«Дело врачей-убийц 2.0»: почему в России запустили кампанию против медиков

"Дорогие доктора! Будьте бдительны. Началась кампания "Дело врачей-убийц 2.0", – написала в Facebook глава правозащитной организации "Русь сидящая" Ольга Романова.

Она привела в качестве доказательства две новости: в Хабаровске следователи обзванивают родственников умерших пациентов и просят писать жалобы на врачей кардиологического центра; в Новосибирске прокуратура устроила прием горожан в поликлиниках, а в ближайшем будущем будет разговаривать с пациентами и в стационарах. "Везде потихоньку пошло и просто так не закончится", – заметила Романова.

Полемика вокруг судебного преследования врачей всколыхнулась недавно в связи с историей московского гематолога Елены Мисюриной, обвиненной в ошибке, приведшей к смерти пациента, и осужденной на два года. Медицинское сообщество встало на ее защиту, Мисюрину до апелляции освободили из-под стражи.

В этой дискуссии были сформулированы две позиции: врачи говорят, что угроза уголовного преследования делает практически невозможной их работу. С другой стороны, больные постоянно сталкиваются с халатностью и плохим медицинским обслуживанием, а в своей недавней программе Марьяна Торочешникова привела данные, что врачебные ошибки занимают третье место среди причин смертности.

Примеров, подтверждающих обе позиции, предостаточно. Можно ли найти баланс между точками зрения и действительно ли правоохранительные органы начали кампанию по поиску "врачей-убийц"? Этот вопрос мы обсудили с Ольгой Романовой:

– Баланс найти просто. Конечно, мы сталкиваемся каждый день и с невнимательностью врачей, и с хамством, и с недостатком лекарств и койко-мест, и так далее. Но надо же разделять эти вещи. То, что не хватает лекарств, коек, машин скорой помощи, – это не от равнодушия, это от бедности. От того, что есть Сирия, Донбасс, Крым и прочее. Есть много случаев, когда человека невозможно спасти только потому, что к нему не может приехать скорая помощь: нет моста через реку, нет бензина, нет водителя, нет ставки... Это не изменить ни посадками, ни обращением в прокуратуру, этим надо заниматься на уровне министерства, бюджета и политической воли власти, чтобы она деньги из одного кармана все-таки переложила в другой и перестала бы отщипывать от медицины, образования и культуры.

Другое дело, когда мы действительно сталкиваемся с врачебной халатностью. Здесь, конечно, нужны прокуратура и суд. Но я призываю к тому же, к чему призываю в других сложных делах, например, в экономике. [Получается, что] наши врачи плохо образованы, наши учителя плохо образованы, наши предприниматели и экономисты плохо образованы, а вот следователи образованы хорошо, и поэтому они во всем разбираются и могут отличить один препарат от другого. Или как следователь по особо важным делам в известном педофильском деле Макарова рассказывал на суде, как он увидел, что девочка была изнасилована: "Взял пробу с мочой, вижу – там ДНК человеческий, вижу сперматозоиды". Он видит! Потому когда следователь решает, что доктор должен был применить один или другой препарат, одну или другую процедуру, я, в общем, догадываюсь, как он это делает, и не уверена, что он будет это делать с каким-то пониманием происходящего.

– В приведенных вами примерах вы видите признаки некой кампанейщины со стороны правоохранительных органов?

– Одно дело, когда человек погибает или становится в результате медицинского вмешательства инвалидом: понятно, что случилась трагедия, и неизвестно, по каким причинам она случилась. И надо сначала заняться организацией собственной жизни, а потом уже подумать, кто в этом виноват и виноват ли, человек умер от неизлечимой болезни, старости, травмы, или доктор действительно сделал что-то не так. А тут приходит прокурор и говорит: "Слышь, напиши заявление, мы там всех посадим". Как ты себя почувствуешь, ты должен сдержаться после похорон? Или ты подумаешь: мой любимый человек умер потому, что все вокруг сволочи, и врачи прежде всего, – и напишешь заявление? С медицинской халатностью, равнодушием должен разбираться главный врач. Если у пациента или его родственника есть претензии, они сначала должны идти к главврачу, а не к прокурору. Потом, после разбирательства главврача, квалифицированного разбирательства, уже возможно вмешательство правоохранительных органов. Так же как невозможно обелить всех предпринимателей, всех врачей, всех сотрудников ГИБДД, всех таможенников – нельзя сказать, что все они плохие или все они хорошие, – нельзя вестись на кампанию.

