Из России: «Не собираемся сидеть молча»

Главу движения "Объединение перевозчиков России" (ОПР) Андрея Бажутина арестовали накануне всероссийской акции протеста дальнобойщиков во второй половине декабря. А потом власти сделали все для того, чтобы он не смог зарегистрироваться кандидатом на президентских выборах и был вынужден скрываться, чтобы снова не оказаться за решеткой.

В интервью Радио Свобода "главный дальнобойщик России" Андрей Бажутин рассказал, как отбывал наказание, с каким давлением столкнулись его коллеги, участвовавшие в акции протеста, и почему их нельзя запугать.

Вот уже три дня многодетный отец Андрей Бажутин живет дома, где не был больше месяца. Его младшей, пятой, дочери всего четыре месяца, старший сын уже тоже дальнобойщик, за участие в протестах против системы "Платон" его лишили водительского удостоверения на год, Бажутин-старший не сможет сесть за руль в общей сложности 2 года и 3 месяца, этот срок истечет в июне 2019 года.

– Меня арестовали на 15 суток, но надо быть честным полностью: я был задержан за управление автомобилем без водительского удостоверения, которого я был лишен еще практически год назад незаконно, – рассказывает Андрей Бажутин, ОПР, которой он руководит, объединяет десять тысяч дальнобойщиков в 43 регионах страны. – В тот день (11 декабря. – РС) мне нужно было отремонтировать автомобиль моей жены, на котором она возит детей в школу. У нее у единственной в семье осталось водительское удостоверение, потому что моего старшего сына его тоже лишили. А так как машина была неисправна, я был вынужден поехать, чтобы ее отремонтировать. В этот момент меня остановили. Но этому предшествовал еще ряд событий. Утром в этот же день ко мне в семь утра приходили судебные приставы, пытались вручить мне протокол по какому-то делу, которое рассматривалось 28 декабря, и там тоже был выписан какой-то штраф. Он был удвоен за неуплату предыдущего штрафа, который был незаконно выписан за то, что я якобы организовал пикет в подмосковных Химках возле магазина "Леруа Мерлен", который был еще летом. Там тоже было все надуманно. В тот день, когда меня задерживали, абсолютно было понятно, что меня задержат по-любому. Потому что, когда меня остановили инспекторы ГИБДД, я вышел, там были и приставы, и сотрудники Отдела по борьбе с экстремизмом, и кого там только не было. Поэтому, если бы я был рядом – в багажнике, под машиной, да где угодно, – я думаю, нашлись бы причины, по которым меня бы все равно задержали.​

– Ваше дело рассматривалось в Тосненском городском суде Ленинградской области, там всех водителей, задержанных без прав, сразу отправляют за решетку?

– В практике этого суда были случаи лишения людей прав. Но их останавливали не только без водительского удостоверения, но и в состоянии алкогольного опьянения. И максимальный срок им давали 5 суток ареста. Но почему-то в отношении меня и Сергея Владимирова (руководитель Питерского отделения ОПР, был задержан вместе с Бажутиным. – РС), приняли такое решение, 15 суток ареста. Сергея Владимирова даже в машине не было, он рядом с ней стоял. Но все равно его посадили в спецприемник на полмесяца.

– Где вы отбывали наказание?

– В Санкт-Петербурге, в спецприемнике.

– Сколько человек было в камере?

– Это была двухместная камера общей площадью порядка восьми квадратных метров с куском какого-то привокзального туалета в углу – умывальник, унитаз, решетки камеры, дверь с небольшим оконцем для подачи пищи. Я там находился один. На полутора суток ко мне подсаживали человека. Мне показалось, что это просто информатор какой-то, судя по моим с ним разговорам. И само отбывание несоразмерно нарушениям. Человек целый день находится в камере. В 8 утра завтрак. Не скажу, что там можно умереть с голоду, на то, чем там кормят, жить можно. С 9 до 10 обход, интересуются состоянием здоровья и прочее. В районе 11 прогулка – выводят не более чем на час на улицу. Это опять же огороженное сеткой помещение – гуляешь на улице, потом возвращаешься обратно. Порядка с 13 до 14 обед, потом в 17 ужин. И единственное занятие – это кроссворды, чтение книг, какое-то самообразование. Больше там ничего делать невозможно, полмесяца потерянного времени.

