«Мы все-таки прорвались»

В августе 2014 года в ходе вооруженного конфликта на Донбассе произошла Иловайская операция. Украинские войска пытались освободить от российско-гибридных сил город Иловайск, но попали в окружение и потерпели поражение. О тех событиях Радіо Свобода беседовало с непосредственными участниками – Тарасом Костанчуком, который тогда был командиром штурмовой группы батальона «Донбасс» и Романом Зиненко, который тогда воевал в составе батальона «Днепр-1».

– Планирование Иловайской операции началось в первой декаде августа 2014 года. Тарас, чем был настолько важен Иловайск?

Костанчук: На тот момент, когда мы получили команду идти на Иловайск, это было неудобно для нас. Мы находились в Курахово, а это довольно далеко. Но команда пошла, поэтому Иловайск – так Иловайск. Взглянув на карте – что это такое и где он находится – стало ясно: если мы его берем, то перерезаем последний короткий и прямой путь снабжения людей, боеприпасов из Российской Федерации в Донецк. Это был кратчайший путь. Всей оперативной обстановки мы не знали, но знали то, что пытаются пробиться вдоль границы Вооруженные силы Украины, чтобы взять в тиски всю эту территорию и отрезать ее от России. И поэтому, если мы взяли бы Иловайск, то мы бы Донецк отрезали от прямых поставок из России.

– Иловайск – это большая узловая железнодорожная станция вблизи Донецка. Кстати, в 1919 году там также велись серьезные бои между красными и белыми войсками. Как так случилось, что в Иловайск было направлено большое количество нерегулярных войск, а именно добровольческих формирований?

Костанчук: Это вопрос. Уже после того, как произошла катастрофа, мы исследовали эти вопросы и спрашивали в Генштабе: почему именно мы, а не другие?.. Наш батальон вообще не был готов к атаке на города, к освобождению городов. Мы должны были заходить после Вооруженных сил Украины и «зачищать» города.

- А «Донбасс» тогда был батальоном Нацгвардии.

Костанчук: Да. У нас было только легкое оружие, у нас не было тяжелой артиллерии, танков, бронетехники и так далее.

– Насколько я знаю, бронетехнику вашему подразделению все же предоставили.

Костанчук: Да, по приказу командующего сектором генерала Хомчака нам 18 августа предоставили четыре БМП, которые нас сопровождали, также шли БТР, уже на точки были выведены танки ...

Для себя мы дали такой ответ: во-первых, никто не соглашался – как это ни странно, такой фактор тоже имел место. Спрашивали: кто хочет, может выполнить такую-то операцию? Мы заходили на Попасную – мы ее сами освобождали силами только своего батальона. Лисичанск мы освобождали уже вместе с 95-й бригадой ВСУ. Это просто к примеру – города, которые мы освобождали. То есть, мы уже были подразделением, которое имело определенный опыт освобождения городов.

– Честно говоря, странно и неожиданно, что на войне есть приказ, а ищут тех, кто приказ готов добровольно исполнить.

Костанчук: Ну, у нас же гибридная война: гибридные войска, гибридный подход, батальоны добровольцев...

- Это напоминает солдатские комитеты и советы в 1917-1918 годах. У вас тоже такие вопросы решались на совете батальона?

Костанчук: Ну, не скажу, что это решилось на совете, но проводилось совещание. Речь шла о целесообразности или нецелесообразности этого. Ведь не было четкого (приказа – КР) – кровь из носа, но надо сделать.

– Господин Зиненко, дали Вы для себя ответ на вопрос - почему именно столько же добровольческих формирований оказалось в Иловайске?

Зиненко: Я себе даже не ставил такой вопрос. Во время этой операции был обычным рядовым бойцом, не задавал себе вопрос и не получал ответ. У нас был приказ, и мы должны его выполнить. В составе батальона «Днепр-1» мы не участвовали непосредственно в событиях 10 августа. В то время мы вообще не представляли, что происходит вокруг Иловайска.

– А если взять 18 августа, когда украинские подразделения вошли в Иловайск и уже в городе шли бои?

Зиненко: Основные события происходили 18-20 августа, а уже 21 августа мы вошли в Иловайск на усиление батальона «Донбасс».

– Тарас, то, что Вы говорите – с одной стороны, неожиданно. Но, с другой стороны – накладывается на информацию, которую мне приходилось слышать. Тогда от некоторых бойцов батальонов «Азов» и «Шахтерск» слышал, что на начальном этапе они участвовали в Иловайской операции, но потом каким-то образом уклонились от этого. По их словам, они увидели, что это ловушка. Было для Вас очевидным, что это так?

Костанчук: Не могли они увидеть, что это ловушка – они могли увидеть, что там все не так просто. Там нужно было действительно воевать, выбивать с огневых позиций врага, враг был достаточно вооружен – это не какие-то наркоманы или уголовники с охотничьими ружьями. Там были регулярные российские войска, как минимум «кадыровцы», ведь мы их и видели, и слышали крики «Аллах Акбар!». Увидев, что там не все так просто, это мое мнение – они решили в этом не участвовать. Особенно «Шахтерск», который 10 августа ушел вместе с нами, по договоренности они пошли прикрывать нас по правому флангу, встретили там огонь из стрелкового оружия, тут же развернулись и пошли обратно. Поскольку я командовал штурмовой группой, я считал, что у меня там по правому флангу есть прикрытие от бойцов «Шахтерска», которых там около ста человек ... А их там не было, как оказалось! И это выяснилось через 3-4 часа, когда я дал команду на уход. Мы вышли, а потом оказалось, что их там не было.

– ​10 августа была первая попытка зайти в город, 18-го была вторая попытка, которая все же позволила войти в город, и начались бои в самом Иловайске. Вы упоминали Лисичанск, вспоминали Попасную. А бои за Иловайск отличались от предыдущих боевых действий?

Костанчук: Отличались. Почему я сравниваю, потому что все эти города – не поселки, а все-таки города с высотками, с укрепленными районами. В Иловайске была хорошо сформированная, даже эшелонированная оборона в несколько рядов, там были блокпосты, за ними была индустриальная зона, она вся была укреплена. И там стояли профессиональные военные. Там не было, как в Попасной или в Лисичанске, что при массированной атаке они в конце концов, увидев погибших, бросали оружие и бежали. Условно говоря, надо было их напугать и уничтожить какое-то количество для того, чтобы психологически их сломать, чтобы они бежали.

А в Иловайске они не убегали. Мало того, когда мы повели группу прямо в сердце города, в тыл их обороны, то они вызвали помощь – не собирались бежать, у них была команда держать оборону. Это было впервые, когда оборона противников была настолько хорошо организована.

– Роман, а чем для Вас та операция под Иловайском отличалась от предыдущих боевых действий?

Зиненко: Дело в том, что батальон «Днепр-1» лишь однажды участвовал в огневом контакте – это во время зачистки города Мариуполь. Кроме этого случая, наш батальон не принимал участия в таких жестких схватках, как батальон «Донбасс». Поэтому, для нас это было боевое крещение.

Вы упоминали батальоны «Шахтерск» и «Азов» ... Я бы не был столь категоричен в высказываниях или хотя бы справедливости ради нужно на передачу пригласить кого-то из представителей этих батальонов.

– Безусловно.

– Я считаю, что им есть что рассказать о тех событиях. Все же 10 августа 3 года прошло с тех пор, когда батальон «Донбасс» пытался зайти в Иловайск, а справа от них заходили батальон «Шахтерск» и «Азов». Так же, как и батальон «Донбасс», они потеряли в этот день 4 бойцов. Так же и батальон «Азов» потерял трех бойцов, среди которых был Николай Березовый – муж Татьяны Черновол. Мало кто-то знает о тех событиях, о боях, которые тогда шли именно 10 августа, но я обещаю, что освещу эти события и станет понятно, что хорошо сражались все, гибли все.

– Когда начинались бои за Иловайск, было ощущение, что готовится окружение?

Костанчук: Абсолютно не было. Если бы Россия не ввела регулярные войска – 8 батальонных групп: 4 в луганском направлении, 4 – на донецком (собственно, они для того и зашли, чтобы не дать замкнуть это кольцо и не дать взять Иловайск) – то ни о каком окружении речь не шла бы. Силами этих «ополченцев» – даже с инструкторами, даже с наемниками из России, даже с «кадыровцами» – никакого окружения не было бы. Батальона «Донбасс» в полном составе, плюс приданные подразделения из других батальонов – нам бы хватило сил, чтобы удерживать Иловайск, если бы мы его полностью взяли под контроль, против возможных атак «дээнэровцев», но не против русских регулярных войск.

– Были же разведданные, что готовится российское вторжение. Затем его зафиксировали сразу. То есть, как только эти батальонные тактические группы перешли границу – об этом сразу стало известно «кому надо». Вам не кажется, что на их появление была запоздалая реакция?

Костанчук: Мы все же не выходили на границу. Мы действовали в глубине территории Украине, зная, что вдоль границы ВСУ пробивают коридор, чтобы замкнуть кольцо. Как я себе представлял: мы делаем здесь свою работу, сейчас захватываем этот важный пункт, а там они закрывают за нами этот коридор. Если даже россияне попытаются атаковать, то они же не нас пойдут, а на ВСУ, которые сдержат их вдоль границы ... Кто же знал, что генерал Литвин сверкнет пятками? Кто знал, что не будет создано никакого сопротивления, что россияне проедутся до Иловайска и за три дня окопаются вокруг нас?

- Когда Вы поняли, что оказались в окружении?

Костанчук: Да сразу поняли, когда телефонные звонки ребятам пошли от наших собратьев из разных подразделений. Они говорили, что видят, как движется российская техника. 23 или 24-августа уже точно знали, что они зашли.

– Роман, а когда для Вас стало очевидным, что вы в окружении?

Зиненко: 24 августа или скорее 25 августа. Еще за день до этого мы довольно активно действовали в самом городе, 24 августа был захвачен укрепрайон, который мы не могли в течение длительного времени захватить. Это был наш небольшой день победы. Мы еще не знали, что за день до этого на некоторых участках россияне перешли границу. Мы не знали о том, что 24-го состоялось массированное наступление на Украину и уничтожение почти всех опорных пунктов вокруг нашей группировки.

– Как изменились в этот период ваши настроения?

Зиненко: Не могу сказать за всех, могу сказать только за себя и тех, кого я видел у себя. Сначала настроение было бодрое. В самом городе мы не чувствовали, что это окружение. 24 августа мы даже одержали небольшую победу – выбили врага из укрепленного района. Мы растоптали российский триколор и подняли украинский флаг. Мы не понимали, что такое окружение и как оно происходит. Враг от нас бежит, мы побеждаем, у нас все хорошо, и мы держимся.

– А 25 августа стало понятно, что вы в окружении. Как между собой вы обсуждали это?

Зиненко: Все ждали подкрепления. Все ждали, что вот-вот придут механизированные бригады Вооруженных сил Украины, Нацгвардии, что нам надо совсем немного продержаться. Все жили этой верой. Нам звонили ребята и говорили: вы в окружении, под Генштабом собираются матери и родственники. Наши бойцы звонили женам и говорили: «Не переживайте, стоим, держимся и дождемся поддержки, все-таки выполним задачу как следует». Конечно, были отдельные случаи, когда люди вели себя не совсем ... У каждого, конечно, есть свой психологический порог. Находясь под длительными обстрелами и видя вокруг себя смерть и раненых, некоторые бойцы этого не выдерживали – были деморализованы. Но большинство из тех, кого я видел, вели смело и ждали поддержки. Ожидали команду из Киева – мы просто ждали обещанной помощи.

– Известная история, как летом 2014 отряд Гиркина-Стрелкова вышел из окруженного Славянска и без существенных препятствий прошел довольно большое расстояние до Донецка – более ста километров – почти беспрепятственно. Там только одну группу уничтожили из довольно большого отряда, насчитывавшего около 2 тысяч человек. Официально неизвестно, были ли с ними какие-то переговоры, чтобы им создавали коридор – наоборот, говорили о том, что уничтожим боевиков.