А то, что есть общее недовольство состоянием медицины, как и образованием, – это появляется много лет в разнообразных докладах в моменты антикоррупционной борьбы. Это и Чайка (генеральный прокурор России. – РC) много раз говорил с трибуны Совета Федерации, это обычные данные прокуратуры, Следственного комитета. Кто у нас главные коррупционеры и взяточники? Посмотрите на доклады официальных лиц – это врачи и учителя. Вот кто мешает нам жить, вот кто сволочи, ловите их! Но это же не так. Да, учитель собирает деньги на классные нужды, на ремонт школы, и ему дарят на День учителя хрустальную вазу – это поборы? Наверное, это нехорошо, но кто должен это делать? Государство! И давайте скажем об этом государству. Может быть, мы ни разу ему об этом не говорили, может быть, оно не слышит или плохо слышит? То же с врачами. Мы тащим коробки конфет, конверты с деньгами, шоколадки, бутылки виски, и это, с одной стороны, благодарность, а с другой стороны – взятки. Мы сами покупаем бинты, йод, лекарства и тащим это все в больницы, потому что у доктора этого нет... То же самое происходит с квотами на дорогие операции. Мы много работаем с благотворительными фондами, которые занимаются срочной помощью по квотам, выбиванием квот, и видим, как это происходит. Имея реальное заболевание, имея показания к срочной дорогой операции по квоте, не всегда можно ее получить. Это все от бедности, а не от того, что кто-то плохой.

​– Но зачем правоохранительным органам проводить кампанию против врачей?

– Это просто, удобно, и враг очевиден. Мы действительно знаем много случаев, когда из-за неоказания медицинской помощи погибали новорожденные, беременные женщины, старушки и так далее. Это вызывает раздражение и праведный гнев. Состояние медицины и эмпатии в обществе на крайне низком уровне, и вот он враг, в шаговой доступности – враг в белом халате, равнодушная скотина, которая пьет, не подходит вовремя к роженице, не дает лекарство, торгует наркотиками налево и так далее – хватайте его! Это вполне существующий образ. Люди недовольны состоянием медицины, а кто виноват? Доктор! В этом не виновато состояние медицинского образования, состояние здравоохранения – виноват доктор. Конечно, нельзя сказать, что все наши доктора – образец преданного служения обществу. Но что мы изменим посадками? Кому-то будет приятно от того, что посадили пять докторов районной поликлиники? А кто на их место придет? Думаю, никто. Вообще.

​– Тут тонкий вопрос. Это правоохранительной системе просто нужно что-то расследовать и она нашла себе удобный объект? Или правоохранительную систему напускают на врачей, – кто-то более высоко стоящий, – чтобы отвести недовольство медициной?

– Это движение обоюдное, я бы даже сказала, не с двух, а с трех сторон. Такие дела из-за нескольких дырок в законодательстве Следственному комитету очень легко расследовать. Есть недовольное общество – кто заступится за врача? И идет выборный процесс, сейчас закончатся президентские выборы, начнутся другие – и народное недовольство нужно канализировать, а медицина – отличный канал. Я хочу, собственно, заранее заступиться за врачей, потому что сейчас под эту гребенку попадут все врачи.

Тут Романова обращается к делу Мисюриной и приводит мнение Павла Чикова, юриста, главы правозащитной организации "Агора", что в деле есть проблема нерадивых врачей.

Чиков написал в свое время: "Освобождение Мисюриной – это:

– новая победа прокуратуры в войне с СКР. Очень чувствительное поражение Следственного комитета, который второй год разгоняет кампанию посадок врачей. Вроде бы социалка, не политика, возможность реабилитировать ведомство, но нет. Прокуроры умело воспользовались общественным мнением и нанесли новый удар по и без того подбитому авторитету ведомства Александра Бастрыкина.

