Из России: «Атмосфера безумия и вседозволенности»

В ближайшие месяцы журналист "Эха Москвы" Ксения Ларина будет вести свои программы из-за границы – ей пришлось покинуть Россию. В начале октября была вынуждена уехать ее коллега Юлия Латынина, которой облили дом ядовитой жидкостью и сожгли машину. Когда в редакцию радиостанции проник человек и ранил ножом Татьяну Фельгенгауэр, Ксения Ларина написала, что такие нападения стали возможными благодаря развязанной телевидением кампании против журналистов и оппозиционеров. В ответ телеведущий Владимир Соловьев оскорбил Ларину, и его слова стали одной из причин для решения об "эвакуации", как назвал отъезд Ксении Лариной главный редактор "Эха" Алексей Венедиктов. Ксения Ларина рассказала Радио Свобода о планах:

– Вы уехали и возвращаться в ближайшее время не собираетесь? Или это больше похоже на недолгий отпуск?

– Мы с главным редактором договорились, что полгода, до выборов меня не будет в Москве. Но это не эмиграция – это временное отсутствие. Я человек эмоциональный, легко поддающийся на вызовы времени, особенно политические, поэтому лучше не рисковать. Мне периодически приходят различные неприятные телеграммы и записки в социальные сети. А когда рядом твоих коллег режут ножами, то как-то становится совсем не по себе.

– Нападение на Татьяну Фельгенгауэр произошло на ваших глазах?

– Нет, меня не было на работе в этот день. Но все равно это покушение на убийство произошло в нашем доме.

– Главная причина вашего решения уехать – оскорбления со стороны Соловьева?

– Нет, я бы так не сказала – это же не мне лично он угрожает. Вообще все эти люди в телевизоре лично никому не угрожают, ни Дмитрий Киселев, ни Владимир Соловьев, ни Артем Шейнин. Они подогревают обстановку, а те люди, которые приходят с ножами на "Эхо Москвы", находятся внутри этого варева. Атмосфера создается в головах людей, которые это смотрят. Вы откройте сайт "Эхо Москвы", посмотрите на комментарии. Наш главный редактор специально их не закрывает, чтобы люди видели, во что превратилось наше общество. Понятно, что там половина троллей, а то и больше, но тем не менее, состояние безумия и вседозволенности очевидно. Развязаны руки, люди понимают, что если этому человеку дать арматурой по голове, то ничего не будет. Во-первых, не найдут, потому что не захотят найти, а во-вторых, в их головах существует примитивная формула: я делаю полезное дело, я санитар леса, я освобождаю общество от мерзких тварей, которые разрушают страну.

– И такого же рода плакаты не раз вывешивали возле вашей редакции...

– Конечно. Все сюжеты, которые они показывали в течение двух недель на канале "Россия-24" о том, что "Эхо Москвы" застукали с некоммерческими зарубежными НКО, с "иностранными агентами", что они какие-то деньги получали, показывалась фотография Тани Фельгенгауэр несколько раз, обвинения совершенно жуткие, которые даже обсуждать стыдно. Насколько я знаю, Алексей Венедиктов пытается подать иск на них за этот сюжет, за подстрекательство, и за оскорбление, и за клевету. Вот подстрекательство – это, пожалуй, главное слово.

– И несколько нападений на Юлию Латынину…

– Зеленка, моча… Я была свидетелем, как член жюри исторического конкурса "Мемориала". В позапрошлом году у нас была церемония вручения призов, и около Дома кино нас ждали НОДовцы с черно-оранжевыми флагами. И там зеленкой облили Люсю Улицкую, причем сильно так, еще одного нашего товарища просто из шприца мочой в глаза облили, орали на учительниц, которые приводили своих детей: "Не училка, а подстилка". Это все при детях происходило, которые просто в шоке были от всего. Пожалуйста: вызывают полицию, она приходит, что-то там с ними обсуждает. Никто никого не забирает, никаких нет санкций, все разрешено. Я не знаю, сколько это продлится и что должно произойти, чтобы это кончилось. У меня такое ощущение, что весь этот период до дня выборов президента будет жуткий с точки зрения атмосферы в стране, мерзкий.

– Человека, которого подозревают в том, что он на Алексея Навального зеленку вылил, повредив ему глаз, сейчас видели на пикете против "Матильды" во время премьеры. Не скрывается, никто его не трогает.

– Это Петрунько. Он приходил на выставку Джока Стерджеса, его привел представитель движения SERB, бывший муниципальный депутат Брумель. Он привел этого Петрунько туда с мочой, он там фотографии поливал. Они же ходят постоянно, как обслуживающий персонал. Вроде бы как смешно, а потом кончается смертью на мосту или ножом в горле.

