Султанат без тормозов. Почему власть оскорбляет родственников жертв пожара в Кемерово

Трагедия в торговом центре "Зимняя вишня" в российском Кемерово многих поразила чередой циничнейших высказываний чиновников: от Владимира Путина, который после гибели детей сетовал на подпорченную демографическую статистику, до Амана Тулеева, назвавшего собравшихся на площади Советов жителей города "бузотерами", и от Сергея Кириенко, который сказал, что после трагедии использовались "отработанные технологии провокаций", до того же Владимира Путина, заявившего, что социальные сети, "в том числе из-за границы", устраивали вбросы, чтобы посеять "панику" и "недоверие".

Новосибирский политолог Дмитрий Пучкин, исследователь новейшей политической истории регионов Западной Сибири, не видит в реакции властей на пожар в Кемерово ничего необычного: по его словам, она стала закономерным итогом развития авторитаризма как в России, так и в отдельно взятом Кузбассе, который за 20 лет прошел путь от одного из самых демократически ориентированных регионов России до "сибирской Чечни".

– Не будет преувеличением сказать, что многих шокировала реакция кемеровских чиновников на эту трагедию. Сначала слова Амана Тулеева о "200 бузотерах", потом заявления вице-губернатора Сергея Цивилева, который обвинил в "пиаре на трагедии" мужчину, потерявшего на пожаре пятерых членов семьи. И наконец, уже утром 28 марта прозвучали слова еще одного вице-губернатора Кемеровской области, Владимира Чернова, о том, что стихийный митинг кемеровчан был "тщательно спланированной акцией, направленной на дискредитацию власти". С чем вы связываете такую реакцию?

– Для меня в этих заявлениях не было ничего удивительного. Подобные заявления звучали в регионе достаточно часто, но федеральной огласки не получали, поскольку все уже смирились, что Кемеровская область относится к так называемым "электоральным султанатам" и ничего в этом регионе не изменится. Сегодня в стране существует мягкий авторитарным режим, а особенность Кузбасса в том, что там режим – жесткий авторитарный. Но в значительной степени авторитаризм там основан на авторитете первого лица. Поэтому первое лицо и, соответственно, его подчиненные в последние годы позволяли себе такого рода заявления. Например, в адрес организаторов митинга сторонников Алексея Навального в конце прошлого года или по поводу "антиугольных" митингов (против бесконтрольного перевода и продажи земель для нужд угольщиков и открытия новых разрезов на территории Кузбасса – РС).

"И вот просто так вот сейчас очернить, ну нам нельзя позволять этим отморозкам так себя вести. И коллективы не должны молчать. Нужны единство, сплоченность вокруг нашего национального лидера Владимира Владимировича Путина".

Аман Тулеев – об "антиугольных протестах", декабрь 2017 года (ссылка).

Они не стеснялись в своих высказываниях, и причина еще в том, что в Кузбассе отсутствуют альтернативные СМИ, фактически нет оппозиции. Это уникальный регион, он по своей политической природе очень близок к ряду республик Кавказа: в нем нет ни зачатков гражданского общества, то есть независимых общественных организаций, ни оппозиционных политических партий. Даже из системных партий там фактически присутствуют лишь КПРФ и ЛДПР, и то в последние годы лишь номинально. В информационном поле фактически доминирует официоз. Кроме этого, отсутствуют какие-либо лидеры общественного мнения, независимые от власти. Такой же режим существует там с 1999 года.

– Всегда ли стиль поведения Амана Тулеева и его приближенных был таким в кризисных ситуациях, например, при авариях на шахтах?

– Конечно, не всегда. Во-первых, Кузбасс известен в политической истории тем, что этот регион в конце 80-х – начале 90-х годов в значительной степени стал катализатором демократических перемен. Во-вторых, Аман Тулеев был первым региональным лидером, который по своей инициативе участвовал в первых президентских выборах в 1991 году и получил тогда неплохие результаты (6,8%. – Прим. РС). Когда он выступал, у него был имидж защитника народа. Он был очень популярен среди местного населения, был весьма открытым руководителем местного законодательного собрания, которое тогда называлось Областным советом. Велась борьба на его уничтожение со стороны тогдашней исполнительной власти, он в глазах населения был народным героем. Это на этапе, когда он еще не был губернатором. Потом, когда он был губернатором, он в самом начале тоже проводил очень открытую информационную политику. В частности, в Кузбассе было реализовано уникальное для России информационное начинание: в течение первых лет деятельности Тулеева по местному телеканалу шла программа "Народный бюджет", где каждый день областная администрация рассказывала, куда тратила народные деньги.

А потом наступила естественная болезнь, которая присуща регионам, где нет политической конкуренции, и по мере того, как политическая конкуренция в Кузбассе была выжжена, всяческая оппозиция исчезла и первый лидер забронзовел. Местная властная верхушка окуклилась и стала делать все, что хотела. Вместо диалога с народом, который привел ее к власти, притом достаточно толкового и грамотного диалога, теперь она читает монолог.

Другое дело, что, когда случались кризисные ситуации, в частности аварии на шахтах, представители администрации иногда вспоминали те свои навыки, и им удавалось минимизировать эти кризисные ситуации, говоря языком пиар-технологий. Сейчас уже и эти навыки утрачены. По мнению ряда наблюдателей, Аман Тулеев уже три года после выборов представляет собой фактически "хромую утку". Это уникальный для России эксперимент. Уже с 2015 года многие представители политизированных кругов ждут, что он должен уйти, и он уйдет, но тем не менее, это все очень сильно затянулось. И это должно было рвануть, и вот рвануло: понимание того, какую политику проводить в такой ситуации, как общаться с людьми и прочее, – все это уже утрачено у местной власти. Более того, утрачен даже какой-то мотив этим заниматься, поскольку абсолютно неясна ситуация с преемником Тулеева и с перспективами этих руководящих кадров. Поэтому они ведут себя уже, как говорится, "без тормозов".