– После того как вы отбыли эти 15 суток, вас снова под конвоем повезли в суд, откуда вы сбежали...

– После отбытия 15 суток ареста 26 декабря во внутреннем дворе спецприемника я был задержан сотрудниками полиции и отвезен в 76-й отдел полиции. Там мне объяснили, что на следующий день будет суд (который прошел 12 января этого года. – РС). Суд должен был состояться по факту автопробега, который был еще в апреле прошлого года. В тот момент нас задерживали. Пробег был абсолютно безболезнен для кого-либо – там не было ни лозунгов, ни плакатов, только символика ОПР. Нас тогда привлекли за участие в митинге, но до конца дело не довели, потому что оснований для нашего задержания не было. И нас всех отпустили. А потом было проведено расследование, тайное расследование, о котором меня никто не уведомлял. И вот на выходе из спецприемника меня задержали, чтобы снова судить. Я не сомневаюсь, что нужно это было лишь затем, чтобы я не смог участвовать в выдвижении кандидатуры на президентских выборах. Потому что как раз на это время у нас было назначено собрание, в котором я не смог принять участие, поскольку был вынужден скрываться. Некоторые СМИ писали о том, что я сбежал из суда, но это не совсем так. В 76-м отделе полиции мы, как и раньше, подписали акт об освобождении. В этом акте я указал, что меня сопровождают под усиленной охраной в суд. Но когда нас привезли в суд, люди, которые меня сопровождали, где-то ходили, гуляли. В общем-то паспорт у меня был на руках. И я подумал: зачем мне принимать участие в этом кривосудии? Я был уверен на 100%, что меня осудят ни за что и выпишут лишение свободы минимум на 10 суток, поэтому я спокойно собрался и ушел из здания суда мимо приставов. И побегом это назвать нельзя.

– Почему собрание по выдвижению вас кандидатом в президенты России дальнобойщики решили провести в Дагестане, а не в Москве или Питере?

– Потому что ни в Москве, ни в Питере нам бы его не дали провести, думали, что в Дагестане так не смогут давить на людей, но оказалось, что и там могут... После моего ухода из здания суда меня искали, я это знаю точно. И в Дагестан я приехать не смог. И там у нас был крах, потому что спецслужбы провели серьезную работу, люди были запуганы, на собрание пришло всего 50 человек, многим в тот день невозможно было дозвониться, телефоны были отключены. Выдвигаться в президенты я уже не могу, не успеваю по срокам, для власти я уже не опасен. На суде, который прошел в пятницу 12 января, мой защитник Динар Идрисов разложил все по полочкам, оставил от "дела" одни "корки", потому что там ни процессуальной, ни доказательной базы не было вообще. Но, несмотря на это, суд вынес решение оштрафовать меня на 20 тысяч рублей (это минимальный штраф), потому что угрозы я уже не представляю, выдвигаться я уже не могу по срокам. А во всем остальном, может быть, у правоохранителей осталось на меня небольшое зло, потому что задерживали они меня на основании приказа ФСБ, я в этом уверен. И когда я ушел из суда, думаю, кто-то из них получил по шапке. Поэтому, наверное, какие-то личные интересы они могут преследовать, а во всем остальном, я думаю, что сейчас нахожусь в безопасности. Но нет гарантии того, что не сфабрикуют какое-то новое дело, потому что дело, которое рассматривалось в суде в пятницу, было реально сфабриковано. Динар Идрисов представил порядка 15 ходатайств, удовлетворены из которых были только три, и то по приобщению документов к делу. Все остальное было отклонено, хотя ходатайства были абсолютно логичные.

Я потому-то и ушел из суда, потому что прекрасно понимал, что меня хотят закрыть еще на 10 суток, и тогда получится, что я ни за что отсидел практически месяц.

– Почему же вы не поехали в Дагестан, раз были уже на свободе?

– Я собирался поехать в Дагестан. Но надо понимать, что если бы я туда прилетел на самолете или приехал на поезде, это было бы все отслежено. И я бы даже, наверное, в поезд не сел или меня бы встретили там. На машине туда проехать тоже невозможно, это три серьезных блокпоста – Северная Осетия, Чечня и Дагестан. Я до этого был в Дагестане, незамеченным там проехать невозможно.

