«Крымскотатарский вопрос изменил идентичность Украины» – британский политолог

В научной статье «Крымскотатарский вопрос» британского политолога, старшего научного сотрудника Европейского совета по международным отношениям, профессора украинских исследований в Школе славянских и восточноевропейских исследований Университетского колледжа Лондона Эндрю Уилсона рассматривается вопрос идентичности крымских татар, который стал также ключевым в процессах изменения украинской идентичности.

В анализе, который другие исследователи называют единственным углубленным академическим материалом на тему коренного народа Крыма, утверждается, что крымскотатарский вопрос является ключевым тестом в борьбе между гражданским и этническим национализмом в новой Украине.

«С одной стороны, нежелание России предоставить больше возможностей развитию крымскотатарской идентичности укрепило идеологию коренного населения и его союз с украинским национализмом. С другой – вопрос крымских татар также стал призмой, через которую пересматриваются конкурирующие версии возродившейся идеи евразийства», – объясняет автор.

Коротко об истории: Крым российским не был

Уилсон предлагает коротко взглянуть на историю полуострова. Он напоминает, что после аннексии российский президент Владимир Путин заявил о том, что Крым всегда был неотъемлемой частью России, по крайней мере со времен Крещения Руси в 988 году.

Однако, это не так. Полуостров был аннексирован Российской империей в 1783 году, а затем был «христианизирован» или же «русифицирован» после Крымской войны 1853-56 годов. Ранее же именно крымскотатарское ханство являлось доминирующей силой в регионе более трехсот лет, отделившись в 1440-ых годах от Золотой Орды, которая завоевала полуостров в XIII веке, объясняет Уилсон.

После аннексии Путин обещал, что Россия будет относиться к крымским татарам намного лучше, чем это было «при Украине». Однако, как заявляют лидеры коренного населения полуострова, от 17 до 20 тысяч крымских татар были вынуждены покинуть полуостров к февралю 2016 года.

«Об исчезновениях, внесудебных убийствах, пытках и жестоком обращении в Крыму сообщали и ОБСЕ, и Европейский парламент», – отмечает исследователь.

Долгосрочные ошибки Киева

Украина в свое время тоже допустила ряд ошибок, уверен Уилсон. Стратегия Киева в отношении Крыма в период между 1991 и 2014 годом больше сводилась к защите от риска пророссийского сепаратизма, который, как казалось, проявит себя в форме местного движения, а не внешней атаки, говорится в анализе.

«Поэтому Киев сосредоточился на том, чтобы «подкупить» это движение, закрывая глаза на криминализацию местной элиты и не желая слишком явно поднимать крымскотатарский вопрос, опасаясь, что он станет причиной мобилизации этих элит», – отмечает Уилсон.

«К 2010 году Киев отрекся от стольких полномочий на полуострове, что крымскотатарские лидеры могли заявить: «Мы – проукраинская сила... иногда мы единственная проукраинская сила на полуострове», – процитировал автор слова крымскотатарского лидера Рефата Чубарова восьмилетней давности.

Евромайдан как поворотный момент

Киев, по мнению исследователя, мало что делал для создания прочных связей Крыма с Украиной. Лишь после аннексии речь зашла об исторической роли Крыма и крымских татар в украинской национальной идентичности.

Именно после Евромайдана «новая Украина» начала акцентировать внимание на многоязычных, многоэтнических реалиях, которые ранее рассматривались в качестве источника слабости, отмечает автор.

Массовая культура восхищения крымскими татарами, их традициями, кухней и историей появилась лишь после того, как они потеряли свой дом, говорится в анализе.

Мнение украинских националистов о крымских татарах также изменилось в позитивную сторону на почве общего противостояния России.

Крымскотатарский национализм

«Великий парадокс современного крымскотатарского национализма заключается в том, что его ключевые принципы вышли на передний план общественных дебатов именно в то время, когда крымские татары потеряли контроль над своей Родиной», – отмечает автор.

Основным принципом крымскотатарского национализма является то, что крымские татары «укоренены» в Крыму. Ссылаясь на работы некоторых крымскотатарских деятелей, автор обращает внимание на то, что после 2014 года идея «укоренения» все еще очень сильна, однако сводится также к необходимости укрепления единства, толерантности, патриотизма, традиций.

Автор акцентирует на том, что, как и украинцам, крымским татарам удалось сформировать новую гражданскую нацию.

«Татаризм»

Уилсон также отмечает, что Меджлис крымскотатарского народа отрицает идею пантатаризма – идеологию идентичности, разделяемую некоторыми казанскими татарами, крымскими татарами и башкирами. В советской идеологии крымскотатарская диаспора считалась частью татарской нации в Казани.

Тем временем идея монгольского происхождения самими крымскими татарами отвергается. По версии Меджлиса, история крымских татар намного старше, говорится в исследовании.

«Отказ от «татарской» идентичности и сопротивление использованию «татаризма» как средства продвижения русской версии евразийства к Азии приводит к выразительному утверждению, что «крымские татары – европейцы», – объясняет автор.

Уилсон также отмечает, что после 2014 года Кремль поощрял встречи и дискуссии между крымскими и волжскими татарами, однако они лишь привели к дополнительной полемике: волжские татары продвигали идею пантатаризма и критиковали «сепаратизм» крымских татар.

Относительно места крымских татар в более широкой крымской идентичности, автор отмечает, что для многих русскоязычных интеллектуалов Крым – просто часть русской нации, еще для кого-то – ключевая часть Евразии, как это продвигает Россия. Для других же существует специфическая региональная идентичность «крымчан», однако мало кто из них включает в это понятие непосредственно самих крымских татар.

С 2014 года Россия позиционирует «крымчан» как искусственно созданную группу, проявившую себя во время «референдума по присоединению к России».

«Оккупационные власти использовали грубую тактику, чтобы изобразить крымских татар в качестве джихадистов. Они также продвигают идею о том, что местные греки – истинные «коренные» люди Крыма», – отмечает автор.

Будущее Крыма, как считает Уилсон, по большей части будет зависеть от международных отношений, однако «смещение политики идентичности будет определять среду, в которой принимаются соответствующие решения».

«Но самое большое влияние крымскотатарского вопроса с 2014 года заключается в том, что он помог изменить национальную идентичность и национализм самой Украины. Две потенциальные новые гражданские идентичности, украинская и крымскотатарская, питают друг друга, хотя долгосрочный триумф в настоящее время и не гарантирован», – объясняет в выводах автор статьи.