​– Многим бросилось в глаза, что федеральные телеканалы очень неохотно освещали в воскресенье трагедию в Кемерово, посвятив основные сюжеты победе Владимира Путина на выборах. Такие же претензии высказывали пользователи социальных сетей из самого Кемерово к местным кемеровским СМИ. Почему, на ваш взгляд, такое происходит? Мы все помним другие подобные случаи в российской истории, когда даже при явных попытках цензуры, например, в Беслане, такого замалчивания вроде бы не было.

– Причина достаточно проста. Этой весной исполняется четыре года, как в федеральной повестке фактически доминирует внешнеполитическая тема, а вся местная проблематика уводится на задний план. Это присутствует и в информационных передачах, и в многочисленных ток-шоу. А во время выборов президента вообще был проделан уникальный, я считаю, эксперимент над населением нашей страны: все темы, которые могли бы испортить людям настроение, либо задвигались на самый дальний план в информационной повестке, либо о них вообще не говорилось. Классический и самый знаменитый пример – серия инцидентов с применением оружия в школах, когда центральные телеканалы рассказывали об этом в первой половине дня, а в итоговых выпусках передач они об этом умалчивали. Я, как и многие другие, предполагал, что это будет в рамках только самой избирательной кампании, тем более что после победы Путина было объявлено, что Кремль будет делать акцент на внутренней политике, а не на внешней. Но это либо была такая лукавая игра, либо телеканалы уже ведут свою линию.

Они, кстати, во многом те навыки уже утратили. Вы упомянули Беслан, а ведь сколько было этих трагедий и сколько тогда критиковали тележурналистов, что они очень плохо это освещают. Тем не менее, они учились на российском материале, потому пытались это применить и к различным кризисным ситуациям на международном уровне, особенно они тренировались на украинском материале в этом отношении. Но навыки по российскому материалу у них утрачены. И даже эти эфиры, которые были проведены сейчас федеральными каналами [о трагедии в Кемерово], они абсолютно беззубые, в них умалчиваются многие вопросы, федеральные телеканалы всячески избегают разговора о подтексте, который существует. Все эти события поставлены в общий контекст с обычными техногенными катастрофами, про которые так много говорят и о которых забывают уже буквально через неделю. В этих последних ток-шоу есть все что угодно, кроме именно политических оценок ситуации.

Понятно, почему это делается: если начать говорить об этом открыто и откровенно, это как ящик Пандоры, ведь может появиться желание потом разобраться в ситуации и в других регионах, а таких регионов у нас в стране более чем достаточно. Что касается сугубо кемеровской информационной повестки, то отмечу еще раз, что люди там не привыкли получать какую-то открытую, полную, развернутую информацию о ситуации в крае. У местного населения за годы политического эксперимента, который над ним ставили, уровень политической культуры фактически упал до нуля. Когда-то этот регион был свободолюбивым, независимым, в Сибири он входил в первую тройку регионов с демократическими традициями, а сейчас там нет никакой политической культуры и жители в этом отношении – как политические младенцы.

Кузбассу присущ исключительный патернализм. По патернализму этот регион стоит на равных с рядом республик Кавказа, поскольку Тулеев построил там в определенной степени "минисоциализм по-российски", и очень многие жители здорово живут за счет всевозможных социальных выплат, которые многие считают подачками со стороны властей. Они так привыкли жить за счет этого, что сейчас многие думают: что произойдет при смене регионального режима, если эти все субсидии, подачки, льготы, которые там существуют, исчезнут?

– Существует ли, по вашему мнению, какая-то вероятность, что эта ситуация изменится, что в Кемеровской области из-за такой реакции властей на пожар в "Зимней вишне" усилятся протестные, оппозиционные настроения?

– Мне кажется, для этого власти должны совершить еще массу всевозможных ошибок. Путин проявил себя как очень грамотный специалист по разруливанию кризисных ситуаций. В отличие от местных властей. Он, не дожидаясь чего-то, приехал туда, пообщался с людьми, произнес необходимые слова, и его поведение во многом было как бы калькой того, как он вел себя на начальном этапе своего президентства, то есть во время событий в Чечне, во время катастрофы подводной лодки "Курск". Он шел и не стеснялся общения с людьми, выслушивал их, нравилось это ему или нет.

​– Позволю себе не согласиться. И во время "Курска" Путина немало критиковали – в частности, за его холодные слова "она утонула" – и сейчас он приехал только спустя двое суток после трагедии, на площадь к людям не вышел, а общался только в каких-то коридорах буквально с одним-двумя людьми. Оценки реакции самого Путина на всю эту историю тоже очень критические.

– Нет, я имею в виду, что он пытался как-то скалькировать свое собственное поведение прошлых лет. Он пытался применить в скорректированном виде ту управленческую практику, которую он использовал в общении с людьми в начале своего президентства. Естественно, она была уже в видоизмененном варианте. Это вариант для руководителей авторитарных режимов с огромным опытом, которые обычно сильно бронзовеют и даже такого не делают. Хотя бы какие-то элементы своего положительного опыта он применять еще способен, – говорит Дмитрий Пучкин.