналюги в споре с Белым домом, ссылаясь на Уотергейтский скандал. Успех уотергейтского журналистского расследования был связан не с тем, что источник по прозвищу Глубокая глотка десятилетиями оставался нераскрытым, а единственно с тем, что цепочка неоспоримых доказательств была отслежена до конца. Президент Никсон попытался было на скорую руку отбрехаться, но пал под напором все новых и новых разоблачений в рамках одного, но фатального обвинения.

Сегодня же ссылка на охраняемый источник напрочь подменила ожидаемое раскрытие обстоятельств неприглядного факта. Злодеяние не разворачивается в деталях, в тщательном расследовании никто по большому счету не заинтересован, новость вбрасывается как грязевой ком, смысл которого – замарать обвиняемого, а не вывести на чистую воду. Когда большая пресса добилась признания своего права на домыслы, сплетню, клевету, не требующую никаких доказательств, она стала безнаказанной и уже не нуждается в извинениях или опровержениях. Опровержение как жанр потеряло всякий смысл. Ни байка Си-эн-эн о похождениях Трампа с милыми московскими затейницами, ни страшилка о том, как Путин приказал лучшим экспертам изготовить психологический портрет Трампа, из которого явствует, что характер у него далеко не нордический, а сам он опять же вообще непредсказуем, не имели ровным счетом никакого развития, из них не следовало никакого продолжения.

На днях агентство Рейтер побило рекорд абсурда, поведав миру леденящую душу историю о том, как сразу два московских НИИ по путинскому поручению разработали планы информационного вмешательства в американские выборы – один для обеспечения победы Трампа, другой на случай выигрыша Клинтон, дабы представить выборы фальсифицированными и доказать демократическую несостоятельность Америки. Агентство надувает щеки и уверяет, что получило информацию от семи разных бывших и будущих важных чиновников. Тут уж совсем расчет на деревенских дурочек: во-первых, все следы, как всегда, теряются в московских коридорах власти, а во-вторых, все без исключения источники анонимны и сведения почерпнули из третьих рук у столь же анонимных незнакомцев, может быть, даже друг у друга. Дерзость бывших серьезных СМИ объясняется просто: они знают наверняка, что выпущенная в субботу сенсация облетит весь мир, сделает свое грязное дело, но к понедельнику забудется, вытесненная в подсознание такими же небылицами или каким-нибудь террористическим актом. В подсознании, однако же, будет сидеть крепко.

Эта война, как ни странно, заранее не проиграна. Если часто кричать "Волки!", первоначальный испуг проходит, а с ним и доверие к крикуну. Влияние старых СМИ на американское общество резко упало, в бой вступили социальные сети, обоюдоострые, как огненный меч. Трамп отстреливается из твиттера стандартного калибра. Он в любом случае задает игре темп. Каждый, кто играл в шахматы, знает, что выигрыш темпа порой важней, чем потеря качества. Складывается впечатление, что каждый борзописец поутру прочитывает, что там опять напостил президент, чтобы за завтраком заготовить какую-нибудь бронебойную колкость, которой можно будет похвастаться на редакционной летучке. Но волкодав не облаивает прохожих из подворотни.

В твиттере всегда словам тесно, а мыслям привольно. На язык напрашивается только самое важное, облеченное в доходчивые понятия. Слова употребляются исключительно в своем словарном значении. Поэтому у Трампа в твитах встречаются только простейшие оценочные прилагательные: хороший, плохой, замечательный, отвратительный. Краткость всегда была сестрой таланта, но сегодня, пожалуй, стала и матерью коммуникации. Десять заповедей были первым твитом в 140 знаков, и остается только поражаться их запредельной лаконичности и содержательности. Можно было пойти по пути вавилонского правителя Хаммурапи и расписать аксиологию на 282 главы, как в его знаменитом кодексе. Но библейский бог решил уложиться в две скрижали и в десять фраз отобрал только то, что и сегодня ошеломляет нас точностью выбора: не убей, не укради, не возжелай, не прелюбодействуй, не сотвори себе кумира...

Иногда складывается впечатление, что непредсказуемость Трампа – всего лишь поза, отлично придуманная и отменно работающая. Кому надо, пусть теряются в догадках. Недруги пусть боятся, друзья знают, что бояться нечего: диктатуру он не ввел, многопартийность не отменил, оппозиционную печать не закрыл, голливудских звезд за границу не выгнал. Его внешняя политика пока эффективна и вразумительна, как никогда в прошлом: максимум отдачи при минимуме затрат. Но и во внутренней политике больших сбоев нет, вопреки распространенной мифологии. Стена на границах с Мексикой еще не достроена, но независимо от этого уже сейчас потоки нелегальных мигрантов надежно пережаты. Мало кто помнит, что жителям Ирака въезд в Соединенные Штаты был запрещен во времена Обамы и не на три месяца, а на полгода. Процесс реформирования медицинского страхования при всех президентах сложен, кавалерийским наскоком его не ввести и не отменить. Обаме понадобилось 14 месяцев для проталкивания реформы, Клинтону целых 18, и все равно не удалось. У Трампа, если не убьют, впереди времени вагон и маленькая тележка, причина срыва его законопроекта была чисто косметическая – лидер республиканского большинства Пол Райан нашел, что придумать реформу можно и получше.

За 3 месяца правления Трампа цены американских акций возросли на 12 процентов. Тертый калач, биржевик Джордж Сорос, который Трампа на дух не переносит, потирает руки и возмещает потери от неудачных выборов. Индекс потребительского доверия находится на пике – он выше, чем когда-либо за последние два десятилетия. В стране создается от 200 до 300 тысяч новых рабочих мест в месяц, что тоже тянет на рекорд. Нынешнее правительство Соединенных Штатов руководствуется уникальным антибюрократическим правилом: чтобы ввести одно новое административное требование, надо отменить два старых. Трагического падения симпатий к президенту тоже не наблюдается. Он победил на выборах благодаря голосам 45 процентов избирателей: в настоящее время его поддержка колеблется от 43 (Гэллап) до 49 (Расмуссен) процентов опрошенных американцев. С таким результатом можно жить.

Ефим Фиштейн, международный обозреватель Радио Свобода

Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода