Крутой маршрут святителя Луки

Жизнь Валентина Войно-Ясенецкого, выдающегося хирурга, подвижника медицины, священника, канонизированного православной церковью, оказалась связана с Сибирью и Крымом не по его воле. В 1920-е, а затем в 1940-е годы он отбывал ссылки в Енисейске, Туруханске, в заполярном поселении Плахино, в Большой Мурте, Красноярске, а потом был выслан в Симферополь. Ссылкам предшествовали аресты и допросы.

​​​"Петерс спросил:

– Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?

Отец Валентин ответил:

– Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель?

Следующий вопрос:

– Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы его видели, своего Бога?

– Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил".

Этот диалог между начальником ташкентской ЧК Яковом Петерсом и доктором медицины, профессором Валентином Феликсовичем Войно-Ясенецким (архиепископом Лукой) то и дело упоминается в рассказах о нем. Пересказывается без ссылок на какие бы то ни было первоисточники, просто кочует из одной истории в другую. И потому больше всего напоминает предание, какими полны жития святых.

Сама жизнь Войно-Ясенецкого располагает к рождению таких легенд. Доктор медицинских наук и доктор богословия; автор 55 научных трудов по медицине и 11 томов проповедей. Человек, прошедший аресты, тюрьмы и три ссылки (две из них – в Сибири), удостоенный в 1944 году Сталинской премии за книгу "Очерки гнойной хирургии" и отдавший большую ее часть детям, пострадавшим от войны. Врач, спасший тысячи жизней, проводивший операции, казавшиеся немыслимыми в 1920–40 годах. Священник, ради которого прихожане ложились на рельсы, требуя не отправлять его в ссылку. Архиепископ, в 1996 году канонизированный Украинской православной церковью, а в 2004-м – РПЦ и реабилитированный по четырем уголовным делам лишь в 2000 году. Святой, в память о котором построено около 80 храмов по всему миру.

​– Многочисленные предания – свидетельство того, что народ наш к Войно-Ясенецкому действительно относится как к святому. Его биография наполнена множеством таких легенд, и не всегда можно сказать, где их корни, – рассказывает Геннадий Малашин, секретарь комиссии по канонизации и архивно-историческому наследию Красноярской епархии. – Даже в самых серьезных исследованиях о Войно-Ясенецком оказываются как бы перемешаны разные периоды его жизни. Часто, например, говорится о том, что в последней сибирской ссылке, когда Войно-Ясенецкий в 1941–43 годах работал в красноярском эвакогоспитале, у него в операционной висели иконы и без них ссыльный врач отказывался работать. Но в 1940-е годы такого быть, конечно, не могло. В небольшой комнатке Валентина Феликсовича иконы действительно были.

"Я хотел быть мужицким врачом"

"Когда все мы получили дипломы, товарищи по курсу спросили меня, чем я намерен заняться. Когда я ответил, что намерен быть земским врачом, они с широко открытыми глазами сказали: "Как, вы будете земским врачом?! Ведь вы ученый по призванию!" Я был обижен тем, что они меня совсем не понимают, ибо я изучал медицину с исключительной целью быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям", – пишет Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий в автобиографической книге "Я полюбил страдания".

Но сразу стать земским врачом 26-летнему выпускнику медицинского факультета киевского университета не пришлось: он окончил университет осенью 1903 года, перед самым началом войны с Японией, и сразу же стал военно-полевым хирургом в госпитале под Читой.

Там же, в Чите, Валентин Феликсович познакомился со своей будущей женой – Анной Васильевной Ланской. Семья уехала из Читы в Ташкент до окончания войны. Земским врачом Войно-Ясенецкий прослужил 13 лет. А в 1916 году защитил докторскую диссертацию о регионарной анестезии. Вскоре Войно-Ясенецкий начинает работу над книгой по чрезвычайно важной для того времени теме – "Очерки гнойной хирургии".

"Тогда, у меня появилась крайне странная неотвязная мысль: "Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа", – вспоминает он. – Быть священнослужителем, а тем более епископом мне и во сне не снилось".

​Осенью 1919 года жена Войно-Ясенецкого Анна умерла от туберкулеза. Их четверым детям было от 6 до 12 лет.

Случившееся укрепило религиозные взгляды Войно-Ясенецкого, человека и до этих событий глубоко верующего. В 1921 году, работая в Ташкенте, он принял сан иерея. А вскоре стал епископом, приняв имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки. Он преподавал на медицинском факультете ташкентского университета, инициатором создания которого был (лекции читал в рясе с крестом на груди), работал в городской больнице и служил в местном соборе.

​– Я много думаю о логике развития жизни Луки, – говорит Геннадий Малашин. – Вот рождается мальчик, который ощущает в себе много талантов. Он мог бы стать прекрасным художником, но избирает удел земского врача. Именно земского: служение людям было заложено в нем изначально. А кругом революция, гражданская война, преследование веры со стороны советской власти – но именно в это время он берет на себя еще одно служение, духовное… Тюрьмы, конвейерные пытки, страдания, ссылки – все он пережил, однако избежал расстрела. Думаю, Господь уберег его не только для того, чтобы он спасал людей, но и чтобы он был нравственным камертоном как для верующих, так и для неверующих.

"Толпа легла на рельсы, желая удержать меня в Ташкенте"

– Войно-Ясенецкий никогда не был оппозиционером, противником советской власти. Когда на одном из допросов его спросили, враг ли он "советам", он ответил, что если бы не был христианином, был бы коммунистом: считал, что христианские и коммунистические идеи во многом близки. Преследовали его только как священника, – рассказывает Сания Маматова, директор краеведческого музея Большой Мурты, райцентра в Красноярском крае (здесь св. Лука отбывал свою третью ссылку).

В первый раз Войно-Ясенецкого арестовали в 1923 году. Софию Сергеевну Белецкую, которая взяла на себя воспитание четверых его детей, и самих детей тут же выселили из квартиры и поселили в крошечной каморке, где пять человек смогли уместиться, только соорудив себе нары.

У самого Войно-Ясенецкого впереди было 11 лет тюрем и ссылок. Когда его из Ташкента перевозили в Москву (оттуда после допросов отправили к месту первой ссылки), поезд смог двинуться с места лишь с большим опозданием.

"Как я узнал только через долгое время, поезд не мог двинуться по той причине, что толпа народа легла на рельсы, желая удержать меня в Ташкенте, но, конечно, это было невозможно", – пишет Войно-Ясенецкий.

Первая ссылка, с 1923 по 1926 год, – это путь через Красноярск на север, в Енисейск, затем в деревню Хая под Богучанами, в Туруханск, в станок Плахино за Северным полярным кругом…

"В Красноярске нас посадили в большой подвал двухэтажного дома ГПУ. Подвал был очень грязен и загажен человеческими испражнениями, которые нам пришлось чистить, при этом нам не дали даже лопат. Рядом с нашим подвалом был другой, где находились казаки повстанческого отряда. Имени их предводителя я не запомнил, но никогда не забуду оружейных залпов, доносившихся до нас при расстреле казаков", – пишет Войно-Ясенецкий.

Людей хирург Войно-Ясенецкий продолжал лечить и во всех своих ссылках, и по пути к ним.

"Об этом пути я мало помню, не забуду только операции, которую мне пришлось произвести на одном из ночлегов крестьянину лет тридцати. После тяжелого остеомиелита, никем не леченного, у него торчала из зияющей раны в дельтовидной области вся верхняя треть и головка плечевой кости. Нечем было перевязать его, и рубаха, и постель его всегда были залиты гноем. Я попросил найти слесарные щипцы и ими без всякого затруднения вытащил огромный секвестр".

К Войно-Ясенецкому люди обращались за помощью везде. Но его приезд в Енисейск произвел, по выражению самого св. Луки, "очень большую сенсацию". Началось все после того, как он прооперировал братьев-близнецов, слепых с рождения, – удалил им врожденную катаракту и сделал мальчиков зрячими. Слава об удивительном враче разнеслась и по городу, и за его пределами, и вскоре пациентов, желающих попасть к Войно-Ясенецкому, оказалось так много, что пришлось вести их запись, очередь растянулась на полтора месяца вперед (а ведь в Енисейске св. Лука и пробыл всего три месяца, с января по март 1924-го). Операции он делал разные: на глазах, на костях, по удалению опухолей, гинекологические, одновременно принимал пациентов и у себя дома.

По некоторым свидетельствам, такая популярность врача-священника настораживала местные власти и вызывала зависть коллег (говорят, енисейские медики даже проверяли, сколько берет Войно-Ясенецкий со своих многочисленных пациентов – оказалось, не берет ничего). Все это и стало причиной высылки св. Луки в Туруханск, а оттуда (и по тому же поводу) – за Полярный круг, в Плахино. Но со временем появляются документы, подтверждающие: все не так однозначно.

– Недавно к нам попал протокол заседания Енисейского уездного исполкома. Заседание постановило: подать "ходатайство перед губисполкомом и губернским отделом ГПУ об оставлении в Енисейске ссыльного хирурга-профессора Ясенецкого-Войно, высылаемого в Ангарский край, ввиду отсутствия в Енисейске и уезде опытных врачей и совершенного отсутствия профессоров". Значит, вовсе не стремились местные власти избавиться от врача-священника, совсем наоборот, – рассказывает Вера Тимошенко, заведующая музеем Красноярского медицинского университета имени Войно-Ясенецкого.

Однако ходатайство удовлетворено не было. И причиной тому стала не ревность коллег и даже не то, что удивительный врач был одновременно и духовным лицом, и ссыльным.

– Когда в декабре 1923 года св. Луку привезли в Сибирь в арестантском вагоне, здесь было пепелище в смысле духовной жизни. Царствовали обновленцы – церковное движение, которое поддерживалось партийными и карательными органами. Оно возникло еще до революции, но в 20-е годы его суть свелась к тому, что оно под видом якобы необходимых церкви перемен фактически декларировало поддержку советской власти, – рассказывает Геннадий Малашин. – Церковь невозможно было разом искоренить, закрыть все храмы – народ бы этого в 1920-е годы сделать не дал. Но если нельзя взорвать храмы извне, значит, надо попытаться взорвать церковь изнутри. По сути, обновленчество было попыткой советской власти получить контроль над церковью. Народ же относился к обновленцам настороженно, и часто люди просто переставали ходить в храмы, в которых они заправляли. А других не было.

В 1923–1925 годах, продолжает Малашин, на всю Сибирь осталось всего два канонических архиепископа. На юге, в Минусинске, Димитрий Вологодский. На севере – ссыльный хирург-священник Лука Войно-Ясенецкий. Об "опасности" последнего сообщается, в частности, в доносе, приобщенном к уголовному делу Войно-Ясенецкого. Донос в ГПУ написал некий Иван Петрович Королев, сторонник обновленчества и агент ЧК. Ладно Димитрий Вологодский – он уже глубокий старик, пишет Королев. А вот Лука Войно-Ясенецкий, который своими проповедями и даром целительства может и неверующих убедить, – вот его бы хорошо отправить из Енисейска куда подальше. В Туруханск, и побыстрее.

С глаз долой (то есть за Полярный круг, в Плахино) его поспешили выслать и из Туруханска. Уполномоченный ГПУ все добивался от Луки, чтобы тот, если желает врачевать, сложил с себя священнический сан. Не добился…

"В начале Великого поста в Плахино приехал нарочный из Туруханска и привез мне письмо, в котором уполномоченный ГПУ вежливо предлагал мне вернуться в Туруханск, – пишет Войно-Ясенецкий. – Я не понимал, что случилось, почему меня возвращают в Туруханск, и узнал только вернувшись туда. Оказалось, что в туруханской больнице умер крестьянин, нуждавшийся в неотложной операции, которой без меня не могли сделать. Это так возмутило туруханских крестьян, что они вооружились вилами, косами и топорами и решили устроить погром ГПУ и сельсовета. Туруханские власти были так напуганы, что немедленно послали ко мне гонца в Плахино. Это мое второе пребывание в Туруханске длилось восемь месяцев".

"Куда меня ни сошлют, везде есть Бог"

Когда Войно-Ясенецкий вернулся из сибирской ссылки в Ташкент, его не восстановили на работе ни в созданном им университете, ни в городской больнице. Прием пациентов он вел у себя дома – принимал до четырехсот человек в месяц. И продолжал работать над книгой "Очерки гнойной хирургии". А весной 1930 года был арестован во второй раз.

"На допросах я скоро убедился, что от меня хотят добиться отречения от священного сана", – пишет Войно-Ясенецкий

За арестом последовала вторая, архангельская ссылка, продлившаяся до 1933 года.

– Ему власти неоднократно предлагали "одуматься". Одним из первых говорил ему об этом Киров – предлагал дать на востоке страны любой медицинский институт под его начало: работайте, профессор, только снимите рясу. И такие попытки делались неоднократно, – говорит Геннадий Малашин. – Сам же Лука вспоминает, что из ссылки вернулся больным, уставшим человеком и попросился в Ташкенте в штат в университете, чтобы заняться в первую очередь медицинской деятельностью, закончить главный свой труд "Очерки гнойной хирургии". Книга была издана в 1934-м, и до того момента, как ее изъяли из всех библиотек Советского Союза, успела оказать огромную помощь врачам.

Из библиотек "Очерки гнойной хирургии" были изъяты после третьего ареста Войно-Ясенецкого, в июле 1937 года. Самые страшные воспоминания в его книге связаны именно с этим периодом.

"Был изобретен так называемый допрос конвейером, который дважды пришлось испытать и мне. Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью. Я начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал на пол от истощения…. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой.. <…> Я предполагал перерезать себе височную артерию, приставив к виску нож и крепко ударив по спинке его… <…> Потерпев фиаско со своим почти двухнедельным конвейером, меня возвратили в подвал ГПУ. Я был совершенно обессилен голодовкой и конвейером, и, когда нас выпустили в уборную, я упал в обморок на грязный и мокрый пол. В камеру меня принесли на руках. На другой день меня перевезли в "черном вороне" в центральную областную тюрьму. В ней я пробыл около восьми месяцев в очень тяжелых условиях".

Конвейерный допрос Войно-Ясенецкого был повторен еще раз. Однажды во время допроса не выдержал и заснул сам чекист. В это время в кабинет зашел начальник отдела и разбудил его. Проштрафившийся сотрудник, чтобы исправить ситуацию, начал избивать Войно-Ясенецкого ногами…

Признаний в шпионаже, которых от него добивались, Валентин Феликсович не дал. В марте 1940 года 63-летнего Войно-Ясенецкого отправили в третью ссылку, в поселок Большая Мурта, в 120 километрах от Красноярска. Ссыльных из Красноярска в Мурту везли на телегах. Привезли уже глубокой ночью. Первое место, куда отправился хирург Войно-Ясенецкий после прибытия в поселок, – местная больница. Она как раз стояла (да и сейчас стоит) на въезде в Большую Мурту.

Сотрудники большемуртинского краеведческого музея подготовили сборник "Целитель души и тела" – в него вошли воспоминания местных жителей о Луке Войно-Ясенецком. Вот как о первой встрече с ним рассказывает тогдашний главврач районной больницы Александр Барский (в то время ему было всего 26 лет).

"В двенадцатом часу ночи ко мне постучал фельдшер. Он, растерянно извиняясь, объяснил, что ко мне хочет сейчас прийти какой-то профессор… Фамилию профессора произнести не мог. Вошел высокого роста старик с белой окладистой бородой и представился: "Я профессор Войно-Ясенецкий". Он как хирург решил прежде всего обратиться в районную больницу и просил обеспечить ему только белье и питание и пообещал мне помогать в хирургической работе… Мы не спали до четырех часов утра".

Барский вспоминает: на следующий день ему, молодому врачу, предстояло провести самую серьезную на тот момент в его практике операцию – по поводу рака нижней губы с иссечением лимфоузлов на шее. Войно-Ясенецкий, едва сошедший с арестантской телеги, во всех деталях нарисовал (он был прекрасным художником, отмечает Барский) молодому коллеге ход операции.

Но работать Войно-Ясенецкому в больнице дали не сразу. В райздраве были категорически против того, чтобы пациентов оперировал такой хирург – ссыльный да еще священник.

– Первый месяц в Большой Мурте Войно-Ясенецкий просто ходил по дворам и искал работу. Кому-то дрова пилил или рубил, кому-то двор убирал, – рассказывает Сания Маматова, директор большемуртинского краеведческого музея. – Но в то же время ему в каком-то смысле повезло, что он остался в Большой Мурте, а не был отправлен дальше, в одну из деревень района, как это планировалось изначально. У нас в районе было много репрессированных, и судьба многих складывалась трагично. Так, выдающийся экономист Евдокимов, который тоже был сюда сослан, умер от голода. Так и не смог приспособиться к здешней жизни.

В райбольницу Войно-Ясенецкого через какое-то время все-таки взяли: главврач утверждал, что это лишь потому, что он поручился за ссыльного профессора.

– Но в больнице он числился не врачом, таких ставок не оказалось. Его устроили то ли сторожем, то ли прачкой на зарплату в 20 рублей, –продолжает Сания Маматова. – Но Войно-Ясенецкий уже был доволен тем, что может продолжать врачебную практику. Вообще в 64 года хирурги уже заканчивают работать, а Валентин Феликсович обижался, когда больных из сел района везли мимо Большой Мурты в Красноярск.

Свои предания о Луке есть и в Большой Мурте. Рассказывают, что однажды, растолкав очередь пациентов, к нему ворвался с криками рабочий: "Я в Шиле церковь ломал, и щепка мне в глаз попала!" Говорят, Войно-Ясенецкий отказался его лечить. Но скорее всего, это лишь миф – о докторе большемуртинцы вспоминали как о человеке очень добром, сдержанном, скромном. Резкость он проявлял только по отношению к недобросовестным или невнимательным коллегам. Вспоминают, например, что он запретил приближаться к операционной жене главврача, которая самовольно распорядилась снять раньше времени швы у пациента, да коновалами отругал медиков, которые десять лет лечили поврежденную ногу у девочки Наташи Жемчуговой, да так и не вылечили. Войно-Ясенецкий поставил ее на ноги после одной операции…

Еще одно памятное, легендарное место в Большой Мурте, связанное с именем св. Луки, – целебный источник, где он брал воду для изготовления лекарств. Он обследовал много родников поблизости от поселка, и оказалось, что в этом вода содержит много полезных веществ.

Источник сохранился и сейчас. Местные музейщики включили его в туристический маршрут "По местам пребывания Войно-Ясенецкого в поселке Большая Мурта". В маршрут этот входят поселковая церковь, носящая имя св. Луки, территория райбольницы, где он работал (там сейчас тоже построена часовня в его память), памятный знак жертвам политических репрессий и тот самый источник.

– У нас и паломники бывают, и местные набирают воду из него. Но я, честно сказать, не знаю, можно ли сейчас пить из этого источника: там вблизи построили свинокомплекс, – говорит Сания Маматова. – В прошлом году я все пыталась добиться, чтобы провести экспертизу этой воды. Пока безуспешно. А у музея денег на это нет…

"Салютовали мне ногами"

– Считается, что летом 1941 года Войно-Ясенецкий отправил телеграмму Калинину: просил, чтобы ему позволили лечить раненых, работать в госпитале, а после войны он готов вернуться в ссылку, – рассказывает Сания Маматова. – Но достоверного подтверждения тому, что такая телеграмма действительно была, нет. Есть и такая версия: телеграмма была, но не ушла дальше крайкома. Как бы то ни было, в июле 41-го в Большой Мурте приземлился самолет: главный хирург Красноярского края предложил Войно-Ясенецкому лететь с ним. На сборы у профессора ушло полчаса.

В Красноярске Войно-Ясенецкий был назначен главным хирургом эвакогоспиталя №1515. Располагался он в здании школы №10 (в 2005 году в ней открылся музей св. Луки). Там Войно-Ясенецкий проработал два года.

"Раненые офицеры и солдаты очень любили меня. Когда я обходил палаты по утрам, меня радостно приветствовали раненые. Некоторые из них, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения в больших суставах, излеченные мною, неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами", – пишет он.

​Красноярский эвакогоспиталь был одним из самых крупных в стране – рассчитан на 1000 коек. По сути, это был огромный медицинский, хирургический конвейер, через который за два года прошли десятки тысяч тяжелых пациентов. Лука Войно-Ясенецкий, которому в то время было 65 лет, проводил по 7–9 сложных операций в день (столько же раз ему приходилось менять насквозь мокрые от пота рубахи) – фактически это была работа на износ. Одновременно он был наставником для своих коллег: специалистов по гнойной хирургии, равных ему, в мире не было. А для эвакогоспиталя это была одна из основных специализаций: под таких пациентов была отдана треть коек. Завершалась и работа над вторым изданием книги.

– Когда в крайздраве у Войно-Ясенецкого, после довольно долгой работы здесь, наконец-то спросили, не нужно ли ему чего – он попросил… шнурки для ботинок. Жил, как оказалось, несколько лет без них, – говорит Геннадий Малашин.

Из Красноярска Войно-Ясенецкий уехал в 1943 году после расформирования эвакогоспиталя. В городе ему установлены памятники у здания епархии и у медицинского университета, носящего его имя. Есть мемориальная доска на здании школы №10. А еще его имя носит "поезд здоровья" – передвижной консультативно-диагностический центр "Доктор Войно-Ясенецкий (св. Лука)". Медицинский состав, вагоны которого – современные врачебные кабинеты, уже 11 лет отправляется в командировки по железной дороге, и к местам его остановок съезжаются люди из отдаленных деревень, где с нормальной медицинской помощью – беда. Поезд, названный именем Луки, сам работает земским врачом, как великий хирург Войно-Ясенецкий когда-то.

