Крым: иллюзия бессилия

По мере приближения четвертой годовщины насильственного присоединения Крыма к России оккупационные власти, судя по всему, готовятся взять новую планку репрессий. Разгром украинского гражданского общества на полуострове в целом завершился еще в 2014-м, и в фокусе внимания силовиков оказались крымские татары. Меджлис сломать так и не удалось: исполнительный орган Курултая отказался превращаться в «​приводной ремень партии»​, тем самым оформив себе билет на нелегальное положение. Обвинение в экстремизме и официальный запрет со стороны российского суда не заставили себя долго ждать. «​Дело 26 февраля»​ и точно выверенные удары чиновников по остаткам автономии региональных СМИ в 2016 и 2017 годах стали продолжением все той же линии. И если вам кажется, что на выжженном русским экспериментом крымском поле не осталось кого «прессануть»​ в профилактических целях, то вы, наверное, ничего не понимаете в особенностях психологии оккупантов.

Я знаю по себе, что когда проукраинский наблюдатель смотрит на события в Крыму с безопасного расстояния, самое сильное чувство, которое охватывает его с первых же минут чтения новостной ленты, –​ гнев. Бессильная ярость. Через какое-то время ее сменяет тревога, а потом, как правило, наступает опустошение. Ты отводишь глаза от экрана и пытаешься упорядочить у себя в голове эту россыпь безумных историй. Про сына и отца-астматика Дегерменджи, брошенных в российские тюрьмы по смехотворным обвинениям. Про Владимира Балуха, которому подкинули оружие и таскают по судам только за то, что тот осмелился поднять украинский флаг над собственным домом в отдаленной от центра политической жизни деревне. Про Веджие Кашка, в конце концов. Хрупкая маленькая женщина, крымская татарка, одержавшая в свое время моральную победу над великим и могучим Советским Союзом, не справилась со стрессом во время спецоперации ФСБ в симферопольском кафе. Она скончалась на 84-м году жизни по дороге в больницу.

​Любой здоровый человек, у которого еще не атрофировались врожденные представления о справедливости, спросит себя, что лично он может противопоставить террору в таких условиях. Но ответ уже известен: повлиять на ход событий во временно оккупированном Крыму критически трудно. Ты можешь пойти добровольцем в АТО и сделать свой вклад в локализацию гангрены, охватившей четыре года назад часть Донецкой и Луганской областей. Можно освещать репрессии на полуострове в медиа и социальных сетях, стараясь доносить до людей правду о происходящем и надеясь на то, что коллективный Запад «​дожмет»​ режим в Москве санкциями. Честный труд, реализация важных социальных и экономических проектов на благо Украины с прицелом на построение сильного и успешного государства в будущем –​ тоже хорошая отдушина. Однако приходится признать: ничто из этого по факту никак не облегчает судьбу украинских граждан в аннексированном Крыму прямо сейчас.

Наши враги делают ставку именно на ложное ощущение беспомощности. В войне нервов между Украиной и Россией продолжение бессмысленного и жестокого террора со стороны последней рассчитано на постепенное сползание самой пассионарной части украинского общества в пессимизм и апатию. Чем дольше идет эта война, тем быстрее исчерпывается запас прочности обеих сторон, но нам энергия нужна сегодня как никогда. Сознательное дистанцирование активистов от крымской темы, попытка забыть и примириться с тем, что, по мнению многих, «​уже никогда станет нашим»​ –​ это ровно тот эффект, которого добиваются режиссеры большого геополитического спектакля по ту сторону границы.

Правозащитники снова бьют в колокол –​ вряд ли этим уже кого-то удивишь. Международная сеть Human Rights Watch в итоговом отчете за 2017 год указывает на беспрецедентное политическое давление, которому подвергаются крымские татары на полуострове. По данным Игоря Котелянца, брата похищенного ФСБ запорожского майдановца Евгения Панова, только за прошедший год список украинских заложников в России вырос на несколько десятков фамилий:

«​У нас есть объединение родственников политзаключенных Кремля, и мы ведем свою статистику. На протяжении последнего года узников было порядка 40, а сейчас уже 60, даже с учетом освобожденных лидеров Меджлиса. К сожалению, о помощи со стороны украинского государства говорить пока не приходится. У нас нет какого-то одного ведомства для решения подобных проблем. Подчеркиваю: политзаключенные совсем не то же самое, что военнопленные, которыми действительно занимаются. Пока что ни МИД, ни другие государственные структуры даже не обязаны ничего делать для политических узников, сейчас это скорее добровольная помощь»​.

Ситуация осложняется еще и тем, что официальный Киев на фоне пробуксовывающих реформ и накопления внутренних противоречий, которые все чаще приводят к локальным вспышкам недовольства, явно не готов уделять Крыму больше внимания. В выступлениях первых лиц и публикациях национального МИД в твиттере тема самой первой оккупированной территории поднимается иногда сугубо в ритуальном порядке. Тем не менее, постоянное низовое давление на украинских чиновников и дипломатов – это единственный эффективный инструмент, которым обладает «​крымское лобби»​ на материке. Победы есть: достаточно вспомнить хотя бы освобождение Геннадия Афанасьева из лап российского «​правосудия»​ в 2016-м и одну из наиболее радостных новостей минувшего года – выдачу Украине осужденных в оккупации крымских татар Ахтема Чийгоза и Ильми Умерова.

Максим Осадчук, крымчанин, политолог

Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции