«Закон о санкциях США исключает пряник, оставляя только кнут» ​​– эксперт

Политолог Сэмюэл Чарап (Samuel Charap), старший научный сотрудник исследовательской корпорации RAND, рассказал «Голосу Америки» о том, каких последствий стоит ждать после подписания президентом Трампом закона о санкциях против России.

–​ Удивило ли вас что-то в итоговой версии законопроекта, подписанного Дональдом Трампом, по сравнению с первоначальным вариантом?

– В этом законопроекте много удивительного или, скажем так, уникального. То, что в большинстве случаев, связанных с санкциями Конгресс связывает руки президенту, отбирает у него полномочия по исполнению внешнеполитических шагов, происходит, пожалуй, впервые в нынешней американской истории. Это, в основном, зависело от переговоров внутри Конгресса. Судя по всему, Конгресс не обратил внимания на требования администрации, а ориентировался на разногласия между палатами.

– Белому дому не удалось продавить отмену пункта о необходимости согласования с Конгрессом отмены санкций. Насколько это ощутимая победа для республиканцев, которые ведут отчасти внутреннюю борьбу с президентом?

– Во-первых, надо сказать, что заявление при подписании [закона] дает президенту большую свободу для маневра. Он говорит, что будет исполнять закон в соответствии с пониманием его конституционности, и указывается, что у президента основные полномочия в сфере внешней политики по нашей Конституции.

– То есть вы полагаете, что в какой-то момент Трамп может его оспорить? При каких обстоятельствах это может произойти?

– Он уже обозначил факт несогласия с конституционностью закона. Такие заявления делаются во внешней сфере довольно часто. Пока он не сказал четко и точно, какие именно пункты он будет исполнять, мы не можем сказать со стопроцентной уверенностью, что закон будет исполнен так, как он написан. Хотя будут большие политические риски, если он не исполнит именно политически значимые пункты, в том числе о снятии санкций с России.

– В заявлении при подписании закона Трамп объясняет, что подписывает закон во имя национального единения, несмотря на все спорные пункты, а также утверждает, что его избрали во многом благодаря тому, что он построил великую компанию, которая стоит миллиарды долларов, и он, как президент, может добиться гораздо лучших сделок с другими странами, чем Конгресс. Есть ли какое-то объяснение такому тезису?

– От Белого дома было два заявления. Одно – официальное, где было упомянуто конкретное решение Верховного суда, конкретные пункты закона, а потом было второе – политическое заявление, которое вы процитировали, в стилистике президента Трампа. Полагаю, оно было написано именно его рукой. Понятно, что он считает себя великим переговорщиком и не любит, когда другие мешают ему в этом плане.

– Шахматный ответ России, а именно некий ход конем, когда Москва решила не дожидаться подписи Трампа и поставила своеобразный дипломатический ультиматум, имел какое-то значение для американского президента? Или, проще говоря, не оставил ему другого выбора?

– В любом случае у него выбора практически не было. Если бы он решил наложить вето, через какое-то время Конгресс преодолел бы его. Или подписывать, то есть фактически одинаковый результат в итоге. Действия Москвы можно трактовать, как реакцию на решения, которые принимались в декабре администрацией Обамы, когда речь шла о высылке дипломатов и закрытии дипломатических объектов.

– Вы заметили, кстати, что после нынешнего решения Москвы по дипломатам, не было никаких резких заявлений ни от Белого дома, ни от Госдепартамента?

– Ответа на этот вопрос у меня нет, но я тоже заметил, что его не было. Возможно, отчасти это произошло как раз по той причине, что это был ответ на первоначальные американские действия.

– Уже очевидно, что российское руководство избрало риторику протеста. Путин сказал, что нельзя долго терпеть оскорбления и что пришло время отвечать, а Медведев заявил, что надеждам на улучшение отношений с США пришел конец. Это реальное положение дел или игра Кремля с попыткой надавить на Трампа?

– По-моему, Медведев отчасти констатирует факт, что те надежды, которые были у российского руководства с приходом Трампа, уже не будут исполнены никогда. Не будет того улучшения в отношениях, на которое они рассчитывали, и этот закон практически гарантирует, что напряженность в отношениях будет надолго. Россия с США в любом случае будут сотрудничать или работать вместе там, где им приходится это делать. Например, в Сирии. При всех высказываниях в адрес США Россия продолжает выполнять обязательства по соглашению о перемирии на юге Сирии, исполняется договор СНВ-3, то есть идти на полный разрыв отношений ни одна из сторон не будет. Однако спорить с тем, что мы находимся в положении длительной конфронтации, уже тяжело.

– Могло ли сыграть определенную тактическую роль в подписании данного закона то, что конгрессмены не стали создавать законопроект конкретно в отношении России, а объединили ее с Ираном и Северной Кореей?