Относительно окруженной в Иловайске группы украинских войск велись переговоры, что их должны выпустить, что должен быть создан коридор. Приводились условия, по которым должен быть создан коридор. И в итоге, эти коридоры оказались ловушками – именно в этих коридорах украинские войска накрыла вражеская артиллерия. Почему так произошло?

Костанчук: Различные две ситуации. С одной стороны, как это ни прискорбно констатировать, там слабая украинская военная власть вела переговоры с какими-то бандформированиями и фактически их выпустила. Я думаю, что следующее поколение украинских военных прокуроров будут расследовать этот факт, и будут осуждены военные предатели.

Сейчас многие из военных экспертов сходятся во мнении, что если бы Гиркина не выпустили – а могли не выпустить – и уничтожили всю эту колонну, то не было бы никакого Иловайска, не было бы «ДНР» как таковой. Но тогда кто-то проявил слабость, выпустили, понадеялись, что они уйдут куда-то, а не закрепятся в Донецке и не создадут фактически в Донецке «ДНР» в том виде, в котором она сейчас есть.

А с другой стороны, в Иловайске были профессиональные российские военные, они получали четкие команды из генштаба в Москве и их выполняли. Сделать коридор – сделали. Уничтожить – уничтожили. И точка. Они не сомневались и не думали, они получили команду на уничтожение и подло начали уничтожать, хотя до этого были договоренности, что они выпустят с оружием и с техникой.

Зиненко: Как по мне, каждый военнослужащий ответит так: на войне есть понятие целесообразности. Выпускать из любого окружения не имеет смысла. Враг окружен – и он должен быть уничтожен. Это могло произойти с Гиркиным, но, к сожалению, не произошло. Это произошло с нами.

Все остальные обещания и договоренности – я не знаю, к чему они и как можно было им доверять. И на тот момент была надежда, что были пленные русские, и в Минске 26 августа было договорено между президентами, что россияне получат своих пленных, которые «заблудились» в Украине, и нас все-таки выпустят из окружения. Россияне решили немного иначе, и все же сделали так, как об этом пишут в военных книгах: окружили – уничтожили.

– Роман, а как Вы вышли из Иловайского котла?

Зиненко: Мы выходили вместе со всеми 29 августа колонной, во главе которой был генерал Хомчак, через поселок Агрономический. Окончательно колонна была разбита в Новокатериновке и под ней. Нам повезло, ведь наш транспорт был расстрелян, но наш командир всегда был рядом с нами, он приказал пересесть на броню 51-й бригады, и на этой броне нам удалось прорваться сквозь Новокатериновку. К сожалению, не без потерь – мой командир тогда погиб. Но мы все-таки прорвались, и потом почти трое суток выходили пешком – помогали раненым, выносили их. В ночь с 31 августа на 1 сентября мы с друзьями вернулся в Днепр.

– Тарас, а какая Ваша история выхода из котла?

Костанчук: С помощью сознательных граждан Украины, которые до этого ходили на митинги против «укрофашистов», ведь им так рассказывали. Затем эти люди меня кормили, поддерживали, перевязывали мне раны и помогли выйти из окружения. Это местные люди с Иловайска.

– Известно, что у победы много родителей, а поражение – всегда сирота. История с Славянском и Иловайском это подтверждает. Кажется, в Славянске все фотографировались на фоне украинского флага, приехали министры ... Как Вы считаете, из Иловайска сделали надлежащие выводы? Ведь мы не узнали, что кто-то потерял должность или что-то в этом роде.

Костанчук: Это позор для Украины – страны, которая позиционирует себя как европейская страна с европейскими ценностями. Мы еще так далеки от этих ценностей. Позор для страны, которая не хочет признавать своих ошибок даже там, где погибли ее дети. Не признавать этих ошибок, не провести анализ и дальше воевать – это значит наплевать на тех, кто погиб, на их родственников – и дальше наступать на те же грабли! Мы рискуем, что у нас будет повторение, потому что мы не проанализировали и не наказали.

​