– Тем временем Соловьев говорит, что его травят "Эхо Москвы" и Венедиктов лично.

– Это тоже примета путинского времени, когда все обвинения как бы отзеркаливаются. Такой приемчик спецслужб, когда человек зеркалит собеседника, точно так же он зеркалит обвинения. Ведь это не только Соловьев говорит про нас: вся их пропаганда строится на тех же обвинениях, которые выдвигаются против них со стороны либерального лагеря. И обвинение в пропаганде, и в распространении лживых новостей, в передергиваниях. Они то же самое формулируют, такие же обвинения против нормальных людей. Это, конечно, прием, в котором ты выглядишь идиотом, ты ведь не можешь сказать: нет, это ты первый начал. Началась моя личная история с Владимиром Соловьевым, когда я опубликовала фотографии места покушения на Таню с пятнами крови и написала, что у нас на работе теперь так: Соловьев мечтал заткнуть наши поганые рты, и нашлись добровольцы. Я же не придумала ничего, эту фразу он действительно произносил в эфире, я ее нашла, она у нас есть.

– И сейчас одна из главных тем телевизионных ток-шоу – "атмосфера ненависти".

– В которой их и обвиняют.

– Вы часто смотрите телевизор?

– У нас передача с Ирой Петровской "Человек из телевизора", поэтому, хочешь, не хочешь, мы обязаны каждую неделю иметь набор впечатлений для того, чтобы поговорить и проанализировать. В какой-то момент я решила, что больше не могу смотреть политические ток-шоу, пусть Ира смотрит. Но я телеман по своей природе, в свое время для меня включенный телевизор был признаком покоя и стабильности в доме, как у любого советского человека. Я всегда следила за телевизионными программами, ужасно любила то телевидение, которое формировалось в эпоху перестройки, во вторую половину 80-х годов, в начале 90-х. Сейчас, конечно, ни в какое сравнение не идет, смотреть невыносимо. Я смотрю какие-то знаковые сюжеты, которые попадают в сеть. Иногда смотрю сериалы, которые бывают вполне себе пристойные: артисты у нас не самые плохие, бывают интересные работы.

– Вы сказали о своем предчувствии, что предвыборные месяцы будут очень тяжелыми. Очевидно, что телевидение будет принимать самое деятельное участие в этом, и уже принимает. И по тому, как начался телевизионный сезон, уже можно судить, как это будет выглядеть…

​– В течение последних трех лет, начиная с 2014 года, у них главная тема – Украина, Украина, Украина и Украина. Понять, почему никак не могут успокоиться, я уже не могу. Мне кажется, что люди уже не должны это есть. Но если эта тема продолжается, значит, она востребована. Но мне бы хотелось на другое обратить ваше внимание, по поводу последних сюжетов. Впервые практически одними и теми же словами один и тот же текст в отношении каких-то знаковых событий повторен вслед за телевидением самим Кремлем. Это для меня знаковая история. В последней программе Дмитрия Киселева 20 минут было посвящено радиостанции "Эхо Москвы", этой истории кровавой, которая произошла у нас. Там, естественно, полный набор обвинений, что мы промываем всем мозги, "наслушался "Эха" и пришел, годы вранья не проходят даром". И дальше он говорит: нигде нет такой радиостанции, ни в одной стране мира, которая на государственные деньги поливала бы власти. Спустя два дня на встрече президента с его Советом по правам человека, когда Станислав Кучер обратился к Путину с вопросом про атмосферу ненависти, опять же про случай с Татьяной Фельгенгауэр, ему Путин отвечает, практически цитируя то, что прозвучало в эфире про радиостанцию "Эхо Москвы". Говорит он: ни в одной стране мира нет такой радиостанции, которая бы за государственные деньги поливала бы власть. То есть практически весь блок он повторил слово в слово за Киселевым. Мне всегда казалось, что все сначала Путин говорит в Кремле, а потом они распространяют. В данном случае это было ровно наоборот, и меня это поразило. Я подумала, что есть какой-то специальный центр, который мало того что формулирует все эти смыслы и отношение к тем или иным событиям и людям, но они пишут одинаковые методички и для президента, и для ведущего телевидения. Даже не заморачиваются уже: да ладно, пусть будет и для этого, и для того.

– Очевидно, началась новая кампания против "Эха Москвы". Я не прошу редакционные тайны открывать, но наверняка вы думаете о своем будущем.

​– Мы живем давно в таком режиме. Алексей Венедиктов говорит публично, что мы живем в режиме трех месяцев: то есть больше чем на три месяца мы планировать ничего не можем. Стратегию 2020 принять на радиостанции "Эхо Москвы" невозможно. Да, тяжело, эти наезды случаются регулярно. Всегда, когда политические события государственного масштаба, мы оказываемся в центре мишени. Алексей Венедиктов об этом знает, он всегда внутренне к этому готов. Будь то российско-грузинский конфликт в 2008 году, будь то Украина, Крым, будь то выборы президента или выборы в Госдуму. И сейчас он прекрасно понимал, что такая ситуация перед выборами обязательно возникнет, что-нибудь случится. Видите, что случилось. Никто, правда, не думал, что случится такое. Мы все-таки все это расцениваем не как хулиганский выпад – это покушение на убийство, это не просто так, это очень серьезно. Если бы не наш охранник Саша, который набросился на этого человека, выбил у него нож, Тани бы не было в живых.

– Ваши оппоненты, тот же Соловьев, говорят: ну, душевнобольной человек, который не был противником "Эха Москвы", у него мания, нужно ли это переносить в политическую плоскость?

– Я считаю, что это в политической плоскости лежит. Это не значит, что специальный агент нанял этого сумасшедшего, вложил в его руки нож и сказал: иди и убей эту женщину. Мне кажется, что сегодня никто никаких приказов не отдает, нет такого человека, который отдал приказ убить Немцова, нет такого человека, который отдал приказ убить Анну Политковскую. Я думаю, что какой-то человек сидит за столом и говорит: блин, кто же заткнет эти поганые рты? Вот и все. А когда такая атмосфера в стране, этого достаточно.

– А человек, который отдал приказ арестовать Кирилла Серебренникова и завести "театральное дело", существует?

​– Говорящая была история опять же на этом заседании Совета по правам человека с Путиным. Когда про Кирилла Серебренникова зашел разговор, он дал понять всем тем, кто его защищает, что пощады не будет, никто его никуда не выпустит. Смысл был такой. Я не знаю, кто конкретно заказчик, у нас масса версий. Это можно расценивать и как политическую историю, хотя, конечно же, тут Путин прав, Кирилл Серебренников не является политическим деятелем, но он такой своеобразный символ либеральной части общества, интеллектуалов, деятелей культуры. И это, конечно, не случайный арест, а послание для всех остальных, чтобы сидели и не вякали. Либо уезжайте отсюда и творите, что хотите, за бугром, или здесь делайте так, как положено, и не лезьте никуда. С одной стороны, смысл понятен. С другой стороны, такая демонстративная жестокость похожа на личную месть именно в отношении конкретного человека. Потому что все остальные, кто в этой воронке оказался, Алексей Малобродский, Софья Апфельбаум – это, конечно, заложники, потому что все это затевалось ради одного человека – Кирилла Серебренникова. Не знаю, тут уж я не могу ничего предположить.

Меня волнует больше теперь, почему его никто не защищает. Да, мы видим эти поручительства, которые подписывают люди Кобзон, Говорухин, Церетели. Но консолидированного выступления, протеста, возмущения культурной элиты нет.

– А в какой форме может быть протест? Забастовка?

– Вы знаете, как в театральной Европе пытаются люди в открытую протестовать и выразить поддержку Кириллу Серебренникову. Сколько уже было обращений и писем, и акций, в Штутгарте выпускают спектакль без режиссера, гордятся этим. У нас вообще ничего этого нет. Были какие-то попытки, Гоголь-Центр в одиночку воюет, кто-то где-то на открытии сезона что-то заявляет. Я не знаю как. А если завтра Калягина заберут? "Калягин – вор" скажут где-нибудь. И Путин так же скажет: что я могу, Александр Александрович уважаемый человек, но он же не политический деятель, что же, мне освободить его, что ли? И что? Так же все будут молчать? По сути ведь молчат. Я не знаю как, понятия не имею. Анатолий Васильев снял свой спектакль с номинации на "Золотую маску". По разным причинам, но в том числе в знак поддержки Кирилла Серебренникова и в знак, скажем так, протеста против сегодняшнего времени. Он говорит, что Кириллу Серебренникову нужна не "Золотая маска", а свобода. Он поднял этот вопрос. С другой стороны, когда эксперты "Золотой маски" выдвигают спектакль Кирилла Серебренникова и его имя есть в лонг-листе на "Золотую маску", ты думаешь: да, это поступок, наверное, это поддержка человека, который сейчас находится в изоляции, по сути у него волчий билет, у него запрет на профессию. Пока он еще сидит не в тюрьме, а дома, но работать не может. И "Золотая маска" так ему выражает поддержку. А с другой стороны, не является ли это имитацией поддержки?

– А странная премьера "Нуреева" – это имитация поддержки?

– А ее еще нет. Мы с вами до нее еще не дожили. Давайте посмотрим. Не знаю, что со спектаклем будет сделано, какие там дал разрешения Кирилл, о чем они договорились. Я не сомневаюсь, что были какие-то договоренности, какие-то компромиссные шаги, связанные с концепцией спектакля. Посмотрим, я тут боюсь загадывать.

– Говоря о заказчиках: мне кажется, что самая обоснованная версия – это месть клерикального лобби за "Мученика".

​– Боюсь, что все-таки рука, которая подняла весь Следственный комитет, ОМОН в масках, спецназ, Росгвардию – это не рука архимандрита Тихона. Ей-богу, я не верю в это. Он может посодействовать закрыть спектакль "Нуреев", как, кстати, и Владимир Ростиславович Мединский, – это их уровень, но устроить такую спецоперацию, чтобы отправить бригаду следователей в Петербург, там его арестовать, посадить в машину, 9 часов везти в наручниках до Москвы, посадить в тюрьму, а потом в клетку – это, что, архимандрит сделал? Я в это не верю, это другой уровень. Человек, который это делает, имеет возможность командовать спецслужбами. Поскольку я слежу за этим делом, хожу на все суды, не пропускала ни одного судебного заседания, я знаю всех этих следователей. Они не из Москвы – это бригада, которую вызвали из регионов. Никого они не знают, ни Гоголь-Центр, ни "Седьмую студию", ни Серебренникова. Кроме глубокого презрения к этим людям, потому что они типа все мажоры тут, бабки гребут лопатой ни за что и понятно, какой ориентации (по этому поводу шуточки отпускаются там постоянно), ничего тут нет: они получили заказ, они его исполняют. Люди приехали в Москву, у них есть шанс получить погоны, обещали за это наверняка карьерный рост, они землю роют. И вот они мучают Лешу Малобродского, которого взяли, не сомневаясь в том, что он будет давать показания на Кирилла. А он не дает. Как Савченко: типа взяли бабу, сейчас устроим показательный процесс, она нам все сдаст. А баба оказалась Жанной Д`Арк, и не знали, что с ней делать.

– И в деле ЮКОСа были такие же обломы.

– И вот с Алексеем Малобродским у них облом. Они его мучают, переводят из камеры в камеру, не дают свидания с женой. Он никого не оговорил, каждый раз об этом говорит на суде. Сидит в СИЗО человек, в тюрьме сидит настоящей с 19 июня, уже скоро будет 5 месяцев. Сидит и никого не оговаривает, каждый раз на суде говорит: вы не заставите меня оговаривать моих товарищей. Собственно говоря, кроме показаний Нины Масляевой, у них нет ничего, никаких доказательств преступления.

– Тут надо сказать, что и публика, которая смотрит телевизор, думает примерно то же, что и следователи, которых вы описали. Сочувствия Серебренникову очень мало: сужу по комментариям наших читателей.

​– По поводу Кирилла и всей этой истории особо не надо было затрачиваться на пропаганду. Ее, кстати, не так уж и много в телевизионном эфире. Достаточно редко они к этой теме обращаются, чтобы убедить общество, что вор Серебренников должен сидеть в тюрьме. Потому что общество и так к этому готово. Эта вся антилиберальная пропаганда, которая длится в течение стольких лет, вся эта пропаганда против европейской культуры, что кругом там Содом и Гоморра, а у нас сплошная духовка, вот это противопоставление сделало свое дело. Хотя у нас такой народ – ни за кого не впишется. Стаса Михайлова посадят в тюрьму, они, что, будут кричать – освободите, с вилами пойдут на Следственный комитет? Да никогда в жизни. Скажут: о, точно. Вчера еще любили, кричали, что лучше нет никого, а завтра скажут: о, точно, он ворюга, наворовал народные деньги.

– У меня не было сомнения еще год назад, что Кириллу Серебренникову просто нужно уезжать поскорее. Но он не захотел бросать театр. А вы рассматриваете для себя ситуацию, что пройдут полгода, и вы не вернетесь в Москву, и временный отъезд превратится в эмиграцию?

– Для меня вариант отъезда на постоянное место жительства – это вариант пенсии. Это значит надо принять, что моя профессиональная история заканчивается. Пока я еще в состоянии работать, у меня есть желание и, главное, возможности для этого. Я все-таки предпочитаю оставаться гражданином России во всем смыслах, не только юридически.