"Значит, они его любили"

В 1944 году вышло второе издание "Очерков гнойной хирургии". За эту книгу Войно-Ясенецкий, только что вернувшийся из ссылки, был удостоен Сталинской премии (вручена она была в 1946 году).

– Я думаю, для Войно-Ясенецкого было важно признание со стороны государства, – говорит Геннадий Малашин. – Не то чтобы это открывало что-то новое в нем самом – он знал себе цену. Но признание давало гарантию, что его работа будет продолжаться.

– Верно ли, что в последние годы у него с церковью были сложные отношения?

– Это так. Он не был приглашен на собор 1945 года, избиравший патриарха Алексия I. Владыка Лука и тут свой нрав проявил, предложив, чтобы выборы были тайными, а выбирали из нескольких кандидатур. При этом он сам подчеркивал, что, кроме Алексия, в его глазах другого патриарха быть не может, но тут ведь дело принципа. Кстати, это его предложение вызвало негативную реакцию не только у церковных, но и у светских властей. В итоге его перевели из Тамбова, где он служил, в Симферополь, в то время заштатный город. На него шла масса доносов. О том, что не дает властям закрывать храмы. Что пытается устроить судьбу священников, у которых за плечами были лагеря и ссылки – а после войны они были у всех, все достойные священники через это прошли. Одновременно его стали "задвигать" и в научной деятельности. По известной уже причине: требовали не выступать на симпозиумах и конференциях в рясе, а владыка Лука не принял это условие.

– Однако, несмотря на этот негласный конфликт с церковью, Лука был канонизирован…

​– Процесс канонизации очень непрост, однако есть основные критерии святости. Первый – это чудеса, которые происходят при жизни святого и после его смерти на его могиле. О чудесах, совершенных владыкой Лукой прежде всего как врачевателям, известно. И второй критерий – народное почитание. А оно никогда не оставляло Луку. Когда он умер, архиепископ Тамбовский Михаил Чуб, отправленный в Симферополь, чтобы руководить погребением, рассказывал патриарху Алексию I, как провожали Луку на кладбище. Власти сделали все, чтобы похороны прошли незаметно и как можно быстрее. Пришли тысячи человек. Люди уцепились за борта машины, в которой стоял гроб святителя, ехавшей на довольно большой скорости. И так велика была их сила, что машине пришлось двигаться вровень с шагом людей. Они фактически несли на руках своего святителя – вместе с автомобилем. Алексий, выслушав эту историю, сказал: "Значит, они его все-таки любили". Такой вот вывод был сделан в том внутреннем духовном споре, который был между ними….

– Продолжал ли Лука медицинскую практику в последние годы?

​​– К 1955 году Войно-Ясенецкий совершенно ослеп, и последние годы жизни (а умер он в 1961-м) оперировать, конечно, не мог. По этой же причине осталась неоконченной его автобиографическая книга. Однако он консультировал пациентов и будучи незрячим. А люди шли к нему не только с медицинскими, но и с житейскими проблемами.

– Поразительно, что Войно-Ясенецкого реабилитировали только в 2000 году. Ведь к тому времени прошло уже несколько "волн" реабилитации…

– Здесь сыграли роль несколько факторов. Первый – власть действительно считала его врагом, хотя он и утверждал обратное. Он был идейным ее врагом, врагом всего того страшного, что было в жизни, в идеологии того времени. Он был врагом безнравственного, беспринципного советского чиновника. Войно-Ясенецкий и эти люди – существа разной породы. В нем всю жизнь сиял свет, который не все могли перенести.

И второе – очень сложными были отношения Луки с его детьми. А ведь именно родственники должны проявить инициативу при реабилитации близкого. Его дети маленькими остались без матери, а отец долгие годы провел в ссылке, что они воспринимали как угрозу своему благополучию. Хотя у детей Войно-Ясенецкого все сложилось хорошо, все они стали медиками, профессорами. Больно читать переписку Валентина Феликсовича с его старшим, любимым сыном Михаилом. Владыка Лука в каждом письме оправдывается перед ним: я никакой крамолы не делал, опасаться тебе нечего, не моя вина в том, что так произошло.

Но по большому счету, когда именно была реабилитация – абсолютно неважно. С точки зрения вечности – какая, в сущности, разница, была ли она вообще? Какое значение имеет ничтожный человеческий суд? А Господь сам знает своих святых.