– Сложно сказать. Внутри Конгресса идут сложные переговоры по продвижению таких законопроектов, потому что, во-первых, в Сенате у республиканцев большинство очень условное. Они не могут провести любой проект, поскольку в основном нужны 60 голосов, а у них всего 52. Наверное, они отчасти включили Северную Корею и Иран, чтобы Трампу было труднее заветировать или препятствовать продвижению данного законопроекта.

– Неразрешенный кризис на территории Украины также упомянут в качество одной из причин, по которым в отношении России вводятся санкции. На ваш взгляд, насколько действительно ситуация в Украине является камнем преткновения для Трамп и его администрации?

– По-моему, они признали тот факт, что украинский кризис является наиболее важным камнем преткновения в отношениях России с Западом, и без урегулирования данного вопроса не будет никакого улучшения. Тиллерсон открыто говорит, что хочет заниматься этим урегулированием, чтобы суметь добиться улучшения в российско-американских отношениях. Даже назначили специального посланника по этому вопросу. Есть осознание того, что это важно.

Есть большой вопрос об эффективности данного закона в связи с украинским кризисом. Санкции являются эффективным инструментом внешней политики, когда их отмена является реальной перспективой. Чтобы изменить поведение другого государства или повлиять на поведение другого государства, есть кнут и пряник. В данном случае этот закон практически исключает пряник, то есть изымание санкций становится настолько сложным благодаря новым нормам, что на месте российского руководства я бы тоже подумал, что это навсегда.

Что бы вы ни сделали, эти санкции останутся. В отличие, скажем, от иранского случая, когда в преддверии переговоров об иранской ядерной сделке ввели санкции против Ирана, но главной картой тогдашнего госсекретаря Керри была именно отмена этих санкций. Он мог сказать с уверенностью, что может добиться этого, и он этого добился.

– Интересно, что зачастую говоря о конфликте в Украине, в том числе в законопроекте, не подчеркивается факт аннексии Крыма. Почему больший акцент сделан на ситуации с Донбассом?

– Самые важные санкции в связи с украинским кризисом были введены именно в донбасском случае. Есть особый режим санкций для Крыма и есть признание того, что это надолго, а те санкции в сфере энергетики, финансовой сфере – самые важные и чувствительные – были введены именно по событиям на востоке Украины, поэтому в основном об этом говорят.

При Обаме был создан особый санкционный режим для Крыма, очень жесткий, практически как с Ираном до снятия санкций, когда всем западным фирмам было запрещено не только физически присутствовать, но и торговать. В случае с Крымом возвращаться уже некуда. А с Донбассом вопрос снятия (санкций) реален. И в Минских соглашениях говорится, что если они будут выполнены, по идее, должны быть сняты именно эти санкции в энергетике и финансовой сфере.

– Обращу ваше внимание еще на один раздел нового закона – не позднее, чем через 180 дней после вступления закона в силу, министр финансов должен представить доклад об олигархах и квазигосударственных структурах Российской Федерации, которые связаны с президентом Путиным. Является ли это первым шагом к разоблачению неких связей, в том числе коррупционных, у российского руководства?

– Первые шаги, по-моему, уже были предприняты. И не американским правительством, а консорциумом журналистов, которые выпустили «Панамское досье», или Алексеем Навальным со своими разоблачениями. Там много пафоса по поводу этого доклада. Когда речь идет о публичных докладах, и автор является государственным ведомством, они чаще всего не носят скандальный характер. Такие структуры не склонны публиковать самые интересные факты, которые имеются у них в распоряжении.

– Известно, что одна из ключевых ролей в новой перезагрузке отношений с Москвой отведена госсекретарю Тиллерсону, которого вы уже упомянули. Однако сейчас СМИ сообщают о неких разногласиях между президентом и госсекретарём. В чем они могут заключаться и может ли это быть как-то связано с российской повесткой?

– В основном в связи со спорами между Тиллерсоном и Трампом упоминается не российская повестка, а скорее дипломатический кризис в Персидском заливе, где Тиллерсон занимает более умеренную позицию по отношению к Катару, чем Трамп, или, может, другие моменты. Российская повестка, как я понимаю, не является спорным вопросом в их отношениях, хотя трудно сказать, как у них внутри все происходит.

Естественно, если говорить о глобальном эффекте данного закона, он усложнит дипломатический процесс по всем параметрам. И практически - в виде сокращения количества посольских сотрудников США в России, и на высшем политическом уровне будет долгосрочным препятствием к новым переговорам и соглашениям между двумя странами. Если говорить в целом, то санкции не нацелены на результат, санкции без стратегии – это лишь эскалация напряженности. Может быть, в данном случае есть веские основания для таких действий, но меня беспокоит то, что ничего хорошего от этого не будет.