– победа медицинского лобби против пациентов. В случае некачественного лечения с последствиями пациентам сегодня в стране рассчитывать объективно не на что. Посадки не лучшая опция, но других и близко нет".

Позднее Чиков добавил: "Не топлю я за уголовки на врачей... Много раз публично говорил: самый эффективный инструмент в медицинских делах – это выяснение обстоятельств независимыми от врачебной корпорации людьми, крупная компенсация за счет больницы и лишение права заниматься медицинской деятельностью. Уголовка может быть, если речь об умышленных действиях или серийности. В России пациент не получает ничего, никаких работающих механизмов нет. Для компенсации зачастую нужен именно приговор по уголовному делу. Пациент объективно беззащитен. Я на опыте десятков дел с умершими пациентами говорю. Нет управы. И да, рядовой медик беззащитен. Он крайний. Но протоколов лечения нет, юристы не могут доказать нарушения. Посадки (они крайне редки даже при обвинительном приговоре в силу небольшой тяжести деяний и коротких сроков давности) не работают на пользу. Но других механизмов нет..."

Ольга Романова соглашается с тем, что в деле Мисюриной есть проблема плохого медицинского обслуживания, но говорит, что пациент погиб не из-за нее, а из-за других врачей:

– Елена Мисюрина – государственный врач (в момент, когда произошла история с гибелью пациента, Мисюрина была врачом частной клиники, но позже стала работать в государственной больнице. – РС), а там, судя по всему, речь шла о частном и влиятельном медицинском центре, чьи специалисты не были привлечены к ответственности (Мисюрина провела пациенту трепанобиопсию, он уехал, но затем обратился в другую частную клинику, где спустя какое-то время скончался. – РС). Я думаю, дальше будет происходить то же самое – будут хватать районных врачей, терапевтов, которые и правда, может быть, не очень толковые, которые устали: нет денег, нет возможностей, рыкнули лишний раз на надоедливого больного. Но если несчастье произойдет в богатом и влиятельном медицинском центре, уверяю, виноват будет государственный терапевт, который не сможет отбиться. Или, думаю, очень быстро Следственный комитет и прокуратура найдут такую же "поляну", как в уже раскулаченных предпринимателях. [Среди них] раскулачивать некого, но осталась еще достаточно богатая отрасль – частная платная медицина, безумно дорогая и не так чтобы очень хорошая. И это прекрасная канализация народного недовольства и прекрасная прикормка к привычной коррупционной составляющей заработка правоохранителей: приходишь в крупную частную клинику, начинаешь расследовать и некоторое время живешь себе на взятки. А потом поступаешь как с предпринимателями: когда у них кончаются деньги, ты их "закрываешь". Зачем они тебе на свободе? Ты их выдоил, а когда человек выдоен, его проще посадить.

​– Получается, что, прежде чем правоохранительные органы будут расследовать врачей, предпринимателей, кого бы то ни было, нужно, чтобы кто-то расследовал правоохранительные органы?

– Ой, нет! Если мы сосредоточимся на вопросе, чтó со всем этим делать, мы очень быстро по цепочке дойдем до конечной проблемы. Что делать с тем, что в тюрьмах пытают? Что делать с тем, что в школах не учат? Что делать с тем, что в больницах не лечат? Что делать, чтобы в правоохранительных органах не брали? Что делать, чтобы судьи судили, а не как сейчас? Да, нужны реформы, нужны деньги. И мы с вами очень быстро придем к вопросу: а почему у нас нет реформ? Потому что это невыгодно. Кому? И тут мы и пришли к тому, что 18 марта – президентские выборы. Понятно, да? Нужна политическая воля. Почему суды не судят? Потому что они целиком и полностью на стороне власти, в нужный момент принимают нужное решение, – поэтому им разрешено все остальное. Почему правоохранительные органы расследуют то, а не другое? Потому что это выгодно власти. Почему в школах не учат? Да потому что учителя обслуживают избирательный процесс, и им все можно, потому что они делают это, – самое главное с точки зрения власти, что они должны делать. А медики что? Да ничего, да пошли бы они! Это не нужный совершенно никому элемент.