Ефим Фиштейн: Аванти, пополо!

Умный читатель пожаловался: "Ну, нельзя же так! Какую статью ни открою – везде популизм. Популизм там, популизм сям. Это как в полузабытом анекдоте: боюсь включить утюг. Призрак бродит по Европе – призрак популизма. Да объясните же наконец, что это такое. Чем популист отличается от непопулиста?"

Умный читатель потому и прав, что умен. При ближайшем рассмотрении главным свойством популизма (как, впрочем, и коммунизма) оказывается то, что он – призрак. Призрак – то, что нам не дано в ощущениях, что не материализуется в природе. Это плод игривого ума. Популизм как бы есть везде и как бы нет его нигде. Популист и его воинственный антипод – близнецы-братья, разругавшиеся на конкретную тему. Один обвиняет другого в популизме, разрушающем либеральную демократию и идеалы прогресса, получая в ответ упреки в идеализации прогресса и ненависти ко всему фундаментальному: народу, духовным скрепам, традициям, генотипу... При случае спорщики легко меняются местами.

В учебниках политологии можно найти десятки попыток дать наукоподобное определение понятия популизма. В них присутствует весь набор атрибутов, свойственных политике вообще: и заигрывание с инстинктами масс, и следование настроениям избирателей, и обещания о светлом будущем. Одно призрачное понятие ученые мужи пытаются объяснить с помощью столь же призрачных терминов, являющихся чем угодно, но только не точными величинами. Видимости некой естественно-научности они пытаются достичь путем волюнтаристски присобаченных прилагательных – иными словами, с помощью отсебятины, вкусовщины. Если инстинкты масс – то темные, если обещания – то невыполнимые.

Становится как бы сразу понятно, о чем идет речь. Не спорю, обещать, что у вас вырастут крылья, или спекулировать на естественном праве человека на счастье и на жизнь до ста двадцати лет неприлично, но кто же, кроме как в порядке студенческого капустника, раздает такие обещания в реальной политике? Напротив, чего уж такого невыполнимого в предвыборных обещаниях повысить пенсии и зарплаты, покрасить облупившийся фасад или укрепить обороноспособность страны? Как вообще выиграть выборы, не раздавая подобных обещаний? Из полной неопределенности рождается понятийная неразбериха, наклеивание ярлыков вроде "популист" и "ксенофоб" (в российском варианте, допустим, "русофоб"). И спор о том, какая партия еще приемлема и системна (и тут, кстати, вкусовщина вместо дефиниции), а какая уже популистская, становится дворовой склокой с обязательной руганью.

Будем конкретны, факт всегда лучше нарратива, который хорош только тем, что непонятен. Бывший президент США Барак Обама разработал и осуществил на практике стратегию активизации и привлечения к выборам традиционно пассивных категорий избирателей: жителей городских гетто, населенных преимущественно обездоленными представителями национальных меньшинств – допустим, афроамериканцами, "чиканос" или пуэрториканцами. В этом нет криминала – все пытаются мобилизовать максимум своих потенциальных избирателей. Обама, однако, обещал радикальное повышение всевозможных социальных бенефитов (пособий, продовольственных талонов, бесплатного жилья, стипендий) для тех, кто слезет с печи и за него проголосует.

Является ли такое обещание невыполнимым? Разумеется, нет. Оно и было выполнено. По мнению его оппонентов, выполнение этого обещания надолго тормознуло экономику США и непомерно обременило государственный бюджет расходными статьями. То есть реально платить по счету пришлось в результате налогоплательщикам, у которых совета не спрашивали. В апогее президентства талантливый Обама довел эту стратегию до совершенства – включил в избирательную систему миллионы новоселов, легальных, а порой и не совсем легальных. Второй вариант, однако, был почти беспредметным: в любом случае нога, ступившая на американскую почву, уже не могла быть отодвинута. В некоторых штатах, наиболее многолюдных, противозаконно даже требовать документы у задержанных – это серьезно оскорбляет их человеческое достоинство. Им что, не доверяют? Да и чем, по сути, отличается американец от прочих людей?

О дальних последствиях такого подхода я промолчу, но ближние просчитать легко. Они и были просчитаны, и многие политические философы их облекли в подобие научного открытия – с сегодняшнего дня и навсегда править США будет только Обамова Демократическая партия: "белые пожилые мужики" вымирают и вот-вот сойдут на нет, зато неиссякаем резервуар потенциальных переселенцев, желательно из очень передовых, но почему-то бедных стран Африки и Азии. У одних электорат цветет и колосится, у других уходит в прошлое. Я, конечно, иронизирую, но только самую малость: именно так формулировалась новая закономерность, разве что словарь был чуть более академическим.

Получилось как в одном из переводов "Фауста": "Сера, мой друг, теория всегда, но вечно зеленеет жизни древо". Налетели стаи "черных лебедей", и с таким умом выстроенная система развалилась. Оказалось, что и белые старики еще ого-го, дают потомство через "не могу", а главное – со многими новоселами произошло чудесное превращение: став налогоплательщиками, они переняли ментальность мелких хозяйчиков. Не только трудолюбивые азиаты, но и иммигранты всех других цветов радуги теперь понимают и разделяют ход мыслей старожилов. Еще один момент было невозможно предвидеть, но статистика преподнесла очередной сюрприз: оказывается, латиноамериканцы, приезжающие в США истовыми католиками, нынче в массе своей переходят в протестантство, а протестанты, как известно, самый консервативный народец.

В контексте этой статьи важно другое: как прикажете оценивать стратегию Обамы? Это популизм в чистом виде или наоборот? С каких это пор однопартийность – а именно к ней, якобы, шло дело – это есть хорошо? Как прикажете называть приглашение к большой халяве, если не популизмом? Дональд Трамп, разумеется, оказывается на фоне Обамы тоже законченным популистом, ибо он выиграл выборы с помощью невыполнимых обещаний. Если же, упаси Господь, они, как сейчас, начнут постепенно, но неумолимо выполняться, то это уж окончательно выдает в президенте мальчиша-плохиша. На каком рубеже, при каком соотношении сил волеизъявление большинства становится инструментом и признаком популизма? В своей широко разрекламированной книге “Высшая преданность", которая вот-вот поступит в продажу, бывший директор ФБР Джеймс Коми называет президента Трампа предводителем американской черни – не в смысле афроамериканцев, а в смысле простолюдинов, того самого трудового народа. Но с каких пор это плохо – быть с народом? Если плохо, то не пора ли профессорскому корпусу пересмотреть свое подобострастное отношение к идеалу "благородного дикаря", смекалистого простого мужика, наделенного некой неописуемой духовностью? Не пора ли в народовольцах, "друзьях народа", всяких толстовцах начать прозревать запрограммированных популистов, совратителей невинных душ? Трудно быть умным, господа, в этом постправдивом мире.

Возьмем, к примеру, государства Восточной Европы, где популизм особенно разбушевался. Буквально на днях Виктор Орбан, ярый пропагандист "нелиберальной демократии", в четвертый раз победил на выборах, взяв примерно половину всех голосов и обеспечив своей партии конституционное большинство. Вторая половина досталась отнюдь не правильным социалистам, а преимущественно националистической партии "Йоббик". Орбан последовательно не приемлет открытия границ для беженцев и требует глубокой реформы ЕС. Европейский союз, однако, словно пиджак провинциального портняжки, неладно скроен, да крепко сшит. Каждый, кто помнит горбачевскую перестройку, понимает, что глубокая реформа нереформируемого – это лишь другое слово для сдачи всего проекта.

Эксперты уже объяснили недотепам, что успех Орбана обусловлен благоприятной экономической конъюнктурой и скрытой ксенофобией венгров. На тех же китах зиждется и наступление популистов во всем регионе. Но ведь благоприятная экономическая конъюнктура глобальна, она играет в пользу всех сильных мира сего, хоть Ярослава Качиньского, хоть Ангелы Меркель. А значит, единственным и решающим отличительным знаком оказывается отношение власти к приему ближневосточных бездомных бедолаг. Меркель превратила свою Германию в странноприимный дом, что ей большинством избирателей засчитано в минус, зато немецкое народное хозяйство тикает как швейцарские часы, что поддерживает престиж канцлера. Трудно сказать, что произойдет с подмоченной репутацией Меркель, если экономический подъем сойдет на нет. Не мало ли одного-единственного признака для определения, кто у нас популист, а кто совсем наоборот?

Я отнюдь не хочу сказать, что в природе общественных отношений вообще нет кардинальных различий, образующих водораздел между популистами и их противниками. Популисты всех мастей верят в государство, великое и могучее, служить которому – честь для человеческих букашек. Без всесильного государства людишки сами по себе особой ценности не представляют. Парламент на всех языках означает говорильню, не более того. Консервативная идеология, напротив, усматривает средоточие своего космоса в свободном человеке, для максимальной самореализации которого и существует служебное государство. Оно обеспечивает рамки, в которых автономные личности могут безопасно и вольно развиваться до естественных пределов, не ограничивая свободу сограждан. Как сказал по другому, но схожему поводу Пушкин, "самостоянье человека – залог величия его". Пушкин был, судя по всему, отъявленным консерватором, ибо именно в самостояньи видел источник духоподъемной силы, а не в державном истукане. Нигде под солнцем вы не найдете консервативных мыслителей, готовых поклоняться поганому идолищу авторитаризма. Всюду, где еще правят консерваторы, Путина на дух не переносят, в отличие от Пушкина. Зато популисты всех мастей, что крайне левые, что крайне правые, на удивленье едины в своем обожании (корень тот же, что в слове "обожествление") Путина, в облике и делах которого они просматривают торжество государства над личностью, доказательство эффективности единовластия. Любовь к авторитаризму объединяет их надежней, чем разъединяют смешные различия установок на "все отнять и поделить" (слева) и "держать и не пущать" (справа).

