Мы не признаем оккупацию Крыма ‒ командующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе

Как Брюссельский саммит повлиял на боеспособность войск НАТО в Европе? Усилило ли расположение дополнительных соединений НАТО на российских границах конфронтацию с этой страной и как военное руководство НАТО относится к милитаризации Россией оккупированного Крыма? На эти и другие вопросы Радіо Свобода в кулуарах саммита ответил в эксклюзивном интервью генерал армии США Кертис Скапаротти, с 2016 года являющийся Главнокомандующим Вооруженными силами США в Европе и объединенными вооруженными силами НАТО в Европе.

‒ Насколько важен был Брюссельский саммит НАТО с военной точки зрения?

‒ Мы уже некоторое время говорим о том, что находимся в театре военных действий, который трансформируется, потому что меняется наша среда безопасности. Поэтому если вы вернетесь к Уэльскому саммиту (26-й саммит НАТО, проходивший в Южном Уэльсе, в Великобритании в сентябре 2014 года, ‒ ред.), во время которого начались эти изменения, затем посмотрите на Варшавский саммит (27-й саммит НАТО в июле 2016 проходил в столице Польши, ‒ ред.), показавший уже значительную адаптацию НАТО, то вы увидите, что сегодня продолжается процесс осознания того факта, что НАТО нужно адаптироваться к изменениям среды, в которой мы живем. И для меня, как для военного командующего, это и было сущностью сегодняшнего саммита. Поэтому для меня главным было то, что мы продолжаем начатые изменения.

‒ Недавно НАТО одобрил инициативу, получившую название «Четыре тридцатки», предусматривающую усиление способности войск Альянса быстро реагировать на угрозы. Вы могли бы подробнее рассказать, когда ее планируют применить?

‒ Эта инициатива «Четыре тридцатки» является инициативой готовности. Для меня, как для командующего, означает, что я получу директиву определить «четыре тридцатки», которые касаются моих сил. Но она также создает настройки для готовности, осознания, что в современном мире нужно иметь готовые к бою соединения, в данном случае ‒ соединения, готовые к действиям в течение 30 дней. На сегодня мне подчинены соединенные силы в количестве 5 тысяч, то есть я имею силы повышенной боевой готовности, о чем было договорено на последнем саммите. Это проясняет ситуацию с остальными имеющимися соединениями, которые мне готовы предоставить страны НАТО, и это позволяет мне обратиться к Северо-Атлантическому совету (руководящий орган НАТО ‒ ред.) и сказать, что мне нужно для их готовности, и как я буду это определять. Это очень важно в современном мире и это вносит важные изменения в защиту Европы.

‒ Значит ли это, что вы будете иметь больше людей в униформе, больше самолетов, больше боевых кораблей, готовых к бою, если это будет нужно?

‒ Я буду иметь соединения, которые обещаны НАТО, но я также буду иметь существенную часть из них с наивысшим уровнем боеготовности, и я буду иметь возможность определить их боеготовность и полномочия проверить ее.

‒ После Варшавского саммита два года назад НАТО расположило четыре батальона в Балтийских странах и в Польше. Этот шаг НАТО уменьшил или увеличил напряженность в отношениях с Россией на восточном направлении?

‒ Я смотрю на эту ситуацию иначе. Это был необходимый шаг для сдерживания, исходя из агрессивных действий России. Четыре батальона не являются угрозой для России, но это является фактическим сдерживающим фактором для любой агрессии со стороны России на границах альянса НАТО. Потому что эти четыре батальона связаны со всеми нашими воздушными силами, нашими морскими силами и нашими кибернетическими силами. Они объединены с нашим штабом тактически и стратегически. Поэтому они представляют НАТО в целом как гарантию безопасности границ евроатлантического пространства, как это видит НАТО. Были какие-то разговоры в России, но мы открыты в том, что делаем, абсолютно, и наши действия направлены на защиту. Для них угрозы нет.

‒ Что вы думаете о предстоящем саммите между президентом Трампом и президентом России Путиным в Хельсинки в понедельник? Что вы думаете, какие ожидания?

‒ Прежде всего, я просто говорю это: я верю в двусторонний подход, при этом мы должны иметь сильную оборону и сдерживание. Но нам также придется общаться, мы должны иметь диалог ‒ это критическая часть эффективного сдерживания. Поэтому я приветствую это, и это замысел президента Трампа, но я думаю, что общение на самом деле является важной частью этого. Как вы знаете, я всегда выступал за диалог и проводил диалог с моим коллегой в России. Мы встречались уже не раз. Я думаю, что это хорошо для того, чтобы мы не имели проколов, и, если что-то случилось, мы могли бы быстро поговорить между собой.

‒ Значит, у вас есть открытый канал для общения с вашим российским коллегой генералом Герасимовым?

‒ У нас есть канал. Если нам нужно, то есть прямая связь с моего штаба с ним.

‒ Какой вы видите Россию? Это угроза НАТО и Соединенным Штатам? Или это потенциальный друг после окончания кризиса?

‒ Прежде всего, я хотел бы просто сказать, что меня беспокоят деструктивные действия России. Вы знаете, что они нарушили границы. Они впервые изменили границы со времен Второй мировой войны с помощью агрессии. Они оккупируют страны без их разрешения. Они порой агрессивны в нашей военной сфере. Я бы хотел, чтобы это прекратилось. Мы хотим, чтобы они были продуктивным членом Европы, но они должны уважать правила, жить и работать в рамках международно установленных правил.

‒ Были опасения относительно некоторых разногласий в НАТО в вопросе финансирования, оборонного бюджета стран НАТО. Это все закончилось? Существует консенсус относительно необходимости получения до 2% расходов на оборону? Как вы видите эту проблему?

‒ Прежде всего, бремя нужно распределять среди всех 29 стран альянса. Главное ‒ это распределение должно быть честным и нужно это признавать. И в этом и есть красота этого саммита, и ради этого их и проводят, чтобы главы правительств могли собраться вместе и иметь очень откровенные разговоры. И я присутствовал на них. Они были очень откровенными и очень конструктивными. Это важно. Теперь я хотел бы сказать, что хотя это может быть первое, на что здесь обращают внимание в СМИ, но не забывайте о сути этого саммита. Существует большое количество очень важных решений, которые были приняты, директивы для военных, например, которые являются содержательными, согласованными на уровне 29 стран. Единство было продемонстрировано, и я думаю, что это очень существенный саммит.

‒ В 2014 году состоялась аннексия Крыма, теперь происходит милитаризация Крымского полуострова со стороны России, Керченский мост был построен без согласия Украины. Как вы оцениваете ситуацию в области безопасности в Черном море?

‒ Прежде всего, как известно, мы не признаем оккупацию Крыма и не воспринимаем их присутствие на Востоке Украины сегодня. Но, как вы знаете, они усилили Крым различными средствами ‒ специальными оперативными силами, оружием, а также морскими компонентами. И это военное усиление происходит и шире в Черноморском регионе. Это меня не беспокоит непосредственно, но это то, на что нужно обратить внимание, что мы соответственно и действуем.

‒ Как вы видите ситуацию в Афганистане? Там есть улучшения, или все так же сложно, как было? Вы верите в стабильное будущее Афганистана?

‒ В Афганистане я провел много времени, и я думаю, что идет к улучшению. Мы увидели прекращение огня и обсуждение вопроса проведения мирных переговоров. Мы видим на низовом уровне в различных регионах Афганистана, боевики приходят и сдают оружие. Там на низовом уровне существует реальное желание достичь мира. То есть что-то работает. Их силы и наши силы работают, мы с афганцами работаем над совершенствованием афганских сил. Итак, мы работаем на создание стабильного и безопасного Афганистана, который больше не является убежищем для террористов, и это возможно.

И сегодня на саммите 29 стран подтвердили свои обязательства перед президентом Гани (президент Афганистана Ашраф Гани ‒ ред.). Они подтвердили, что предоставят финансовую поддержку до 2024 года. Итак, послание является четким: мы останемся там, пока не получим условий, которые нам нужны в Афганистане. Талибы не имеют военных решений. Они должны сесть за стол переговоров.