Тем более что мой защитник Динар Идрисов принимал участие в том собрании по выдвижению, он сам официальный член избирательной комиссии, организовывал отчасти весь процесс. Могу вам сказать, что улететь из Дагестана Динару было очень сложно. Его снимали с трех рейсов.

– Где вы жили, пока скрывались?

– Я не буду говорить, где жил. Я жил вне дома, вне города. Телефонная трубка была выключена, карта вытащена. Если я и связывался с кем-то, то только по WatsApp, потому что даже мое первое задержание (в середине декабря прошлого года. – РС) произошло по биллингу. Меня вычислили. Красный Бор, где я жил, весь был оцеплен. Со всех сторон стояли сотрудники ГИБДД, сотрудники отдела по борьбе с экстремизмом и судебные приставы. Надо понимать, что мое задержание – это не просто случайность, а это целенаправленно подготовленное мероприятие. Как самовыдвиженец на президентские выборы я уже не успеваю, а от политических партий... Дело в том, что в ОПР, где я председатель, у людей разные политические взгляды, а сама организация не политизирована. Мы не собираемся занимать какую-то единую позицию, потому что это невозможно. Иначе мы просто потеряем людей в организации.

– Вы уже определились с дальнейшими планами?

– У нас в ближайшее время пройдут во всех регионах собрания. С 26 по 28 января у нас пройдет съезд, на котором соберутся представители всех регионов, уполномоченные лица, делегированные лица от регионов. И вот там мы будем вырабатывать дальнейшую стратегию наших действий. Но то, что я могу вам сказать точно, что мы не собираемся сидеть тихо, молча и чего-то ждать. Но и надо понимать, что власть на сегодняшний день выработала контрдействия по отношению к нам. Начиная с 2016 года, за проведение массовых мероприятий нас пытаются либо закрыть, либо осудить, плюс ко всему штрафы, которые нам выписывают за своевременную неуплату, а уже дальше идет арест. В моем случае я платить не могу, потому что я лишен возможности зарабатывать, поскольку водительское удостоверение – это был единственный источник заработка. Мы будем сопротивляться и проводить акции, но нам надо будет тщательно продумать, как себя обезопасить, чтобы людей не терять, не подставлять, но чтобы это было эффективно.

– Декабрьская акция протеста дальнобойщиков прошла практически незаметно. Сильно давили на ее участников?

– У нас в ряде регионов, в частности, в Екатеринбурге ребята были задержаны и осуждены за якобы одиночный пикет, хотя там все было в рамках одиночного пикета сделано, без нарушения законодательства. В Санкт-Петербурге ежечасное давили на ребят, которые принимали участие в акции. И так же было во всех остальных городах. Перед акцией всех пытались вызывать, напугать. У нас не стояла задача приостановить трафик и выгнать всех на дорогу. Хотя на самом деле отчасти мы этого добились. Многие ребята стояли на стоянках, как мы и планировали, никуда не выезжали. Акция удалась, но реакции со стороны власти не было никакой. Была реакция только со стороны правоохранительных органов. Видимо, им было дано задание, чтобы погасить протест, закрыть нас, напугать, но не решать вопросы.

– И что – властям удалось вас запугать?

– Нет, конечно!

– То есть и вы дальше, несмотря на аресты, будете бороться с "Платоном"?

– Абсолютно! Но тут вопрос не только в "Платоне". Тут вопрос во всей отрасли – это раз. Второе – сами правовые отношения в нашей стране, отношение власти к гражданам, принимаемые законы, судебная власть. Все это раздражает. Мы готовы исполнять законодательство, но если оно будет разумное и написано для человека, а не против. Никого не интересует, на что я после того, как у меня забрали водительское удостоверение, должен кормить свою большую семью. Я знаю, что все суды, которые у нас проходили, принимали решение не самостоятельно, а по указке ФСБ, скорее всего, из отдела ФСБ по защите конституционного строя. Я больше чем в этом уверен. Я встречался с этими людьми и прекрасно понимаю, чем они живут и дышат и кого они защищают. Не по своей доброй воле я с ними встречался.

– Уговаривали смириться с "Платоном" и не бастовать?