Один мой изобретательный коллега-парадоксалист, удрученный неутешительным вектором мирового политического развития, назвал свое поколение либеральных демократов "инвалидами застоя". Поскольку на первый взгляд на их телах физических повреждений не заметно, остается предположить, что эта инвалидность проявляется целиком в духовной сфере. Это и остроумно, и верно. Данте по схожему поводу написал: "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины..." Эта поколенческая потерянность и растерянность наглядно проявилась в отношении таких людей к приходу Трампа. Тут у них не хватает бранных слов для того, чтобы описать грядущую катастрофу вселенских размеров.

От имени всех это прекрасно сделала бывший госсекретарь США Мадлен Олбрайт в недавней статье в New York Times под тревожным названием "Сумеем ли мы остановить Трампа прежде, чем будет слишком поздно?". Олбрайт отмечает, что с приходом Трампа в Белый дом резко возросла опасность фашизма во всем мире. Множатся диктаторские режимы, ограничиваются все права и свободы, пошли на убыль демократические завоевания недавнего прошлого. И хотя в своей стране Трамп не посадил за решетку ни одного критически мыслящего журналиста, ни в одну из вольнодумных редакций не направил фининспектора, не закрыл ни одного университета, не запретил митингов и собраний, требующих его немедленной отставки, но скукожившееся пространство демократии в мире, всевозможные гонения на оппонентов в России и Китае, в Азербайджане и Венгрии красноречиво говорят сами за себя. Связь между политикой Трампа и этими прискорбными глобальными фактами, по мнению Олбрайт, не оставляет места для сомнений: смыслом начинаний и скрытых помыслов президента является установление в Америке обыкновенного фашизма. Не случайно же его приход к власти был встречен в Госдуме бурными аплодисментами, переходящими в овации. А все антипутинские начинания и назначения, ужесточение санкций и силовая реакция на московские провокации, считает Олбрайт, общей картины не меняют: они, во-первых, вызваны сильнейшим нажимом демократически настроенных конгрессменов, а во-вторых, ведут, скорее всего, к большой войне. Даже ядерное разоружение "маленького ракетчика" Кима путем бессмысленных угроз делает его режим куда более опасным, чем с ракетами на вооружении – униженный и оскорбленный, он может натворить черт знает что. А прижатый к стенке сибирский медведь вообще страшен в гневе, лучше дать ему на растерзание какую-нибудь часть тела, без которой можно вполне обойтись.

Печальных фактов действительно много, и поступать они начали задолго до Трампа. Такая логика сильно напоминает мудрость, вычитанную мной когда-то в немецком сатирическом журнале Titanic: "В извечном споре ученых можно, наконец-то, поставить жирную точку. Этим летом в стране наблюдается гнездование аистов в ранее невиданном множестве. В то же время отмечается стремительный скачок деторождаемости. Бесспорная корреляция этих двух явлений окончательно доказывает, что детей приносят в клюве аисты".

Боюсь, что остановить Трампа не сумеет даже самый изощренный интеллект, способный истолковать его беспорядочные половые связи и бесконечную неверность законным женам как врожденную склонность к государственной измене. Дело в том, что американцев влечет к неуемному живчику совсем другой инстинкт. Гораздо ближе подошел к пониманию сути американский обозреватель Скотт Дженнингс с канала CNN, отнюдь не комплиментарного по отношению к президенту. В своем комментарии он пытается разобраться в загадке "Почему Трамп и его "старая добрая партия" выигрывают". Имеется в виду рост популярности и политической поддержки лично президента и Республиканской партии в целом. Сегодня поддержка Трампа, вопреки мрачным предсказаниям, колеблется вокруг отметки в 42 процента. У Обамы в первый срок накануне промежуточных выборов поддержка составляла 44–45% – согласитесь, разница не принципиальная. "Причины незадачи очевидны, – пишет Дженнингс. – Республиканцы сокращают налоги, народное хозяйство растет как на дрожжах, люди в своем большинстве одобряют усилия Трампа по преодолению тупика в отношениях с Северной Кореей. Американцы в принципе любят жить спокойно и зажиточно. Как ярко выразился один доморощенный философ и бейсбольный подающий: "Я вообще, знаете ли, люблю побеждать... Это гораздо приятней, чем проигрывать".

Отнюдь не только эта фиктивная фигурка из телесериала, но и многие рядовые американцы почему-то любят побеждать и не любят проигрывать. Разумеется, успех, как и удачливость, не являются истиной в последней инстанции. Через сто лет все может выглядеть иначе. Списки нобелевских лауреатов, как и политические кладбища мира, полны неудачников, несостоявшихся титанов мысли. Но, согласитесь, и неуспех не может быть гарантией правды.

Ефим Фиштейн, международный обозреватель Радио Свобода

Взгляды, высказанные в рубрике "Мнение", передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции

Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода