«Выжил просто чудом»: как не умереть в российской больнице

Низкое качество медицинской помощи остается одной из самых острых и болезненных тем в России. По данным Федерального фонда ОМС, около 10% медпомощи, которую получают пациенты, оказывается "с дефектами". Эксперты Лиги защиты пациентов утверждают, что неверные диагнозы при лечении получают 30% россиян.

По данным СК России, только за первую половину 2016 года в следственные органы поступило более 2,5 тысячи сообщений о преступлениях, связанных с ненадлежащим оказанием медицинской помощи. По результатам их рассмотрения было возбуждено 419 уголовных дел. За это время от врачебных ошибок погибли 352 человека, из них – 142 ребенка.

Годом ранее, в 2015-м, пострадавшими от ятрогенных преступлений (связанных с некачественным оказанием медицинской помощи) были признаны 888 человек. Из-за ошибок медиков умерли 712 человек, в том числе – 317 детей.

Мало у кого из пациентов или их родных остаются силы и здоровье на суды с врачами и больницами. Одна из них – москвичка Вера Тарасова. Ее муж Вячеслав Тарасов, 57-летний инженер-конструктор Института импульсной техники, в конце декабря 2013 года попал с подозрением на инсульт в ГКБ №12. Сейчас его жена пытается отсудить у клинической больницы компенсацию морального вреда и материального ущерба за некачественное оказание медицинских услуг.

В иске, поданном в Нагатинский суд Москвы, говорится, что "дефекты медицинской помощи, оказанные в ГКБ №12, привели к инвалидизации Вячеслава Тарасова".

Тарасов – инвалид второй группы по гипертонии, почувствовал себя плохо, в больницу его привезли на скорой помощи. Там его состояние ухудшилось, и медицинский персонал предпринял несколько неудачных попыток поставить ему катетер. В результате, уверена Вера Тарасова, ее мужа заразили Pseudomonas aeruginosa (синегнойной инфекцией – КР), но из-за того, что в реанимацию с такими инфекциями нельзя, мужа несколько дней держали в обычной палате. В результате Тарасов перенес несколько инсультов, сейчас он не может самостоятельно ходить, передвигается с помощью ходунков, его мозговая деятельность до сих пор не восстановлена.

Вера Тарасова считает, что ее муж, попав в больницу под Новый год, выжил просто чудом:

– Накануне 2014 года муж принес домой две огромные коробки с продуктами и подарками. Мы готовились встретить Новый год за городом. А утром он проснулся, у него появился шум в ушах и кружилась голова. Мы вызвали скорую помощь. Скорая приехала и отправила его в больницу номер 12. Причем поставили диагноз "вертебро-базилярная недостаточность" (обратимое нарушение функций мозга, вызванное уменьшением кровоснабжения – КР). Ни о каком инсульте речи не было. В приемном отделении его продержали больше двух с половиной часов, не делая никаких процедур. Потом ему сделали МРТ, она инсульта не показала. Однако врач приемного отделения поставил диагноз – инсульт. Мне этого не сказали, мужу тоже. Однако в истории болезни, я потом прочитала, диагноз "инсульт" был поставлен сразу в приемном отделении. И в нарушение стандарта моего мужа отправили в палату, в отделение, а не в реанимацию, – вспоминает Тарасова.

В отделении Тарасовы еще больше часа прождали лечащего дежурного врача, которая сказала, что с Вячеславом "все в порядке", а шум в ушах у него из-за того, что пережата артерия. Ему поставили капельницу с мексидолом, и на этом, по словам Веры, лечение закончилось. Утром 29 декабря Вячеслав оглох, у него также отказали тазовые функции. Он не мог самостоятельно сходить в туалет, и другой дежурный врач сказала, что пришлет медсестер поставить катетер. Позднее Вера узнала, что это грубейшее нарушение, поскольку катетер должен ставиться под наблюдением врача-уролога.

– Когда катетер устанавливается, записывается его номер, таков порядок. Ничего этого не было произведено. Действительно, пришли две медсестры. Пришли они уже в одноразовых перчатках. Катетер был в бумажной упаковке. По всей вероятности, он там был стерильный, когда пакет еще был не вскрыт. Когда зашли эти две девочки-медсестры в палату, они перед этим закрывали и открывали входные двери в палату. Потом этот пакет отбросили на кровать. Никаких дезинфицирующих средств у них с собой не было, абсолютно ничего. Они вскрыли этими же руками в перчатках этот катетер, взяли и начали его... Я не могу сказать, что устанавливать. Они его начали впихивать в уретру мужу. У них ничего не получилось. Они его бросили тут же на кровати, пошли за другим катетером. Принесли второй катетер. Все повторилось в точности. Они его также бросили. Потом одна нервно сказала, что "ну, не знаю, сейчас пойду железный принесу". У меня уже волосы от ужаса зашевелились, я не могла на все это смотреть. Я вообще не понимала, что происходит. В общем, они принесли этот железный длинный штырь. Ковыряли, ковыряли ему, пока кровь не пошла, потом бросили и его. И одна говорит: "Ну, все, я не знаю, что у него такое. Я сейчас вызову уролога". Наконец они догадались вызвать уролога. Пришел уролог. Руки в карманах у него были, в халате. Он точно так же ехал на лифте или поднимался на лестнице, я не знаю. При этом он, конечно же, открывал все эти двери в отделение, в палату. Пришел, ушел. Никаких дезинфицирующих средств. Медсестры принесли ему четвертый катетер, он вставил его мгновенно и показал им, как это делается. Они просто элементарно это делать не умели! В это время у мужа начинала моча из мочевого пузыря стекать в мешок, который с катетером. Видно было, что шла кровь. Ему, конечно, травму в уретру нанесли, причинили страшную боль. Нигде это не было отмечено. Все это было тихо скрыто, что называется, шито-крыто. Это установил уже уролог потом, по прошествии месяца, что была причинена травма уретры, – рассказывает Вера Тарасова.

По ее словам, лечащий врач Андрей Ершов появился у Вячеслава Тарасова лишь на следующий день, 30 декабря, и сказал, что у мужа тяжелый инсульт с поражением неба. Однако в реанимацию его так и не перевели, объяснив, что там "гуляют инфекции". Больше Вера из больницы не уходила – она провела там два месяца.

– Его не хотели переводить в реанимацию, потому что выяснилось, что ему занесли синегнойную инфекцию. Она развивается бурно. И получается вот что: ему заносят инфекцию 29 декабря. 30 декабря приходит лечащий врач Ершов и видит, что лейкоциты 15 единиц. На следующий день, 31 декабря, у мужа лейкоциты уже 30 единиц, вот такой идет рост. А лечения антибиотиками нет. А 31-го в ночь, прямо перед самым Новым годом, где-то, наверное, за час до наступления Нового года, я уговариваю реаниматолога забрать мужа в реанимацию, потому что он уже потерял сознание. Если раньше он как-то реагировал на меня, то в ночь перед Новым годом он уже просто лежал и выгибался, ничего не слышал, ничего не видел. Забирают его в эту новогоднюю ночь в реанимацию. И там уже выясняется, что лейкоциты 70, вот от этой синегнойки. И утром его из реанимации выкидывают, хотя по тому же стандарту оказания медицинской помощи при инсульте, меньше 24 часов не может человек находиться в реанимации. А он там всего 14-15 часов провел.

Через два месяца после поступления в больницу Тарасова выписали домой. Он не мог говорить, плохо слышал, у него было полностью парализовано тело, похудел на 35 кг. Домой, по словам Веры, привезли не человека, а "растение". Постепенно Вячеслав научился читать, разговаривать и передвигаться по комнате при помощи ходунков, но полноценной жизнью это назвать сложно.

Радио Свобода обратилось в Департамент здравоохранения Москвы с просьбой прокомментировать ситуацию с ГКБ №12 и пациентом Вячеславом Тарасовым, но ответа мы пока не получили.

В конце августа 2017 года Нагатинский суд Москвы продолжит рассмотрение иска, поданного Верой Тарасовой для защиты интересов своего мужа. В суде их будет представлять адвокат Оксана Шабанова, которая рассказала Радио Свобода о юридических аспектах этого дела:

– Уголовное дело возбуждено по признакам преступления, предусмотренного 2 частью 293 статьи УК РФ "Халатность", оно возбуждено в отношении неустановленных лиц, то есть конкретно доктора Андрея Ершова в этом деле нет, – поясняет Шабанова.

Адвокат полагает, что доказать факт халатности медперсонала, по вине которого Тарасов был заражен синегнойной инфекций и пережил несколько инсультов, будет несложно:

– Все это подтверждается медицинскими документами, которые находятся в материалах гражданского дела. И в процессе, когда материалы гражданского дела будут изъяты в уголовное производство, там все будет установлено. Дело в том, что перечень оказания медицинских услуг установлен стандартами, там есть и время оказания услуг и процедур. И все время и даты в медицинских документах проставлены, у нас все есть. Поэтому доказать халатность, неисполнение стандартов, неоказание медицинской помощи будет нетрудно, – полагает юрист.

Президент Лиги защитников пациентов Александр Саверский говорит, что по статистике Федерального фонда ОМС, около 10% всей медицинской помощи в России оказывается с дефектами:

– Эта статистика немножко недостоверная, хотя и такая объемная, потому что речь идет примерно о восьми миллионах экспертиз в год. Она собирается только по документам. Эксперты страховой компании, как правило, не могут подтвердить достоверность диагноза. А академик Чучалин (Александр Чучалин, директор Научно-исследовательского института пульмонологии, главный терапевт Минздрава РФ –​ КР) говорит, что около 30% диагнозов в России ставят неверно. Если это так, то даже если взять 10%, которые дают страховщики, то получится, что из 40 миллионов госпитализаций в год, которые происходят в России, четыре миллиона имеют дефекты при назначении лечения, диагнозах, стандартах. Поэтому в абсолютных цифрах – это огромное количество. Патологоанатомы дают от 15% до 25% расхождений прижизненных и посмертных диагнозов. Соответственно, каждая четвертая смерть происходит от причины, которая не была установлена при жизни, – говорит Саверский.

При этом в суды по системе ОМС попадают около 800 исков в год, примерно по 370 из них выносятся решения, 240 из которых принимаются в пользу пациентов.

Правда, размеры компенсаций становятся чуть выше, отмечает Саверский.

– Еще 5 лет назад средняя сумма возмещений была около 120 тысяч рублей, включая лекарства и другие расходы на лечение. А моральный вред был и того меньше. Тем не менее появились иски. Хотя мы в 2004 году выигрывали дела, в которых моральный вред за смерть человека составлял 5 тысяч рублей, и это была совершенно обычная практика. В 2006-2007 годах нам удалось выиграть беспрецедентное для России дело: на каждого истца было по 500 тысяч рублей, на роддом в одном деле легло от 700 тысяч до 1 миллиона 800 тысяч рублей. В 2008 году за заражение ВИЧ-СПИДом была выиграна сумма в 3 миллиона рублей. В 2016 году за причинение инвалидности в Санкт-Петербурге истцам возместили вред на сумму 15 и 17 миллионов рублей. Чем вызвана такая большая сумма, я не знаю. Но они две стоят особняком в российской судебной практике, – поясняет эксперт.

Жалобы на качество медицинской помощи происходят на фоне масштабной реформы российского здравоохранения, один из признаков которой – существенное сокращение больничных мест. Эксперты фонда "Здоровье" сообщили, что в 2016 году число больничных коек в России "срезали" еще на 23 тысячи – до 1 миллиона 74 тысяч. В сельской местности в этом году сократили более трех тысяч коек. Всего же с 2013 года больничных коек в России стало меньше на 128 тысяч. В фонде "Здоровье" полагают, что зафиксированный ими рост смертности в России напрямую связан с сокращением больничных мест.

Но в Минздраве России объясняют сокращение количества коек внедрением современных технологий. "Современные подходы к лечению пациентов, развитие фармацевтической промышленности и технологий позволяют сегодня амбулаторно оказывать пациенту ту помощь, которая ранее требовала длительного стационарного лечения", – уверяют в ведомстве.

Масштабная реформа отечественного здравоохранения, начавшаяся в 2014 году, вызвала шквал критики со стороны медицинского сообщества и пациентов. Массовые сокращения медиков в рамках реформы, ликвидация больниц и отделений, их непродуманные слияния привели к волне протестов медработников, но президент Владимир Путин остановить реформу отказался.