– Да, уговаривали прекратить, говорили "давайте вашу проблематику, мы изложим ее в Администрацию президента", куда мы писали неоднократно. Но получали лишь отписки, все спускалось в Минтранс. Даже на мой прямой вопрос: "А что, господин Путин не знает о проблемах?" – мне сказали: "Конечно, знает". Я говорю: "Ну, а что же тогда писать-то?" Так что диалога у нас не получилось.

– Хоть к какому-то вашему предложению, которое вы направляли в органы власти, отнеслись всерьез?

​– Мы несколько раз направляли документы в Госдуму по весогабаритному контролю. Вот оттуда пришел ответ, что на весенней сессии данный вопрос будет поднят на пленарном заседании. Но как он будет поднят, как пройдет? Это единственное наше предложение, которое хотят обсудить, да и то без нашего участия. Я не понимаю, как депутаты Госдумы, которые, мне кажется, дорожное полотно-то видят лишь от здания Думы до Шереметьева и даже не представляют, что происходит в стране, будут принимать решение, вообще не ориентируясь в нашей отрасли?! Я не понимаю, почему они не хотят общаться с отраслевиками? Почему не хотят выстроить диалог?

– Ну значит, они общаются с лояльными, которые уже вступили в систему "Платон", такие ведь тоже есть.

– Может быть, и есть, но эти "более лояльные" принимают ту позицию, которую навязывает Минтранс и правительство. И ничего, что с нашей стороны инициируется, не принимается. Лояльность имеет место быть, но только ради чего? Просто посидеть за столом и послушать, что Минтранс говорит о правильности своих решений? Мы четко видим, что происходит с отраслью, что происходит с малым и средним бизнесом. Я бы даже это бизнесом не назвал, потому что это самозанятость.

– Насколько введение "Платона" осложнило жизнь обычных дальнобойщиков?

– Сама система "Платон" – это проблема завтрашнего дня. Система "Платон" даже не очень сильно пока повлияла на дальнобойщиков. Она влияет и влияет в большей степени на крупные предприятия, которые пытаются платить по системе "Платон". Это безумно большие деньги. Но большинство за "Платон" еще не платят. Мы четко понимаем, что если мы все войдем в систему, и она заработает на 100%, то тогда будет серьезная проблема: для нас – это финансовая нагрузка и ответственность, неадекватно на нас наложенная, как и для всех граждан. Потому что 80% грузов у нас в стране перевозится автомобильным транспортом. 15% ВВП составляет транспорт и логистика. Поэтому надо четко понимать, что любая финансовая нагрузка на перевозчика – это цена конечного продукта. А так как мы являемся потребителями, и наложение на нас дополнительных расходов нам прибыли не несут, потому что мы их отдаем в разные карманы, в частности, в карманы Ротенберга через систему "Платон".

Наш доход не растет, но расходы в магазинах растут. Именно поэтому мы одни из первых, видя эту ситуацию, начали бить в колокола. И мы пытаемся достучаться до граждан – может быть, они как-то поняли, что происходит. Правовым путем решить этот вопрос практически невозможно, потому что ни один суд, который происходил бы, не выносит решение в нашу пользу. Решения принимаются по указке.

– С тех пор, как вы начали бороться с "Платоном", ваши взгляды на жизнь сильно изменились?

– Я много лет пытался бороться сам с собой. Я вел бизнес. У меня в свое время было несколько грузовых автомобилей, сам сидел за рулем много лет. Водители у меня работали. Я бился, как рыба об лед, понимая, что зарабатываю-то много, но денег у меня нет. Все идет на какие-то расходы. И вот до 2015 года я смотрел телевизор, "Россия 24", читал "Раша Тудей", думал, что, да, нужно затянуть пояса потуже. Но когда приняли систему "Платон", когда полностью начал погружаться в то, что происходит, я понял, что пояса-то мы уже затянули на горле себе давным-давно. И ничего не изменится, если мы сами ничего менять не будем. Здесь даже больше страшно не за себя, но у нас есть дети, которым надо дать образование, которого в нашей стране нет, дать право на труд, право на жилье, надо дать все права, которые прописаны в Конституции. Но у нас это все только на бумаге. Я даже боюсь подумать о том, когда не будет нас, как будут жить наши дети. Они даже не будут знать, что может быть гораздо лучше и свободней. Они будут жить в рабовладельческом строе.